– Молодец, Парцифаль! Держи награду!
С куриной голенью в руке Агнес подошла к соколу. Тот продолжал клевать, а маленькая такса по прозвищу Пьюк заливалась лаем и носилась вокруг птиц. Сокол не удостоил ее даже взглядом. Чуть помедлив, он вспорхнул и уселся на левую руку Агнес, защищенную перчаткой из толстой кожи. Один за другим довольный сокол принялся отщипывать кусочки мяса с куриной ножки. Но Агнес, не желая его перекармливать, вскоре спрятала окорочок обратно. В который раз уже она подивилась Парцифалю. Его горделивый взгляд и статный вид напоминали какого-нибудь мудрого правителя. Вот уже два года сокол был ее верным соратником, и временами Агнес мечтала, чтобы он и вправду оказался заколдованным принцем.
Пьюк между тем разогнал со вспаханного поля очередную стаю ворон, и сокол взмыл в воздух за новой добычей. Дождь к этому времени закончился, и ветер разогнал тучи. Так что Агнес могла наблюдать за полетом роскошной птицы.
– За работу, лентяй! – крикнула она хищнику вслед. – За каждую ворону получишь по куску сочного мяса, обещаю!
Наблюдая за соколом, как он взмывает все выше в небо, Агнес гадала, как с такой высоты выглядит земля. Гора Зонненберг – и на ней отцовская крепость, что вздымалась над каштанами, буками и дубами. Васгау, часть Пфальца, покрытая обширными лесами и бесчисленными холмами. Знаменитый Шпейерский собор за много миль отсюда, средоточие знакомого до сих пор мира. Как-то раз, еще ребенком, Агнес вместе с отцом довелось побывать в далеком городе, но воспоминания о той поездке давно померкли. Сколько она себя помнила, игровыми площадками ей служили бывшая имперская крепость Трифельс, расположенные у подножия городок Анвайлер, деревни Квайхамбах и Альберсвайлер и простиравшиеся вокруг леса. Наместник Трифельса, Филипп фон Эрфенштайн, не одобрял того, что его шестнадцатилетняя дочь шаталась по лесам, лугам и болотам. Но крепость зачастую казалась Агнес слишком сырой и мрачной. Поэтому все свободное время девушка вместе с соколом и собакой старалась проводить подальше от нее. Вот и теперь, под конец зимы, в долинах уже показались первые ростки, а в крепости стоял нестерпимый холод.
Сокол тем временем набрал нужную высоту и, словно молния, обрушился на стаю ворон. Птицы подняли крик и бросились в разные стороны. В этот раз Парцифаль никого не поймал. Почти у самой земли маленький хищник развернулся и снова взмыл в небо для новой атаки. Стая парила над пашнями, подобно черному облаку.
Бурый с белыми пятнами сокол достался Агнес от отца еще птенцом. За несколько долгих месяцев она выдрессировала его без посторонней помощи. Парцифаль был ее гордостью, и даже вечно недовольный отец вынужден был признать, что дочь постаралась на славу. Крестьяне Анвайлера еще на прошлой неделе попросили Филиппа фон Эрфенштайна, чтобы тот отправил дочь на городские поля, поохотиться с соколом на ворон. Коварные взгляды этих черных птиц напоминали Агнес заколдованных злодеев. В этом году они стали сущим бедствием – пожирали и без того скудные посевы и разгоняли жаворонков, зябликов и дроздов, зачастую служивших единственным источником мяса для бедняков.
Парцифаль как раз сшибся с очередной вороной. Сплетенные в клубок, они неслись к вспаханной земле. Агнес побежала к ним, чтобы защитить любимого сокола от возможных налетов. Вороны – хитрые твари, нередко они всем скопом нападали на хищных птиц, чтобы расправиться с ними. Вот и теперь на Парцифаля грозно надвигалась черная стая. Агнес почувствовала, как в ней вскипает злость, словно в опасности оказался ее собственный ребенок. Она швырнула несколько камней, и птицы с криками отступили.
Агнес облегченно вздохнула и снова приманила сокола обклеванной куриной голенью. Мертвую ворону она решила оставить на поле в назидание другим. Сегодня это была уже седьмая по счету, убитая Парцифалем.
– Идем сюда, малыш. У меня тут есть кое-что повкуснее, уж поверь.
Сокол отвлекся от добычи и резко взмахнул крыльями. Но не успел он усесться на защищенную перчаткой руку, как долину сотряс оглушительный гром. Парцифаль развернулся и полетел к расположенному неподалеку лесу.
– Парцифаль, чтоб тебя, вернись! Что с тобой?
Агнес в недоумении задрала голову – уж не гроза ли надвигается. Но на небе, затянутом лишь серыми облаками, не было ни одной тучи. Да и не время еще для летней грозы, слишком рано. Так что же это за грохот такой? Неважно, что это было, – он напугал ее сокола. Да так, что велика была опасность никогда его больше не увидеть.
