– А добро стяжать можно хоть? – встревоженно спросил Карл Вилобородый.
– Сколько сможете унести!
– А, ну тогда ладно, – успокоился ярл.
– У меня всё, – сказал Олег. – Чистим оружие и ждём вечера!
К вечеру, когда солнце тонуло в Тирренском море, на стоянке остались одни генуэзские галеры и стража из ясов. Хеландии и лодьи вышли в море, двигаясь на вёслах к востоку. В наступление.
Сухов поднялся на борт «Св. Георгия Победоносца», с ним вместе взошли Ивор и Свен – большего количества варангов навклир вынести не смог.
Олег прошёлся по палубе до самого носа и потрогал рукою медный купол огнепального сифона – тот был едва тёплым. Медная труба-жерло, именуемая пирекболом, то бишь огнемётом, и украшенная разинутой пастью чудовища, стояла зачехлённой, а всё пространство до борта покрывали сырые воловьи шкуры, настеленные для пожарной безопасности.
– Где сифонист? – резко спросил Сухов.
Тут же в палубе отворился люк и наружу выбрался длинный, нескладный парень, обряженный в доспехи. Именно обряженный – шлем ему шёл как корове седло.
– Мы при сифоне поставлены, сиятельный, – доложил парень.
– Звать как?
– Евлогием окрещён…
– Ну-ка, Евлогий… – Олег отодвинул сифониста и спустился по трапу вниз.
Внизу было жарко. Гудело пламя в топке котла, полного ужасной горючей смеси, вонял уксус в бочке – только им и можно было затушить «греческий огонь», вода его не брала.
– Воздуху подкачай, Михаил, – сказал сифонист с палубы.
Полуголый, хорошо сложённый Михаил, блестя потной кожей, молча подошёл к мехам и с усилием принялся работать рукояткой – гудящий воздух, нагретый в трубах, заполнял сифон с коротким шипением, всё повышая и повышая давление.
– Долго еще греть? – спросил Олег.
– Не, сиятельный, – отмахнулся хорошо сложённый. – Уже скоро!
– Надо так сделать, чтобы клапаны открылись в порту Амальфи, не раньше! А то как заревут, сразу тревогу поднимут.
– Сделаем, сиятельный!
Когда Сухов поднялся на палубу, над нею уже курился дымок из топки – тяга была хорошая. Котёл быстро нагревался, издавая утробное бульканье.
– Они что, – спросил Свен боязливо, – «греческий огонь» варят?
– Вроде того, – кивнул магистр. – Нагревают его, а потом горячим воздухом выдавливают.
– Ну, правильно, – оценил Малютка, – не руками ж его давить!
Солнце село, а луна ещё не взошла, когда лодьи с хеландиями вышли на рейд Амальфи. Звёздного света хватило, чтобы в чистом воздухе обрисовать тёмные контуры судов, покачивавшихся на якорях и пришвартованных у пристани. Отблескивала вода, тускло светились огни в окнах домов – город и впрямь поднимался от моря на склон подобием гигантской трибуны, от партера до галёрки.
Смутными тенями мелькали матросы по палубе «Св. Георгия Победоносца», разворачивавшие реи. Почти сливаясь с волнами, скользили лодьи.
«Что ж, – подумал Олег, – все действующие лица уже на сцене. Пора объявлять начало представления!»
И тут же, словно услыхав его мысли, сработали niglaros – предохранительные клапаны, сигнализируя, что горючая смесь достигла кондиции и готова к применению, – режущий уши свист, переходящий в высокий вой, огласил тихие просторы бухты. Как чёртики из коробочки, выскочили из люка оба сифониста.
– Мы готовы, сиятельный! – доложил нескладный.
Хорошо сложённый молча запалил лампадку.
– Жгите всё подряд! – отдал приказ Сухов.
Евлогий неожиданно преобразился – в его движениях обнаружилась точность и выверенность. Сдёрнув чехол с пирекбола, он со скрипом развернул его, нацеливая за борт.
– Шкуры смочил? – отрывисто спросил он Михаила.
– Смачивал уже… Сейчас я…
Хорошо сложённый подхватил ведро с уксусом и облил им шкуры, покрывавшие палубу близ огнепального сифона. Резкий запах кислоты ударил в нос.
– Огня!
Михаил стал на карачки, подполз к пирекболу и приподнял зажжённую лампаду. Евлогий оскалился, ногой отжимая бронзовый рычаг. В трубе загудело, из пасти медной химеры забил пар, вспыхнувший синим пламенем, а в следующую секунду химеру вырвало потоком жидкого огня.
