Он кивнул в сторону двери. Агнес все поняла и сдержанно поклонилась на прощание.
– Я… я подожду внизу, договорились? – шепнула она отцу.
Но Эрфенштайн не ответил. Он словно прирос к стулу и даже не взглянул на дочь. В конце концов Агнес отвернулась и поспешила за дверь. Обгоняя растерянных патрициев, она сбежала по лестнице и оказалась на оживленной улице. Только теперь девушка глубоко вдохнула.
Надо же было так себя повести! Она просто не смогла сдержаться – и теперь, наверное, лишила отца последней возможности сохранить Трифельс… Он ей этого никогда не простит!
Платье вдруг показалось ей непристойным, она чувствовала себя в нем чуть ли не проституткой. Агнес устыдилась собственного облика и застегнула пуговицы до самой шеи. Чтобы хоть как-то отвлечься, она решила пройтись по рынку. Отцу наверняка придется задержаться. А учитывая его нынешнее состояние, на глаза ему какое-то время лучше не попадаться. Неожиданно для себя Агнес свернула к собору, которым успела полюбоваться, еще будучи ребенком. Она молча стояла перед высоким порталом и взирала на четыре башни, подпиравшие небо. Около пятисот лет назад императоры Салической династии увековечили свой род, выстроив эту громадину. С тех пор собор постоянно перестраивался и служил каменным свидетельством тому, на что был способен человек.
На соборной площади и перед епископскими постройками также царило оживление. У колонн перед входом примостились и тянулись за подаянием нищие. Мимо, потупив взоры и бормоча молитвы, сновали паломники. Агнес взглянула на большой колодец. Так называемая соборная чаша, которая на протяжении нескольких сотен лет обозначала границу между имперским городом и епархией Шпейера. Преступники, которым удавалось пересечь эту границу, оказывались под покровительством епископа и были недосягаемы для городской стражи. Агнес задумалась, как бы все обернулось, если бы Матис сумел здесь скрыться. Может, тогда удалось бы отделаться от наместника Гесслера?
«А потом? – пронеслось у нее в голове. – Всю жизнь провести за стенами собора? Нет, это не выход».
Агнес отринула все эти мысли и шагнула под могучие своды храма. Мир тут же окрасился мягкими красками. Солнечный свет веером рассыпался от высоких ярких витражей. Люди, столь суетливые в толпе на площади, просто терялись в обширном зале, расширенном к востоку и погруженном в сумерки. Голоса верующих звучали тихо и приглушенно. На душе у Агнес наступило уже забытое умиротворение, грусть и отчаяние оставили ее. Она преклонила колени перед одним из многочисленных алтарей и перекрестилась.
Господи, не дай отцу ошибиться в выборе моего жениха. И раз уж Матису не суждено стать им, так пусть же тот человек будет добрым и невзыскательным…
Помолившись еще некоторое время, Агнес направилась к апсиде. Там перед лекторием стоял монумент высотой в человеческий рост. Он походил на громадный каменный куб, покрытый чем-то вроде балдахина и с золотыми письменами с передней стороны. Еще с прошлого визита Агнес знала, что там находились могилы по меньшей мере восьми немецких правителей вместе с супругами. Поэтому в народе этот монумент благоговейно называли «императорской гробницей». С двух сторон на каменных рельефах были изображены все короли, которые много лет назад обрели здесь последний покой. Среди них преобладали правители Салической династии, но были также Филипп Швабский, сын Барбароссы, и Рудольф Габсбург. Для самого Барбароссы тоже с давних пор осталась свободная могила. После гибели тело кайзера забальзамировали и погребли в далеком городе Антиохии. Но где именно упокоились его останки, так никто и не узнал.
Пока Агнес рассматривала старинные барельефы, произошло нечто странное. По коже, от шеи и до головы, неожиданно пробежал озноб. И одновременно ей послышался голос. Тихий, едва уловимый, он словно звал ее.
– Агнессс… – казалось, шептал голос.
И снова:
– Агнессс, Агнессс, Агнессс…
Агнес испуганно обернулась. Ей вспомнился шелест листьев перед окном в ту ночь, когда ей приснился самый страшный из всех снов. У нее так и не нашлось времени, чтобы подумать о тех ужасных видениях. Об отражении незнакомой и в то же время столь похожей на нее женщины, о подслушанном разговоре мужчин, задумавших ее смерть. С голосами вернулись и образы.
– Агнессс, Агнессс, Агнессс…
Что, черт возьми, все это значит?
