Фрида рядом с ним в комнате. Он думал о своей мелодии, и она лилась из-под его пальцев так, как надо. Да... именно это он и имел в виду. Ах, как волнующе, как весело. Ничто не имеет значения, кроме этого безумного поиска нужной ноты... Нашел. Еще, попробуй еще. Закрой глаза и прислушайся к ее звучанию. Но ты должен ощущать его и в ногах, и в кончиках пальцев, и под ложечкой. Вот оно, то, что надо. Он сыграл мелодию до конца, она получилась в танцевальном ритме; его старый прием игры в такт, но одним роялем здесь не обойтись. Нужен саксофон, нужен барабан.
- Вы понимаете, что я имею в виду? - спросил он, поворачиваясь на табурете. - Понимаете?
Фрида давно перестала складывать вещи. Она сидела на корточках не шевелясь.
- Продолжай, - сказала она. - Не останавливайся. Сыграй еще раз.
Найэл снова заиграл, и на этот раз все получилось проще и лучше. Рояль был дьявольски хорош, лучше любого инструмента, к которому он когда-либо прикасался. Фрида поднялась с пола, подошла к Найэлу и остановилась рядом с ним. Она напела мелодию глубоким грудным голосом, затем насвистела ее, снова напела.
- А теперь сыграй что-нибудь еще, - попросила она. - Что ты еще сочинил? Любое, неважно что.
Найэл помнил куски и обрывки мелодии, которые время от времени приходили ему в голову, но ни одна из них не звучала в нем так явственно и отчетливо, как та, что родилась в тот вечер.
- Беда в том, - сказал он, - что я не могу их записать. Не знаю, как это делается.
- Ничего страшного, - сказала Фрида. - Это я могу устроить.
Найэл перестал играть и уставился на нее.
- Правда, можете? - спросил он. - Но стоят ли они того, чтобы из-за них беспокоиться? То есть я хочу сказать, что они интересны только мне. Я сочиняю их для собственного удовольствия.
Фрида улыбнулась. Протянула руку и потрепала его по голове.
- В таком случае это время пришло, - сказала она. - Потому что впредь ты будешь проводить свою жизнь, доставляя удовольствие другим. Какой номер телефона у Папы?
- Зачем он вам?
- Просто я хочу поговорить с ним.
- Он еще на банкете, а если и дома, то уже спит. Когда я уходил, он был ужасно пьян.
- К утру он протрезвеет. Послушай, тебе придется вернуться в школу поездом, который отправляется позднее того, на котором ты собирался ехать.
- Почему?
- Потому, что перед тем, как уехать, ты должен записать свою мелодию. Если мы не сумеем сделать это вдвоем, то я знаю массу людей, которые сделают это лучше нас. Сейчас слишком поздно. Четверть четвертого. Такси ты уже не поймаешь. Можешь уснуть здесь на диване. Я свалю на тебя всю одежду. И возьми мое одеяло. А в восемь утра мы позвоним Папе.
- Он еще будет спать. И очень рассердится.
- Тогда в половине девятого. В девять. В десять. Послушай, ты растешь, и тебе необходим сон. Придвинь диван ближе к камину, и ты не замерзнешь. Хочешь еще сардин?
- Да, спасибо.
- Тогда ешь, пока я готовлю тебе постель.
Он доел хлеб, масло, сардины, а Фрида тем временем приготовила для него диван, положив на него шерстяные одеяла, пикейные одеяла и целый ворох одежды. Все это выглядело страшно неудобным, но Найэл не хотел говорить ей. Это могло бы ее обидеть, а ведь она такая милая, такая смешная и добрая.
- Ну вот. - Фрида отошла от дивана и, склонив голову на бок, осмотрела свою работу.
- Ты уснешь, как младенец в своей колыбели. Тебе нужна пижама? Однажды кто-то оставил у меня пижаму.
Она сходила в спальню и вернулась с заштопанной во многих местах пижамой.