С диким рёвом горючка окатила пару амальфитанских галер, разбрызгивая всепожирающее полымя. Огненная дуга сияла в ночи, соединяя хеландию с галерами, с усиерами, с пузатыми кубарами. А тут забил еще один палящий фонтан – взревел сифон на хелании «Грифон». К ревущим выбросам «греческого огня» добавился треск пылающего дерева. Вспыхивали вёсла и скамьи на амальфитанских кораблях, загорались надстройки и борта, чадили скатки парусов, огненными прямыми прочерчивались штаги и ванты, лопались, скручиваясь тлеющими петлями, клубились тучами жалящих искр.
Флот Амальфи горел, столбы великого пожара поднимались в небо гигантскими факелами, оранжевое зарево высветило почти весь город.
– Ярлы! – гаркнул Олег. – Па-ашли-и!
Варяги взревели, налегая на вёсла. Оставляя горящие корабли слева по борту, лодьи устремлялись к берегу и с ходу втёсывались в песок. Русы, ясы, аланы, савиры, булгары прыгали в воду или на сушу и бежали к городу, потрясая мечами, секирами и копьями. Мелькали щиты, качались шлемы. Варяги ревели, аланы выли, ясы свистели, булгары издавали воинские кличи разных кланов, савиры улюлюкали.
Олег с волнением следил за стенами Амальфи. Были заметны цепочки факелов – огоньки медленно стекали по лестницам города-изваяния, кружились бестолково на крошечных площадях, но ворота по-прежнему стояли запертыми, отсвечивая бронзовыми полосами и заклепками.
– Ну же, ну… – цедил Олег, замирая. Вот оно! Створки ворот дрогнули и стали раскрываться.
– Есть!
Огонь с моря, закручивавшийся и колыхавшийся дымными колоннами, осветил место действия – поле боя. Было хорошо видно, как десятки людей у воротных башен бьются на мечах, не щадя ни своих, ни чужих. Не выстояла бы горстка «троянцев» в схватке с амальфитанцами, но тут подоспело подкрепление – накатило, смяло, раскидало, втоптало в землю…
Перебив защитников города, скопившихся у ворот, варяги погнали драпавших горожан по узким лестницам и улицам-проходам.
– Всё! – выдохнул Олег. Повернувшись к бледному навклиру, он приказал: – К берегу!
Малютка Свен тут же украсился довольной улыбкой: вот и его черёд пришёл пограбить!
Хеландия обогнула горящие корабли и высадила беспокойных варягов вместе с их аколитом на песчаный пляж.
– Мы… это… – замялся Свен.
– Да иди уж, – махнул рукой Олег.
– Си!
И варяг-великан почесал к городу – успеть попользоваться плодами победы. А победа была явной. Бои на улицах продолжались, но быстро угасали – Амальфи прекращал сопротивление, сдаваясь на милость победителя.
– Светло-то как… – пробормотал Ивор Пожиратель Смерти, задирая голову к небу.
– А ты чего здесь? – удивился Сухов.
– Ну надо же кому-то охранять твою особу, аколит, – улыбнулся варяг. – А мечом помахать я ещё успею – два города впереди.
Ранним утром установилась тишина. Взошедшее солнце осветило полусгоревшие остовы галер и чёрную полосу головешек, вынесенных на песок волнами. Амальфи был тих. Город затаился, пережидая уход варягов, довольных добычей. Мёртвых воинов и убитых горожан сносили к храму Св. Андрея Первозванного. Потрясённые девушки, испробовавшие буйной варяжской страсти, понемногу приходили в себя.
Когда солнце поднялось над горами, воротами Порта делла Марина прошли правители города Амальфи – префект Мастал I, епископ Константин, комиты и судьи.
До смерти напуганный префект стал с жаром убеждать Олега в своей искренней верности базилевсу и смиренно признал вассальную зависимость от империи. Что и требовалось доказать.
Глава 9, в которой Елена Мелиссина размышляет о судьбах империи и плетёт интриги
Бариум оказался весьма милым городишкой, зеленым и уютным. Множество зданий уцелело от времён цезарей, но были и странные новостройки. Растеряв мастерство римских каменотёсов, возводивших стройные колоннады и гордые фронтоны, лангобарды выкладывали из камня круглые дома-трулли, имевшие тяжеловесные крыши из глыбок, сходившихся остроконечными конусами.
Елене Мелиссине показалось страшным жить под нависавшими камнями, а вот местные об этих вещах даже не задумывались. По крайней мере в труллях было тепло зимою и прохладно летом.
Впрочем, называть лангобардов новыми хозяевами древнего Бариума было бы не совсем честно – и ста лет не прошло, как этот город-порт захватили сарацины. Правоверные даже основали здесь Барийский эмират, возвели крепость, но не долго они поклонялись тут Аллаху – их вытеснили православные.
Зоста-патрикия направила коня за пределы городских стен. Она ехала шагом, дожидаясь Котяна, посланного на разведку, а булгары следовали позади, не мешая, но всегда в готовности помочь.
