- Но у вас идет кровь из губы, - сказал Папа с пробудившимся интересом. - Где наша сумка с лекарствами?
Он повернулся к багажнику и принялся раздвигать чемоданы.
- Полагаю, ничего серьезного, - сказал Чарльз, предлагая свой носовой платок с галантностью, достойной самого Рейли*. - Всего лишь царапина в уголке рта.
- Но, мой дорогой, у нее может случиться столбняк, - запротестовал Папа. - Нельзя так беспечно относиться к царапинам. В Сиднее я слышал про одного человека, у которого через сутки случился столбняк. Он умер в страшных муках, изогнувшись дугой. - И он стал лихорадочно выбрасывать багаж на подъездную дорогу. Сумка с лекарствами оказалась на самом дне. - Вот! Есть! - воскликнул Папа. - Йод. Никогда не путешествуйте без
йода. Но губу надо сперва промыть. Чарльз, где Фрида может умыться? Необходимо, чтобы Фрида умылась.
На верхней ступени лестницы появился лорд Уиндэм с часами в руках.
- Рад вас видеть. Рад вас видеть, - бормотал он, и лицо его покрывали жесткие, хмурые морщины. - Мы опасались несчастного случая. Сейчас как раз подают на стол. Мы сядем, не откладывая? Сейчас ровно восемь с половиной минут третьего.
- Фрида может вымыться потом, - прошептала Селия. - Столбняк не развивается так быстро. Мы всех заставляем ждать.
- Я тоже хочу вымыться, - громко сказал Папа. - Если я сейчас не вымоюсь, мне придется покинуть стол после первого блюда.
Когда все общество поднялось по лестнице и, пройдя между колоннами, вошло в дом, Найэл через плечо взглянул на машину. Он увидел, что Воган во все глаза смотрит на почтовую сумку.
Только после половины третьего все наконец заняли свои места в большой квадратной столовой. Папа, сидевший по правую руку от леди Уиндэм, говорил без умолку. Селия чувствовала, что для леди Уиндэм это было огромным облегчением; на ее лице застыло выражение хозяйки дома, которая знает, что меню, с такой уверенностью заказанное ею накануне, вышло из-под контроля.
Она сидела во главе стола и наблюдала за тем, как дворецкий и его помощники подают блюда, а гости едят то, что лежит перед ними, как расстроенный постановщик спектакля смотрит на свою труппу во время незаладившейся с самого начала репетиции.
Фрида, сидевшая по левую руку от лорда Уиндэма, пустилась в обсуждение шведской оловянной посуды, каковое было заведомо обречено на неудачу. Несколько раньше на консоли в дальнем конце столовой она заметила старинную пивную кружку, но лорд Уиндэм явно отказывался проявить к ней хоть какой-нибудь интерес.
- Шведская? - пробормотал он. - Возможно. Не имею представления. Может быть и шведская. Не могу сказать, чтобы меня особенно интересовало шведская она или японская. Эта кружка стоит там со времен моего детства. Возможно еще дольше.
Найэл смотрел на Марию, которая теперь, когда все, наконец, уладилось, вновь обрела свою всегдашнюю невозмутимость и всецело отдалась исполнению роли Дост.миссис Чарльз. В качестве молодой жены она на правах почетной гостьи сидела по правую руку от лорда Уиндэма. Один из родственников или соседей Уиндэма, человек с жесткими рыжеватыми усами сидел рядом с ней с другой стороны.
- Вы, разумеется, приедете к нам, чтобы посетить Аскот, - говорила Мария. - Но вы должны приехать, непременно должны. У нас своя ложа. Будут Лейла и Бобби Лавенгтон, из Виндзора приедут Хоптон-Д,Акрис с целой
компанией. Вы не знали, что через две недели мы с Чарльзом переезжаем в наш ричмондский дом? Стиль регенства. Мы просто без ума от него. Папа и мама были так милы. Подарили нам очаровательную мебель из Колдхаммера.