- Не знаю, чья она, - сказала Фрида, - но здесь она уже много лет. Не совсем чистая. А теперь, малыш, спи и на несколько часов забудь про свою мелодию. Утром я приготовлю тебе кашу на завтрак.
Она потрепала Найэла по щеке, поцеловала и ушла из гостиной к себе в комнату. Через закрытую дверь он слышал, как она напевает его мелодию.
Он разделся, натянул пижаму, забрался под ворох одежды и, вытянувшись на диване, уперся ногами в подлокотник. Он согнул ноги, вздохнул и выключил лампу. Пружины, выступавшие в середине дивана, царапали спину, но он не обращал на это внимания. Куда хуже было то, что он не мог заснуть. Никогда в жизни не испытывал он такой бессонницы. Сочиненная им мелодия непрерывно звучала у него в ушах и никак не хотела уходить. Как мило со стороны Фриды, что она обещала записать ее, но он не представлял себе, как это можно сделать, если утром ему надо возвращаться в школу. Школа... О, Боже! Что за пустая трата времени. Пустая трата сил. Он ничему там не научился. Заканчивая последний семестр, по знаниям он не ушел дальше первого. В школе до него никому нет дела, им совершенно безразлично - жив он или умер. Интересно, подумал он, Папа и Селия уже вернулись домой.
А Мария. Если Мария и вернулась, то вряд ли станет интересоваться где он. Ей и без того есть о чем думать. Впереди ее ожидает столько дней и недель, и все они сулят радость и веселье. Недели веселья и приключений для Марии. Недели тоски и унылого однообразия для него.
Найэл повернулся на бок и натянул на уши лоскутное одеяло. Оно пахло чем-то неопределенным, похожим на смолу. Наверное, Фрида душится такими духами. Запах имеет большое значение. Если вам нравится как от кого-то пахнет, значит, вам нравится и сам человек. Так говорил Папа, а Папа всегда прав.
Огонь в камине угас, и, несмотря на ворох одежды, на диване было холодно, холодно и уныло. Единственное, что в нем было приятного, так это лоскутное одеяло, пахнувшее смолой. Если бы Найэлу удалось забыть обо всем, кроме этого запаха смолы, он бы уснул. Тогда его бы ничто не тревожило. Тогда бы он согрелся. С каждой минутой ему становилось все холоднее, комната погружалась все в большую темноту, в ней становилось все неприветливей, все мрачнее. Словно в гробнице. Словно его погребли в гробнице и низкие своды навсегда сомкнулись над ним. Он скинул с себя ворох одежды, все, кроме лоскутного одеяла, которое прижимал к лицу, отчего запах смолы казался сильнее, чем прежде, нежный, ласкающий.
Найэл встал с дивана и ощупью пошел по темной комнате к двери. Он открыл дверь и остановился на пороге. Он слышал, как Фрида шевельнулась в темноте, повернулась на кровати и сказала:
- В чем дело? Тебе не спится?
Найэл не знал, что ответить. Не знал, почему поднялся с дивана, подошел к двери и открыл ее. Если он скажет, что ему не уснуть, она встанет и даст ему аспирина. Он терпеть не мог аспирин. Принимать его совершенно бесполезно.
- Ни в чем, - сказал он. - Просто... просто там очень одиноко.
Какое-то время она молчала. Казалось, она лежит во тьме и думает. Свет она не зажгла.
Затем она сказала:
- Тогда иди сюда. Я о тебе позабочусь.
И в голосе ее было столько глубины, доброты и отзывчивости... как в тот давний день, когда она подарила ему пачку миндального печенья.
Глава 12
Папа был очень пьян. Теперь, около трех часов ночи, большинство приглашенных разъехались, и за столом оставалось лишь несколько осоловелых женщин и усталых мужчин. Папа уже не был забавен. Он достиг стадии слез. Внешне он совсем не изменился, не каверкал слов, не падал. Он просто плакал. Левой рукой он обнимал за плечи Селию, правой какую-то незнакомую женщину, которой очень хотелось домой.