Вместе с заливающейся лаем таксой Агнес бросилась к отстоящему в сотне шагов лесу, в котором скрылся Парцифаль. При этом она оглядывалась по сторонам, стараясь отыскать источник шума. От городка Анвайлера их отделяли раскинувшиеся на полмили поля и огороды, на которых еще белел бесчисленными пятнами снег. И за ними высилась в свете восходящего солнца крепость на вершине горы, обрамленной, словно венцом, виноградниками и вспаханными полями.
Агнес задумалась. Быть может, пьяный орудийщик Ульрих Райхарт зарядил одну из трех уцелевших пушек? Но порох стоил немало. К тому же грохот донесся с противоположной стороны.
С той самой, куда улетел ее сокол.
– Парцифаль! Парцифаль!
Агнес бежала к темной, обрамленной кустами боярышника опушке. Сердце рвалось из груди. Только теперь ей вспомнилось еще кое-что, что могло стать причиной грохота. В последнее время все чаще расползались слухи о грабителях. Крепость Рамбург, одно из многих разбойничьих гнезд в Васгау, располагалась всего в нескольких милях. Неужели ее наместник, Ганс фон Вертинген, осмеливался устраивать грабежи так близко к отцовским владениям? До сих пор обедневший дворянин орудовал лишь на больших, объезженных трактах, да и то под покровом темноты. Но что, если голод, а вместе с ним и жажда убийства и наживы стали настолько сильны?
Возле опушки Агнес помедлила и снова оглянулась на городишко, за которым высилась крепость. Конечно, разумнее всего сейчас было бы вернуться в Трифельс и сообщить отцу о возможном нападении. Но в таком случае ей уже вряд ли удастся разыскать Парцифаля. Соколы, даже дрессированные, – пугливые существа. Велика была опасность, что птица навсегда затеряется в чаще.
Наконец Агнес собралась с духом и продолжила путь среди искривленных стволов дубового леса. Ее тут же окружил полумрак: густые ветви, на которых уже показались первые почки, едва пропускали солнечный свет. Осенью кожевники Анвайлера собирали на этом участке леса кору для дубления. Но в это время лес словно вымер. Лесорубы еще пару недель назад в поисках желудей и хвороста обобрали обледенелую землю, и лес точно вымели подчистую. Агнес рада была, что хоть Пьюк с ней остался. Хотя в случае нападения от маленькой таксы вряд ли стоило ждать большой помощи. Треск немногочисленных веток и сучьев под ногами напоминал хруст истлевших костей.
Агнес углублялась все дальше в лес. Бежать теперь не представлялось возможным: путь ей то и дело преграждали болотистые взгорки и заросли колючего боярышника. Агнес повезло, что на охоту вместо длинного бархатного платья, столь любимого отцом, она надела обычную кожаную куртку. Колючки давно разодрали бы дорогую материю. В светлых, вечно чуть взъерошенных волосах застряли репьи и мелкие веточки, колючки расцарапали веснушчатое лицо.
– Парцифаль? – позвала в очередной раз Агнес.
Но лишь несколько дроздов ответили ей сердитым чириканьем. Тишина леса, которая прежде так нравилась Агнес, показалась вдруг тягостной. Безмолвие словно накрыло ее плотным, удушающим покрывалом.
Внезапно справа донесся знакомый хриплый крик. Агнес облегченно вздохнула. Наверняка это клекотал Парцифаль! Молодые ловчие птицы часто так делали, когда выпрашивали корм. Иногда этот клекот мог порядком раздражать, но сегодня Агнес предпочла бы его даже звукам лютни. Теперь она различила и звон колокольчика, того самого, который привязывался к ноге сокола, чтобы хозяин мог его отыскать.
Агнес направилась в сторону, откуда доносились клекот и звон. Перед нею раскинулась поляна, и в косых лучах солнца взору ее предстали увитые плющом руины из песчаника – вероятно, останки сторожевой башни. Только теперь место показалось Агнес знакомым. Башен вроде этой было вокруг Трифельса немало. Когда-то эта область была сердцем германской империи, императоры и короли выстраивали здесь свои крепости. Теперь же о былом великолепии этих мест напоминало лишь несколько песен и такие вот поросшие мхом развалины. Агнес задумчиво остановилась, и по телу ее пробежала легкая дрожь. Над руинами клубился туман, и в воздухе стоял гнилостный запах. Девушка словно заглянула в давно минувшие времена. Времена, которые казались ей более близкими, чем настоящее. И все же были мертвы, как камни вокруг.
Неподалеку снова раздался соколиный клекот. Укрывшись за толстым дубом, Агнес обшарила взглядом поляну и наконец отыскала птицу на ветке искривленной ивы, укоренившейся в трещинах развалин. Агнес облегченно рассмеялась, и момент волшебства миновал.