Она с признательностью протянула руку лорду Уиндэму, который пробормотал что-то невразумительное. Папа и мама... Она называет Уиндэмов папой и мамой.
- Мы полагаем, - продолжала Мария, - что самое удобное - жить в окрестностях Лондона. Удобнее встречаться с друзьями.
Мария поймала взгляд Найэла и поспешно отвела глаза, сминая в пальцах кусочек хлеба. У нее была новая прическа: волосы немного длиннее чем раньше, слегка взбиты и зачесаны за уши. Лицо слегка похудело. Она красива, как никогда, - подумал Найэл, - бледно-голубое платье подстать цвету глаз. Мария знала, что Найэл смотрит на нее, а потому высокомерно вскинула голову и еще громче заговорила про Аскот. Ее голос, ее слова причиняли Найэлу боль - он слишком сильно любил ее - кусок не шел в горло. Ему хотелось ударить ее, ударить сильно, очень сильно.
В четверть четвертого завтрак закончился; невыносимая апатия охватила гостей, но Папа, повеселевший после портвейна и стилтона*, объявил о своем твердом намерении осмотреть каждый дюйм Колдхаммера от подвалов до кухонь.
- И не забыть про усадьбу, - сказал он, взмахнув руками в направлении террасы, - службы, свинарники, кладовые, винные погреба. Я должен увидеть все.
- Наша домашняя ферма в целых трех милях от замка, - сказала леди Уиндэм, стараясь поймать взгляд мужа. - И в Колдхаммере никогда не держали скота. Но думаю, что если мы перенесем чай на пять часов, у вас будет время пройтись по саду. Разумеется, если Доббин не запланировал чего-нибудь другого.
Леди Уиндэм перевела взгляд с мужа на дворецкого. Они поняли друг друга, словно обменялись одним им ведомым кодом. Селия догадалась, что это означает "Чай в пять часов", хотя уста леди Уиндэм не произнесли ни слова.
- Теперь слишком поздно следовать моим планам, - отрезал лорд Уиндэм. По моим планам с садом мы должны были покончить к трем часам. В четверть четвертого нам следовало выехать для осмотра вида трех графств с Маячного холма над "Причудой охотника".
- Причуда охотника? Это напоминает народные предания и сказки про фей и эльфов, - сказала Фрида. - Нельзя ли посетить это место вечером при свете луны? Может быть, это то самое, Найэл, что тебе надо для танца
призраков, который ты задумал.
- Всего навсего часть разбитой стены, - сказала леди Уиндэм. - Не думаю, что при взгляде на нее у кого-то возникнет желание танцевать. Возможно утром... хотя если вы желаете посмотреть вид...
Лорд Уиндэм сверил свои часы с каминными часами в гостиной, после чего леди Уиндэм поспешила взять зонтик от солнца. Угрюмые, сосредоточенные, со страдальческим выражением лица крестоносцев, измученных тяжелым походом, они повели нас на террасу: в первых рядах, размахивая малаккской тростью, шел Папа с новой твидовой кепкой на голове.
Наконец на смену бесконечно долгому, томительному дню пришел вечер. За изнурительной прогулкой к роще и осмотром дома последовало чаепитие, на котором подали нечто крепкое и неудобоваримое, и прибытие еще нескольких гостей, приглашенных только на эту церемонию. Папа никогда не прикасавшийся к чаю, почувствовал необходимость принять что-нибудь бодрящее. Селия увидела, что его взгляд устремлен в сторону столовой.
Вопрос в том, насколько хорошо я знаю Чарльза? Придет ли Чарльз на выручку? Или просьба дать мне виски в четверть шестого дня может показаться странной со стороны отца новобрачной? Конечно, на случай крайней необходимости наверху есть фляжка, но было бы крайне досадно прибегать к ней так рано. Селия знала, что именно такие мысли занимают Папу. Она направилась к стоявшей у окна Марии и дернула ее за рукав.