- Все они ушли и бросили меня, - говорил он, - все, кроме вот этого ребенка. Мария вылетела из гнезда, Найэл вылетел из гнезда, а этот ребенок остался. Она украшение семьи. Я всегда это говорил, говорил еще тогда, когда она трехлетней малышкой бродила по дому, засунув в рот палец, как младенец Самуил*. Она украшение семьи.
На лице женщины справа от Папы застыла скука. Она очень хотела домой, но ей никак не удавалось поймать взгляд своего мужа. Если то был ее муж. Селия не знала. Никто не знал.
- У Марии все в порядке, - сказал Папа. - Она поднимется на самую вершину, в ней достаточно моей крови, чтобы подняться на самую вершину. Вы видели, что произошло сегодня? У Марии все в порядке. Но ей ни до кого нет дела, кроме себя. - По его щекам текли слезы. Он даже не пытался смахнуть их. Он упивался утишительной роскошью горя. - Взгляните на этого мальчика, продолжал он, - взгляните на Найэла. Он не моя плоть и кровь, но я его вырастил. Чего бы он не достиг в будущем, все это будет благодаря мне. Он мой приемный сын. И я считаю его своим. Я знаю каждую его мысль. Взгляните на него. Взгляните на этого мальчика. Придет время и он кое-кого удивит.
Но меня ему не удивить. И где же он? Ушел и бросил меня. Ушел, как и Мария. Остался только этот ребенок. Украшение семьи.
Он достал носовой платок и высморкался. Селия видела как соседка Папы делает отчаянные знаки сидящему напротив мужчине. Она отвела взгляд. Ей было невыносимо тяжело думать, что они могут догадаться, что она заметила жесты этой женщины. Официанты устали и даже не старались скрыть, что им все давно надоело. К столу подошел метрдотель и положил на тарелку перед Папой аккуратно сложенный счет.
- Что это? - спросил Папа. - Кто-то хочет взять у меня автограф? У кого есть карандаш? Есть у кого-нибудь карандаш?
- Что это? - спросил Папа. - Кто-то хочет взять у меня автограф? У кого есть карандаш? Есть у кого-нибудь карандаш?
Официант кашлянул. Он старался не смотреть на Селию.
- Это счет, Папа, - шепнула Селия. - Официант хочет, чтобы ты оплатил счет.
Молодой официант, стоявший рядом с метрдотелем, хихикнул. То была агония.
- Право, нам надо идти, - сказала женщина и, встав из-за стола, отодвинула стул. - Прекрасный вечер. Мы получили огромное удовольствие.
Мужчина, сидевший напротив, наконец-то понял. Он тоже встал. Селия догадывалась, что, поскольку Папа пьян, они боятся, как бы им не пришлось разбираться со счетом. Чего доброго, так и будет - поэтому надо срочно уходить.
- Мы все уходим, - сказал Папа. - Оставаться никто не желает. Скоро во всем этом чертовом мире никого не останется. Пока у тебя есть наличные, они тут как тут, но где они, когда ты разорен? Мне придется подписать это. Я не могу заплатить наличными. Придется подписать его.
- Все в порядке, сэр, - любезным тоном сказал метрдотель.
- Грандиозный вечер, - сказал Папа. - Грандиозный. Благодарю вас. Благодарю всех. Чудесный ужин. Чудесное обслуживание. Благодарю.
Он поднялся со стула и величавой походкой медленно направился к двери.
- Очаровательный малый, - сказал он Селии. - Просто очаровательный. Он грациозно поклонился паре, выходившей из зала вместе с ним. - Благодарю вас за то, что пришли, - сказал он, - мы должны снова встретиться в самое ближайшее время. Это был чудесный вечер.
Мужчина и женщина с удивлением посмотрели на Папу. Они не были из числа его гостей. Селия прошла мимо них; ее голова была высоко поднята, щеки пылали. С шубкой в руках она остановилась в дверях и стала ждать Папу.