– Так вот ты где, мой…
На поляне вдруг возник человек, и Агнес резко замолчала. По всей видимости, он скрывался за крупными валунами, а теперь, пригнувшись, выступил из-за них. В руках у него была какая-то тяжелая труба. Незнакомец с натужным вздохом положил ее на камень.
Агнес прижала ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Неужели это один из грабителей или рыцарей-разбойников, о которых она столько слышала? Но потом движения незнакомца показались ей до странности знакомыми. Агнес присмотрелась внимательнее – и узнала потертый кожаный жилет, золотистые волосы и тонко очерченное лицо.
Это лицо она узнала бы из тысячи других.
– Господи, Матис! Разве можно так пугать!
Агнес вышла на поляну, ее трясло от злости. А Пьюк тем временем радостно тявкал, носился вокруг юноши и лизал ему руки.
Матис был всего на год старше Агнес. Рослый и жилистый, он обладал мощным торсом и крепкими плечами, натренированными за тяжелой работой у наковальни.
– И как это я не подумала, что это ты устроил тот жуткий грохот!
Агнес покачала головой. Злость понемногу уступала место облегчению оттого, что это был никакой не разбойник. В конце концов она не сдержалась и усмехнулась:
– Уж если завоняло где смолой и серой, то и сынок нашего кузнеца неподалеку, верно я говорю? – Агнес кивнула на трубу почти в человеческий рост, лежащую на камнях подле Матиса. – Тебе, видимо, мало того, что ты и моему, и своему отцу нервы мотаешь. Теперь тебе еще и моего сокола до смерти пугать вздумалось, а с ним и всех зверей в лесу… Стыдно должно быть!
Матис ухмыльнулся и смиренно поднял руки.
– Может, мне в крепости надо было порох жечь? Трифельс, конечно, та еще развалина, но не разносить же его за это в щебень.
– Это крепость моего отца, а никакая не развалина! Следите за словами, Матис Виленбах.
Голос Агнес прозвучал тихо и холодно, однако Матис ничуть не смутился. Он возвышался над подругой едва ли не на голову, и ее нападки отскакивали от него, как от стены.
– О, простите, ваше превосходительство! – Матис низко поклонился. – Я и забыл, что разговариваю с дочерью почтенного наместника… Достоин ли я вообще находиться рядом с вами, сударыня? Или вам претят разговоры с простым безродным вассалом?
Матис напустил на себя глупый вид, как если бы перед Агнес стоял один из тех немногочисленных крестьян, еще остававшихся во владении Эрфенштайнов. Но затем по лицу его пробежала тень.
– Что такое? – спросила Агнес.
Матис набрал побольше воздуха в грудь и тихим голосом ответил:
– Я сегодня в Квайхамбахе был. Там трех браконьеров повесили. Один был не старше меня… – Он яростно мотнул головой. – Становится все хуже, Агнес! Люди перебиваются с озимых на мякину, а когда нужда гонит в лес на охоту, то их ждет петля… Что, кстати, твой отец на все это говорит?
– Не мой отец писал законы, Матис.
– Да, он только охотится вволю, а других за это на виселицу отправляют.
– Господи боже мой, Матис! – Агнес гневно сверкнула глазами. – Ты и сам прекрасно знаешь, что отец на все это сквозь пальцы смотрит, когда в лес выезжает. А уж что творится в лесах Анвайлера, тут он не властен! Так что, будь добр, не вмешивай сюда моего отца и прекрати без конца порицать его.
– Ладно-ладно! – Матис пожал плечами: – Мне, наверное, и не следовало такие разговоры с дочерью наместника заводить…
– Тебе вообще не следует такие разговоры заводить!
На какое-то время воцарилось молчание. Агнес, скрестив руки на груди, упрямо смотрела перед собой. Но злость ее постепенно улеглась. Девушка слишком давно знала Матиса, чтобы подолгу сердиться на него за такие высказывания, но и наговаривать на отца не могла ему позволить. Еще совсем недавно они играли в прятки или догонялки в подвалах крепости и только с прошлой осени стали видеться заметно реже. Агнес возилась с соколом и долгими зимними вечерами просиживала в библиотеке Трифельса. А Матис все больше времени проводил с людьми, которые проповедовали свободу и равенство. При этом, как считала Агнес, он заходил слишком уж далеко, хотя некоторые из требований крестьян были ей вполне понятны. Но ни она, ни ее отец не в силах были изменить существующий порядок. На это была способна только высшая знать: курфюрсты, епископы и, конечно же, император.
– Что… что ты тут вообще делаешь? – спросила Агнес более миролюбиво.