- Я знаю, что Папа хочет выпить, - прошептала она. - Есть надежда?
Мария встревожилась.
- Это не слишком удобно, - прошептала она в ответ. - Здесь ничего не пьют до обеда, да и тогда только шерри. Разве он не захватил свою фляжку?
- Захватил. Но она понадобится ему позже.
Мария кивнула.
- Я постараюсь добраться до Чарльза.
Чарльза нигде не было видно, и Марии пришлось отправиться на поиски. Волнение Селии все возрастало. До начала седьмого Папа никогда не выдерживал. Ему как младенцу была необходима соска. Неизменно в одно и то же время он испытывал потребность в виски и если не получал своего, весь его организм разлаживался.
Вскоре Чарльз появился вместе с Марией. Он подошел к Папе, наклонил голову и что-то тихо сказал ему. Затем оба покинули гостиную. Селия вздохнула с облегчением. Должно быть в таких вещах между мужчинами существует полное взаимопонимание.
- Ваш отец не притронулся к чаю, - сказала леди Уиндэм. - Он дал ему остыть. Я распоряжусь вылить старый и налить свежего. Куда он ушел?
- По-моему Чарльз показывает ему картины в столовой, - ответила Селия.
- Там нет ничего достойного внимания, - заметила леди Уиндэм. - Если ваш отец хотел посмотреть Винтерхальтера*, то он висит на верхней площадке лестницы, но освещение сейчас не годится для осмотра картин.
Обязанности хозяйки не позволили ей продолжить разговор, а Папа вскоре вернулся в гостиную с выражением ласковой невинности на лице.
В четверть седьмого раздался удар гонга, означавший, что настало время переодеваться к обеду, и утомленные гости равно как и хозяева уединились в своих комнатах. Найэл бросился на кровать и закурил сигарету. В эту минуту она была ему также необходима, как кокаин наркоману. Внизу он уже курил, но курить там и здесь, одному в пустой комнате - совсем разные вещи.
Едва он закрыл глаза, как в дверь осторожно постучали. Это была Фрида.
- Я не могу найти свои вещи, - сказала она. - У меня огромная спальня, совсем как в Версале*, но нигде нет никаких следов моих бумажных пакетов и почтовой сумки. Могу я позвонить?
- Да, - сказал Найэл. - Но не отсюда. Тебя не должны видеть в моей комнате.
- Верно, - сказала Фрида. - Они все думают, что я твоя мать. Разведенная жена Папы. Поди тут разберись, но иногда это нам на руку.
- Возмутительно, - сказал Найэл. - Почему тебе обязательно надо кем-то быть?
- Эти люди любят ко всему приклеивать ярлыки, - сказала Фрида. - Будь паинькой, спустись вниз и поищи мою почтовую сумку. Где-то ведь она должна быть. Я хочу принять ванну. У меня изумительная ванная комната со ступеньками. Стены увешаны эстампами Маркуса Стоуна*. Истинный символ викторианской эпохи. Мне нравятся такие дома.
У Найэла не хватило смелости позвонить. Или распрашивать слуг. После долгих поисков он, наконец, нашел почтовую сумку Фриды. Она стояла внизу в гардеробной рядом с несколькими сумками с клюшками для игры в гольф.
Он поднимался с ней по лестнице, когда одетый к обеду лорд Уиндэм появился на площадке, вперив взгляд в свои часы.
- Обед через пятнадцать минут, - пробормотал он. - У вас ровно пятнадцать минут на то, чтобы переодеться. Что вы намерены делать с этим мешком?
- В нем кое что есть, - сказал Найэл. - Крайне дорогое...
- Кролики, вы сказали? - рявкнул лорд Уиндэм. - Никаких кроликов в этом доме. Позвоните Вогану. Воган их заберет.
- Нет, сэр, - сказал Найэл. - Нечто дорогое для... для моей матери. Он поклонился и пошел дальше по коридору.
Лорд Уиндэм проводил Найэла пристальным взглядом.