В гардеробе он провел целую вечность, и Селия подумала, что он никогда не придет. Наконец, он появился в пальто, накинутом на плечи наподобие канидки, и в своей оперной шляпе, сдвинутой набок.
- Куда мы идем? - спросил он. - Дают еще один банкет. Мы все встречаемся где-нибудь еще?
Селия заметила, что швейцар старается скрыть улыбку.
- Нет, Папа, - сказала она. - Уже очень поздно. Мы едем домой.
- Как скажешь, дорогая. Как скажешь.
Они вышли на улицу; машина стояла на противоположной стороне. Держа Папу под руку, Селия перевела его через улицу. Кругом лежал снег. Зачем Папа отпустил шофера? Он всегда отпускал его. Нелепая совестливость не позволяла Папе допоздна задерживать шофера, и он отправлял его домой спать. Папа стал шарить в карманах в поисках ключа, но не мог его найти.
...
- начал он и далее без единой ошибки прочел все стихотворение, а, произнеся последние слова, вынул из кармана ключ.
- Садись, моя дорогая, - сказал Папа. - Твои маленькие ножки совсем замерзли.
Селия села на переднее сиденье, и он опустился рядом.
- Холодная ручонка, - вполголоса пропел Папа и нажал на стартер. Никакого результата. Он снова и снова нажимал на стартер.
- Он промерз, - сказала Селия. - Все из-за снега.
Казалось, Папа не слышал и продолжал петь куски из "Богемы".
- Надо завести снаружи, - сказала Селия.
- Пора восстать и в Иннесфри идти*, - сказал Папа.
Очень медленно, очень осторожно он вышел из машины и остановился по щиколотки в снегу. Пальто соскользнуло с его плеч.
- Папа, надень пальто, - попросила Селия. - Очень холодно. Ты простудишься.
Он помахал ей рукой. Затем подошел к капоту машины и склонился над ним. Так он простоял довольно долго.
Заводной ключ не поворачивался, издавая странные, безнадежные звуки. Наконец Папа подошел к дверце и через окно посмотрел на Селию.
- Моя дорогая, нам надо купить новую машину, - сказал он. - Похоже, эта уже никуда не годится.
- Садись и еще раз попробуй стартер, - сказала Селия. - Ничего страшного, просто мотор промерз.
Вдалеке она увидела полисмена. Он стоял к ним спиной, но в любую минуту мог направиться в их сторону. Он подойдет, заметит, что Папа пьян, а значит, не может управлять машиной и сделает что-нибудь ужасное - например,
заберет Папу на Вайн-стрит*, и сообщение об этом появится в утренних газетах.
- Папа, сядь в машину, - настаивала Селия. - Скорее сядь в машину.
Он снова взгромоздился рядом с ней и нажал на стартер, но безрезультатно.
Были у меня славные друзья
В детские года, в школьные года.
Все умерли теперь, и нет знакомых у меня*.
- продекламировал Папа. Потом сжался калачиком на сиденьи и приготовился заснуть.
Селия заплакала. Но вскоре она услышала шаги по тротуару. Она опустила стекло и увидела молодого человека, который проходил мимо.
- Будьте добры, - попросила она, - не могли бы вы подойти на минуту?
Молодой человек остановился, повернулся и подошел к дверце машины.
- Что-нибудь случилось? - спросил он.
- У нас не заводится машина, - ответила Селия. - А мой отец не совсем здоров.
Молодой человек посмотрел на Папу, сгорбившегося на переднем сиденьи.
- Понятно, - бодро сказал он, - все ясно. И чего же вы от меня хотите? Заняться машиной или вашим отцом?
Селия закусила губу. Она почувствовала, что на глаза ей снова наворачиваются слезы.
- Не знаю, - ответила она. - Сделайте то, что считаете нужным...
- Сперва займусь машиной, - сказал молодой человек.
Он подошел к капоту, наклонился над ним, как недавно Папа, и через несколько секунд мотор завелся.
Стряхивая с рук снег, молодой человек вернулся к дверце.