Женщина подставила лицо солнцу и улыбнулась. Тот восторг, который обуял её на виа Эгнатиа, уже схлынул, но тихая радость осталась, будя в душе неясные надежды.
Женщина подставила лицо солнцу и улыбнулась. Тот восторг, который обуял её на виа Эгнатиа, уже схлынул, но тихая радость осталась, будя в душе неясные надежды.
Даже простая поездка, совершаемая ради новых впечатлений и бездумного отдыха, дарит удовольствие. А уж когда ты при деле, приятность возрастает стократ.
Елена поднялась на покатый холм и осмотрелась. По правую руку сияло голубизной море, узкая белая оторочка пляжа разделяла воду и сушу – холмы, скалы, рощи, луга. На гладком зеленом поле стояли ровными рядами воинские шатры, замкнутые в квадрат валом и рвом, – это был ромейский военный лагерь, разбитый Феоклитом Дукой, доместиком схол Запада, командующим всеми сухопутными силами империи в Лонгивардии. Шатёр доместика, больше и выше прочих, находился в самой середке лагеря, там, где колыхались знамёна и штандарты-фламулы.
Над лагерем висела пыль – многие сотни копыт и сапог давно уж вытоптали траву, а ныне Христово воинство уже не расхаживало среди тентов, а бегало – близился час сражения с мятежниками. Многочисленный отряд апулийских лангобардов приближался с запада, отрезая Мелиссине путь к Аппиевой дороге Траяна – самому короткому пути в Рим.
– Великолепная светлейшая!
Подскакавший Котян лихо спрыгнул с коня и ухватил того за уздцы.
– Сегодня выехат не удастся, – доложил бек. – Доместик перекрыл все дороги, заворачиват и конных, и пеших! Но скоро всё решится – лангобарды близко, я сам видел их конников за лесом.
– Думаешь, городу грозит осада? – нахмурилась Мелиссина.
– Ну уж нет, сиятельная! Воинов среди бунтовщиков мало, на нас прёт голытьба. У этих босяков хватат злобы, они жадны, но их руки привычны к лопатам, а никак не к копьям. Уж ты поверь, сиятельная, бой будет недолог!
– Хорошо бы, – вздохнула Елена, переводя взгляд на лагерь.
А там вовсю шло общее молебствие: каждый воин, укрепив на воткнутом в землю копье светильник или свечу, молился на коленях о ниспослании победы, о спасении в бою, о прощении грехов. Бойцов причащали войсковые священники. Хор грубых голосов донес слова поклонения Богородице:
И тут хрипло взвыла труба. Её вой подхватили рога, разнося заполошные сигналы. Началось столпотворение, называемое построением. Елена разобрала в кажущейся суете определённый порядок – воины собирались, свои находили своих, строились, поправляли доспехи.
Трое булгар подъехали поближе к Мелиссине, и Органа вытянул руку с плетью в сторону леса:
– Вон они!
Лангобарды, кто пешком, кто верхом, показывались из-за деревьев, то растягиваясь цепью, то сбиваясь в толпу. Редко кто был при мече, основная масса вооружилась топорами и самодельными копьями, а то и просто вилами да косами.
Мятежники валили и валили – человеческое стадо, не ведающее науки побеждать. И это стадо всё сильнее смещалось в сторону Бариума.
– В город?! – крикнул Котян, вскакивая на коня.
– Нет! – мотнула головой Елена. – Уходим к Аппиевой дороге, а то, боюсь, надолго здесь застрянем. И к чёрту доместика!
Мелиссина представила себе во всех красках баталию, что вот-вот разразится, и разбежавшихся по долам и лесам лангобардов, сбившихся в разбойничьи банды. И как потом проехать в Рим, как пробиться через бесконечные заслоны из лихих людей, засады грабителей и убийц?
– Вперёд!
Елена с Котяном помчались к западу, следуя краем леса. Булгары поскакали следом. И тут же ещё одна толпа вооруженных апулийцев высыпала из леса, отрезая тайной посланнице и ее спутникам пути в Бариум.
– Котян! – окликнула печенега женщина. – Постой! Надо переждать на опушке, пока эти не пройдут!
Булгары закивали согласно, а Котян досадливо сморщился – не в его натуре было прятаться и отсиживаться. Но Елена права: переть наобум – нелучшее решение, можно было легко попасть в лапы арьергарду войска бунтовщиков.
Бек пустил коня шагом, заезжая в рощицу, Мелиссина подъехала и остановилась рядом. Отсюда были хорошо видны порядки мятежной армии, а вот ромейский лагерь едва просматривался.
Вон вроде из его западных и северных ворот выступили конные сотни катафрактариев – тяжёлой кавалерии, чьи всадники, равно как и лошади, были закованы в броню. Угрожающе клонились их пики в восемь локтей длиною – сама несокрушимость наступала на лангобардов.