- Странный юноша, - пробормотал он. - Композитор... Париж... Все они одним миром мазаны. - И он поспешил вниз по лестнице, чтобы сверить свои часы с часами первого этажа.
Ванную комнату Фриды заполняли клубы пара. Она стояла в ванной и намыливаясь с головы до пят, громко пела. При виде почтовой сумки она издала победный клич.
- Молодец, - сказала она. - Повесь платье на дверь, малыш. От пара складки разгладятся. Бумажные пакеты я нашла. Они все до единого лежали в нижнем ящике шкафа.
- Тебе бы неплохо поспешить, - сказал Найэл. - До обеда осталось всего пятнадцать минут.
- Какое наслаждение это мыло. Коричневый виндзор. Добрая, старомодная марка. Я захвачу его с собой. Они не хватятся. Потри мне спину, ангел мой, вот здесь, между лопатками.
Найэл изо всех сил натер Фриде спину ее потрепанной мочалкой, после чего она одновременно открыла краны горячей и холодной воды, и мощный поток хлынул в ванну.
- Мыться так мыться на все деньги, что мы платим за воду в Париже. Уверена, когда мы вернемся, наш хилый кран совсем заглохнет. Консьержка и не подумает присмотреть за ним.
- Ну что, хватит? - спросил Найэл, стряхивая воду с манжет. - Мне надо идти переодеваться. Я и так здорово опаздываю.
Вытирая влажные от пара глаза, он вошел в спальню Фриды. За шумом воды ни один из них не услышал стука в дверь. На пороге стояла леди Уиндэм в черном бархатном платье.
- Прошу прощения, - сказала она. - Со слов горничной я поняла, что с багажом вашей... вашей матушки произошло какое-то недоразумение.
- Все в порядке, - едва выдавил из себя Найэл, - я его нашел.
- Эй! - крикнула Фрида из ванной, - прежде чем уйти, малыш, принеси мне полотенце со стула. Пожалуй, я и его прихвачу с собой. Должно быть Уиндэмы потеряли счет полотенцам.
Ни один мускул не дрогнул в лице леди Уиндэм, но в глазах ее отразилось недоумение.
- Значит, у вашей матушки есть все, что ей нужно? - спросила она.
- Да, - ответил Найэл.
- В таком случае, я покидаю вас обоих, чтобы вы могли переодеться, сказала леди Уиндэм. - Полагаю, вам известно, что ваша комната по другому коридору.
И она удалилась, величественная и неприступная, в тот самый момент, когда Фрида в чем мать родила и мокрая с головы до пят, шлепая босыми ногами по полу, вошла в спальню.
Ни один из Делейни не явился к обеду вовремя. Даже Мария, хоть она как никто должна была знать местные порядки, сбежала по лестнице через десять минут после удара гонга. Извинением ей служило новое платье, недавно полученное от портнихи, которое самым странным манером застегивалось на спине. А Чарльз, объяснила она, своими неуклюжими пальцами никак не мог его застегнуть. Найэл понимал, что эта история - сущий вымысел. Будь он на месте Чарльза, платье Марии так и осталось бы незастегнутым. И за обедом пришлось бы обойтись без них...
Папа, раскрасневшийся, в слегка съехавшем набок черном галстуке признался ближайшим членам своего семейства, что подкрепление, принятое им после чаепития, оказалось недостаточным и чтобы продержаться до обеда ему пришлось прибегнуть к содержимому своей фляжки. Его широкая улыбка была сама терпимость. Селия наблюдала за ним, как молодая мать, не уверенная в поведении своего ребенка. То обстоятельство, что она забыла упаковать свои вечерние туфли, ее не тревожило. Вполне сойдут и тапки без задников. Лишь бы Папа вел себя прилично, остальное не имеет значения.