Она напряженно прислушалась. Голос этот вполне мог оказаться лишь плодом ее воображения, до того тихим был шепот. Теперь ей казалось, что звук шел не из главного нефа, а откуда-то снизу. У нее закружилась голова. Не задумываясь, Агнес шагнула к ступеням, что спускались из правого нефа в крипту собора. Мрачный, крестообразный свод покоился на рядах колонн, которые каменными деревьями терялись во мраке. Лишь на последних ступенях Агнес осознала свой поступок. Если кто-то желал ей зла, то здесь, внизу, шансов у нее было гораздо меньше, чем в соборе. В отличие от верхних залов в крипте, наверное, не было ни души. Два факела у входа позволяли осмотреть по крайней мере первую часть крипты. Но за дальними колоннами сгущалась тьма, как в безлунную ночь. Девушка затаила дыхание и сосредоточилась на окружении.
– Агнессс, Агнессс, Агнессс… – снова зашелестел откуда-то голос.
В этот раз он донесся откуда-то сверху. Или сбоку?
Что здесь происходит?
Агнес прикрыла глаза и провела по лбу. Может, у нее лихорадка? Неужели двухдневная поездка под дождем так ее измотала, что воспалилось воображение? В дальней части крипты она смогла различить несколько алтарей. И только теперь заметила слева монаха. Он преклонил колени перед свечой и опустил голову. Сердце у Агнес забилось так, словно она бежала сюда от самого рынка. Что же с ней случилось такое?
– Агнессс, Агнессс, Агнессс… – шептал голос.
Может, это монах взывал к ней? Она собралась уже окликнуть согбенного человека, но внезапно одумалась.
А если это не монах вовсе?..
Священнослужитель резко поднялся и стремительно зашагал в ее сторону. Агнес раскрыла рот, но не смогла издать ни звука. Она вдруг почувствовала себя раздавленной под толщами камня и скал, нависающих над головой. Монах прятал лицо под капюшоном. Вот он его откинул, и лицо его ясным днем озарилось во мраке крипты.
Старческое, доброе лицо.
– Что с тобой, дитя? – спросил монах и смерил ее удивленным взглядом. – Тебе плохо?
– Ничего… все хорошо, – просипела Агнес, вновь обретя дар речи. – Наверное, просто показалось.
Она в последний раз вгляделась во мрак, после чего бросилась прочь и побежала вверх по лестнице. Споткнулась, растянулась на ступенях и снова поднялась. Из последних сил пересекла центральный неф и выскочила наружу. Гнетущее чувство тут же отступило. Мимо проходили паломники и провожали ее любопытными взглядами.
Агнес осмотрела себя. Платье порвалось и испачкалось. Бледная и дрожащая, она представляла в нем поистине жалкое зрелище. Девушка прислонилась к соборной чаше и перевела дух. Могло ли случиться так, что кто-то действительно наблюдал за ней и звал по имени? Агнес осторожно огляделась. Но поблизости, кроме нескольких старух и нищих, никого не было. После всего пережитого шепот казался ей каким-то нереальным.
Агнес тряхнула головой и попыталась забыть обо всем, словно это был еще один дурной сон. Вероятно, ее действительно немного лихорадило. Кроме того, ей и без этого хватало проблем. Агнес вдруг осознала, что отец наверняка ее заждался. Она поднялась и поспешила обратно к монетному двору. Народу там заметно убавилось, лишь несколько торговцев стояло у лестницы. Ручей посреди улицы уносил зловонные отходы долгого дня.
Агнес поднялась было на первый этаж, но тут заметила отца. В первый миг она едва узнала его, так он поник. Бесконечно усталый, с неподвижным взором, он сидел на каменной скамье под аркадами и пощипывал бороду. Старый и одинокий. Агнес осторожно к нему подошла.
– Якоб Гуткнехт… – начала она тихо.
Но отец лишь покачал головой.
– Сделка не состоялась, – ответил он едва слышно.
Ноги у Агнес стали ватными. Она села рядом с отцом и не знала, плакать ей или радоваться.
– Отец… – пробормотала она. – Я… мне так жаль. Я бы ни за что…
Эрфенштайн отмахнулся:
– Твоя выходка тут ни при чем. По крайней мере, не это решило исход. Все дело в деньгах. Гуткнехт мог бы отказаться от приданого, но когда услышал о нашем крохотном состоянии, когда я показал ему бумаги на скудные владения, он… он…
Наместнику с трудом давались слова.
– Он засмеялся, – выдавил он наконец. – Эта свинья засмеялась. Надо мной, над рыцарем! Будь при мне меч, я… я бы зарубил его, как бешеного пса.
Наместнику с трудом давались слова.
– Он засмеялся, – выдавил он наконец. – Эта свинья засмеялась. Надо мной, над рыцарем! Будь при мне меч, я… я бы зарубил его, как бешеного пса.
Эрфенштайн покачал головой, и Агнес заметила еще несколько седых прядей в его некогда черных волосах.
– До чего мы дожили, Агнес? – спросил он тусклым голосом. – До чего мы дожили, если торговец насмехается над рыцарем?