- Вот и все, - сказал он. - А теперь, если не возражаете, пересядьте на заднее сиденье, а я передвину вашего отца туда, где сейчас сидите вы, и отвезу вас домой. Жаль его будить. Сон пойдет ему на пользу.
- Вы очень любезны, - сказала Селия. - Даже не знаю, как вас благодарить.
- Не стоит благодарности, - весело возразил молодой человек. - Днем мне приходится заниматься тем же. Я студент-медик. Работаю в больнице Святого Фомы.
Пока молодой человек занимался Папой, Селия пристально смотрела в окно. Происходившее на переднем сиденьи слишком походило на связывание крыльев индюку. Процедуре явно не хватало достоинства. Впрочем, если он студент-медик...
- Вот мы и устроились, - сказал молодой человек. - А теперь скажите мне ваш адрес.
Селия назвала адрес, и он повел машину к их дому.
- И часто такое случается? - спросил он.
- Ах, нет, - поспешно ответила Селия. - Просто сегодня мы были на банкете.
- Понятно, - сказал молодой человек.
Селия боялась, что он спросит ее имя, ведь это могло бы повлечь за собой роковые последствия - он узнал бы, кто она, что Папа это Папа и рассказал бы своим друзьям в больнице Святого Фомы, что недурно провел время, доставляя в стельку пьяного Делейни в его дом на Сент-Джонз Вуд в половине четвертого ночи. Однако он больше не задавал вопросов. Он был очень сдержан. Когда подъехали к дому и молодой человек остановил машину, Папа проснулся. Он выпрямился на сиденьи и огляделся.
- Ночь тушит свечи: радостное утро
На цыпочки встает на горных кручах*.
- Согласен, сэр, - сказал молодой человек. - Но каким образом вы намерены проложить курс к дому?
- Ваше лицо приятно, но мне незнакомо, - заметил Папа. - Мы раньше встречались?
- Нет, сэр, - ответил молодой человек. - Я студент-медик и работаю в больнице Святого Фомы.
- Ах! Мясник, - сказал Папа. - Знаю я вашего брата.
- Он очень помог нам, - начала Селия.
- Мясники, все как один мясники, - твердо объявил Папа. - Только и думают о ноже. Это больница Святого Фомы?
- Нет, сэр. Я только что привез вас домой.
- Весьма похвально, - сказал Папа. - У меня нет ни малейшего желания быть изрезанным на куски в больнице. Вы поможете мне выйти из машины?
Студент-медик помог Папе подняться на крыльцо. Селия шла за ними, неся пальто и шляпу, которые Папа уронил в снег. Минутная заминка, пока Папа искал ключ, затем:
- Вы останетесь у нас? - спросил он. - Я забыл.
- Нет, сэр. Я должен вернуться. Благодарю вас.
- Заберите машину, друг мой, заберите машину себе. Я совершенно не разбираюсь, как работает эта чертова штука. Берите ее, она ваша. - Он медленно вошел в холл и включил свет. - Где Труда? Скажи Труде, чтобы она
приготовила мне чай.
- Труда в больнице, Папа, - сказала Селия. - Я сама приготовлю тебе чай.
- В больнице? Ах, да, конечно. - Он снова повернулся к студенту-медику: - Не исключено, что вы случайно встретитесь с верной Трудой, занимаясь своей резней. Она в одном из ваших моргов, - сказал он. - Славное преданное существо, провела с нами годы и годы. Будьте с ней помягче.
- Да, сэр.
- Вечно нож, - пробормотал Папа. - Только и думают о ноже. Мясники, все их племя таково.
Папа побрел в столовую и с отсутствующим видом огляделся по сторонам. Студент-медик взял Селию за руку.
- Послушайте, - сказал он, - что еще я могу для вас сделать? Вам нельзя оставаться с ним одной. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.
- Не беспокойтесь, - сказала Селия. - Наверху мой брат. Я могу разбудить его. Все в порядке. Правда.