Фрида появилась последней. Не намеренно, не из тщеславия - она была начисто лишена его - но потому, что обвязывание головы тюлем заняло определенное время. Результат был несколько ошеломляющим и отнюдь не тем, на который она рассчитывала. Она словно сошла с картины, изображавшей бегство в Египет* и написанной посредственным примитивистом*.
Как только она прибыла лорд Уиндэм схватил свои часы.
- Двадцать три с половиной минуты девятого, - буркнул он.
В полном молчании общество гуськом проследовало в столовую и Фриде, которая, приступая к супу, всегда закуривала сигарету, на сей раз не хватило на это мужества.
Когда подали рыбу и разлили по бокалам шампанское, ледяную скованность принужденной беседы разбил теплый, добродушный голос Папы, в котором, как и всегда по вечерам, игривые интонации звучали более явственно, чем в любое другое время суток.
- Мне жаль огорчать вас, мой дорогой, - обратился он через весь стол в хозяину дома, - но я должен сделать одно заявление. Дело в том, что ваше шампанское пахнет пробкой.
Мгновенно наступила тишина.
- Пахнет пробкой? Пробкой? - сказал лорд Уиндэм. - Оно не должно пахнуть пробкой. С чего бы ему пахнуть пробкой?
Испуганный дворецкий поспешил к стулу хозяина.
- Никогда к нему не прикасаюсь, - сказал лорд Уиндэм. - Мой врач не позволяет. Кто еще говорит, что шампанское пахнет пробкой? Чарльз? Что не так с этим шампанским? У нас оно не должно пахнуть пробкой.
Все попробовали шампанское. Никто не знал, что сказать. Согласишься с Папой - проявишь невежливость по отношению к лорду Уиндэму; не согласишься выставишь Папу грубияном. Принесли новые бутылки. Заменили бокалы. Пока Папа подносил свой бокал к губам, мы застыли в мучительном ожидании.
- Я бы сказал, что и это пахнет, - сказал он, слегка склонив голову на бок. - Должно быть это безнадежный случай. В понедельник утром вам следует телеграфировать вашему виноторговцу. Как он смеет подсовывать вам шампанское, которое пахнет пробкой.
- Уберите его, - резким голосом сказал лорд Уиндэм дворецкому. - Мы будем пить рейнвейн.
Снова заменили бокалы.
Селия уставилась в свою тарелку. Найэл сосредоточил все внимание на серебряных канделябрах. А Мария, новобрачная, сбросив обличье Дост. миссис Чарльз, вновь приняла на себя роль Мэри Роз.
- Думаю, немного музыки всех успокоит, - сказала леди Уиндэм, когда обед закончился.
В ее голосе звучала неподдельная искренность, и Найэл, подкрепленный рейнвейном, удалился к роялю, стоявшему в дальнем конце гостиной. Теперь, думал он, и впрямь не так уж важно, что случится. Я могу делать, что мне нравится, играть, что мне нравится, никому нет до этого дела, никто не собирается по-настоящему слушать; все хотят забыть кошмар, пережитый за обедом. Вот когда я действительно становлюсь самим собой, ведь музыка, моя музыка - все равно что наркотик, притупляющий чувства, и лорд Уиндэм с его тикающими часами может отбивать такт, если ему заблагорассудится... Леди Уиндэм может закрыть глаза и думать о программе на завтра. Папа может отправиться спать... Фрида - скинуть туфли под диван; Селия - расслабиться. Остальные могут танцевать или нет, как им угодно, а Мария может слушать песни, которые я пишу для нее и которые она никогда не споет.
И вот нет больше чопорной гостиной в Колдхаммере, но есть рояль, любой рояль, в любой комнате, где он, Найэл мог бы остаться наедине с собой. Он продолжал играть, и не существовало иных звуков, кроме звуков его музыки, танцевальной музыки, не похожей ни на какую другую. Было в ней что-то дикое и что-то сладостное, ее переливы навевали мысли о чем-то далеком и грустном, и нравится вам это или нет, - думала Мария, - вам хочется танцевать, танцевать, и желание это превыше всех мирских желаний.