– Я как раз испытывал новый сорт пороха, – торжественно начал Матис, словно никакого раздора между ними не происходило. – Семь частей селитры вместо шести, к ним еще пять частей серы, да еще уголь из молодой лещины. – Он запустил руку в мешочек, лежащий под ногами, и стал пересыпать между пальцами черно-серую массу. – К тому же в этот раз я сделал порох особенно зернистым – так он лучше загорается и образует меньше комков.
Агнес закатила глаза. Матис грезил огнестрельным оружием, хотя она никогда не понимала, что он находил такого в этих грохочущих кованых трубах.
– Как-нибудь взлетишь ты со всей этой чертовщиной на воздух! – сказала она с упреком. – Вот честно, не понимаю, что такого чудесного в этом грохоте и вони. Это… это же просто не по-рыцарски! Да, именно так!
Матис улыбнулся:
– Это тебе отец так сказал, верно?
– Да хоть бы и так! В любом случае ему вряд ли понравится, что ты стащил аркебузу у него из арсенала, – Агнес кивнула на железный ствол, который до сих пор слабо дымился на камнях. – Оттуда ведь ты взял орудие, можешь не скрывать!
Матис пожал плечами, снова наклонился к самопалу и принялся осторожно засыпать в него порох. Деревянным шомполом затолкал крошечные зернышки до самого дна и наконец вложил в ствол свинцовую пулю величиною с грецкий орех. С одного конца у орудия имелся крюк. Матис вставил его в трещину между двумя камнями, чтобы при выстреле аркебузу не отбросило отдачей. Нечто подобное Агнес уже видела, когда наблюдала за солдатами отца. Только они вставляли крючья в предназначенные для этого проушины на зубьях крепостных стен. Эти гаковницы, или аркебузы, как их называли французы, давно устарели. Однако новое вооружение стоило денег, и в Трифельсе про него едва ли кто слышал. По этому поводу Матис шутил с особенным удовольствием.
– Старина Ульрих даже не заметил, что я позаимствовал у него аркебузу, – бормотал он, насыпая порох на подложку. – До того напился, что я просто стянул у него из сумки ключ от арсенала. Спрятал ее тут пару дней назад… А сегодня доделал наконец порох.
– Ты с ума сошел? – Агнес изумленно покачала головой. – Матис, это воровство! Ты хоть представляешь, что сделает с тобой отец, если узнает?
– Черт возьми, он и не узнает ничего, если ты болтать не станешь! Да и что твоему отцу делать с этими ржавыми аркебузами? Может, на турок страху нагнать? – Матис закончил заряжать, достал из кармана фитиль и вставил в специальную скобу. – Наместнику радоваться бы, что я занимаюсь всем этим! Если в ближайшее время на стенах не установить пару фальконетов, то возможных противников с тем же успехом можно будет капустой забрасывать.
Агнес вздохнула:
– Ты не хуже меня знаешь, что у нас нет денег на подобные штуки. Да и не пойму я, кому на нас тут нападать. Уж точно не туркам.
– Может, и не туркам, а…
Маленький Пьюк вдруг зарычал, и Матис замолчал на полуслове. Такса обнажила зубы и, вздыбив шерсть, уставилась на противоположный край поляны. Агнес обернулась и почувствовала, как по спине побежали мурашки. Звуки, которые до них доносились, не предвещали ничего хорошего. Фырканье лошадей, бряцанье оружия и тихие, приглушенные голоса нескольких мужчин…
В следующий миг из зарослей боярышника показалось четыре всадника. Одеты они были в рваные штаны и грязные кожаные куртки, у седел болтались охотничьи ножи и небольшие арбалеты. Один из них, настоящий гигант, был, вдовесок ко всему, облачен в устарелый нагрудник и сферический шлем. На поясе у него висел громадный меч, а на длинной веревке здоровяк вел черного дога размером с теленка. Собака злобно зарычала на юных друзей.
– Смотри-ка, кто тут у нас? – проворчал всадник в доспехе. Собака, свесив язык и выпучив глаза, рвалась с поводка. – Ищем мы, значит, что же так грохнуло, а отыскали двух маленьких пердунишек…
Остальные трое расхохотались, но их предполагаемый главарь властно поднял руку и заставил их замолчать. Гигант недоверчиво оглядел поляну, после чего повернулся к Агнес:
– Вы одни здесь?
Девушка молча кивнула. Врать не имело смысла. Она никогда не видела его прежде, но по описанию поняла, что гигант перед нею, вероятно, и был Гансом фон Вертингеном. В мирные времена двуручные мечи носить разрешалось лишь рыцарям, пусть некоторые из них и опускались до грабежей и убийств. Кроме того, громадная собака Вертингена пользовалась дурной славой далеко за пределами Анвайлера. Поговаривали, что зверюга была натаскана на людей и загрызла не одного ребенка. Агнес не хотелось проверять правдивость слухов – при любом раскладе эта громадина внушала ужас.