Донесся, нарастая, гул, подобный накату паводка. Когда зоркие глаза Мелиссины смогли различить отдельных всадников и множество качавшихся и прыгавших хоругвей над ними, чей-то несильный голос прокричал команду:
– Пуска-ай!
Удивлённая, женщина повернула голову в сторону бунтовщиков – оказалось, что метательные орудия приволокли упряжки лангобардских лошадей!
Слитный стук спускных рычагов баллист ударил сухим частым грохотом, да с завизгом. Тяжелые дротики провыли над полем, уносясь навстречу тяжелой коннице ромеев. И поразили цели, накалывая катафрактов, как жуков на булавки, бывало, что и парами, подчас и коня нанизывая на общий вертел.
– Заряжа-ай! Толка-ай!
Еще одна стая убийственных жал перелетела меньшавшую нейтральную полосу.
Шагов двести оставалось до оголовья ромейского клина, когда заговорили катапульты. Десятки ядер ударили по катафрактариям «тупыми предметами», напрочь отрывая головы, переламывая тулова, а те, что на излёте, выбивали всадников из седел и бросали под копыта бесившихся коней.
Десятки валившихся мертвецов, кувырки убитых скакунов создавали заторы, катафракты наезжали друг на друга, роняя оружие, порой и сами не удерживаясь в сёдлах. Ромеи начали рассыпаться, разворачиваясь в лаву, но было поздно – конница уже сбилась с шага, таранный удар оттягивался, теряя мощь, выдыхался в жалкий шлепок.
– К западу отходим! – крикнул Котян. – К западу! Они сейчас побегут – и прямо на нас!
– Не побегут! – возразила Елена.
Она судорожно сглотнула, ощущая тягостную истому. Было страшно до одури. По её глупости они все оказались меж двух огней, между молотом и наковальней. Успеют если прошмыгнуть – спасутся. Не успеют – тогда всё…
Кони в стальных намордниках, остервеневшие катафрактарии, стоявшие в стременах, нелепые дерганья хоругвий за их спинами – наваливаются, накатываются…
И тут Елена Мелиссина заметила просвет в лангобардском построении – мятежники ускакали вперёд, обходя ромеев с левого фланга, и между лесом и полем открылся пологий склон холма, изрытый копытами.
– На холм! – скомандовала посланница.
Конь Мелиссины, испуганный не меньше всадницы, буквально вспорхнул на возвышенность, поросшую молодыми деревцами. Сверху было лучше видно, как сомкнулись фланги лангобардов, плотно окружая катафрактов. То там, то сям ромеи переходили в контратаку, но восставшие отбрасывали их. Кони, люди заметались в узком пространстве, причем реально сражаться могли лишь крайние, середка же давилась в тесноте и бессилии.
Началось побоище. Катафрактов скидывали наземь, цепляя крюками на копьях, резали коней, и ромеи падали, барахтаясь в крови и парящих кишках. Бой двух отрядов постепенно распадался на сотни малых сражений – один на один, один на всех или все на одного.
– Бей! Бей! – неслось с поля сражения.
– Слева! Гизульф!
– Не трожь коняку! Сгодится!
– Шибче!
– Сзади, Ландо! Сзади!
– А щит твой где?! Раззява!
– Получи! Получи, зараза!
– Куды прёшь, собака?!
Рев сотен глоток, проклятия и молитвы, грозный лязг и тошнотворный хруст – ужасающий шум битвы – висел над полем, эхом отдаваясь от холмов.
– Стой!
На Мелиссину наехал бунтовщик, закованный с ног до головы в кольчугу и замотанный в длинную стёганую котту с разрезами сзади и спереди. Его пику печенег перерубил и стал отступать, прикрывая Елену. Лангобард отбросил бесполезное древко и выхватил меч.
– Уходим! – гаркнул бек.
Булгарин Тарвел развернулся и достал наехавшего мятежника клинком. Тот взмахнул рукой, роняя щит. Рассвирепевший Котян замахнулся мечом как следует и снёс противнику голову, будто курёнку.
Елена сохранила о сражении отрывочные воспоминания. Всё менялось за один удар сердца – наваливался новый враг, и надо было успевать поворачиваться, отбиваясь, наседая, вступая в дуэль. За холмом, куда она въехала сама и вывела спутников, обнаружился добрый десяток конных мятежников – и каждый считал своим долгом истребить ромейку, трёх булгар и одного печенега.
Падает сражённым один лангобард, а взамен прибывают двое… Конь под Котяном погиб, печенег перескочил к ближайшему лангобарду за спину и пропорол тому кожаную броню акуфием… Копье целило Органе в голову, мечом булгарин отсёк наконечник, возвратным движением подрубая кольчужный воротник справа…