– Времена меняются, отец… – Агнес взяла его за руку и крепко сжала. – И что теперь? – спросила она, помолчав немного.
– А что остается? – Эрфенштайн тяжело поднялся. – Займем денег у торговцев сукном. Один из них прежде обещал мне кредит. Под ростовщический процент! И если не произойдет чуда, то на следующий год я не смогу расплатиться по долгам и потеряю Трифельс. Но тебя-то, по крайней мере, сохраню.
Рыцарь повернулся к Агнес и посмотрел на нее долгим, любящим взглядом.
– Как я вообще помыслить мог о том, чтобы отдать свою пташку какому-нибудь шпейерскому толстосуму? – проговорил он тихо, словно самому себе. – Да я скорее с самой высокой башни Трифельса прыгну, чем продам тебя этим безродным дельцам.
Он молча развернулся и двинулся через рынок. Агнес поспешила следом. В эти минуты она не взялась бы утверждать, насколько серьезно отец относился к последним своим словам.
* * *Обратный путь на следующий день прошел в молчании. Филипп фон Эрфенштайн над чем-то раздумывал, а Агнес разрывалась между страхом и чувством облегчения. Ей не придется выходить за торговца из Шпейера! По крайней мере, сейчас девушка могла предаваться иллюзии, что все осталось как прежде. Но она понимала, что в скором времени отец подыщет ей нового жениха. И вряд ли это будет Матис.
Некоторое время Агнес еще размышляла, кто бы мог подстерегать ее в крипте собора. Потом она все же решила, что преследователи – и, что главное, голоса – были лишь плодом ее воображения. Иногда Агнес оглядывалась или всматривалась в проплывающий мимо лес, но так никого и не заметила. Поэтому она сочла лучшим приободрить отца, расспрашивая его о сражениях и турнирах, в которых ему довелось поучаствовать. Это хоть немного подняло Эрфенштайну настроение.
Они собирались еще заехать в Ойссерталь. Некоторое время назад между наместником и монастырем произошел разлад из-за участка леса, на который претендовали обе стороны. Разговор с настоятелем должен был расставить все по местам. Правда, Агнес опасалась, что отец пребывал сейчас не в том настроении, чтобы вести конструктивную беседу.
Когда на второй день путешествия впереди показался монастырь, они уже издалека уловили запах жженого угля и окалины. От мастерской в чистое небо поднимался тонкий столб дыма. С мая Матис вместе со стражниками приводил в порядок оружие из арсенала и даже изготовил кое-что новое. Но главным их сокровищем по-прежнему оставалась громадная пушка, до того тяжелая, что передвигать ее можно было лишь с помощью специально изготовленных лафетов. Возле литейной они выстроили дощатый сарай, где Матис как раз счищал ржавчину со старой аркебузы. Рядом стоял Райхарт и что-то ему втолковывал.
Завидев Агнес и наместника, оба низко поклонились.
– Как хорошо, что вы вернулись, ваша светлость! – восторженно приветствовал Ульрих своего господина.
С тех пор как он взялся помогать Матису, орудийщик словно помолодел и зажил по-новому.
– Наша пушка постепенно обретает формы. – слова лились из него ручьем. – Мы даже изготовили несколько небольших орудий. Все идет по плану. Так что скоро можем выступить против Вертингена. В общем, нам и нужно-то…
– Составишь к вечеру отчет, Ульрих, – перебил его наместник. – Сейчас я слишком устал. А мне еще с настоятелем копья ломать… Надеюсь, хоть стакан вина у этих святош найдется.
С этими словами Эрфенштайн развернул коня и поскакал к монастырским воротам. Ульрих с раскрытым ртом смотрел ему вслед.
– Что это нашло на старика? – проворчал наконец орудийщик. – Он неделями нам спуску не давал – и тут на тебе, знать не желает о проделанной работе…
– Он обеспокоен, – мягко возразила Агнес. – Это все из-за денег. Кредит в Шпейере удалось получить лишь под высокий процент. И теперь он опасается, что герцогский управляющий скоро отнимет у него Трифельс.
– Ха, тогда тем более надо поскорее осадить Вертингена! – Райхарт потер руки. – Мне уже не терпится выкурить этого пса из крепости. К тому же у нас почти все готово, и…
– Ни черта у нас не готово! – резко перебил его Матис.
До сих пор он молча продолжал работу, даже не взглянув на Агнес. И вот, когда юноша поднял голову, она заметила, как мало он спал. Лицо его побледнело, под глазами темнели круги.
– Я до сих пор тружусь над лафетами для орудия, – ворчал Матис. – К тому же у нас не хватает селитры для пороха. При том, что мы выгребные ямы по всей округе вычистили!
– Гюнтер и Эберхарт как раз в Даан отправились, – успокоил его Райхарт. – Наверняка там еще осталось кое-что. Уверен, к следующей неделе наберем достаточно… – Он ухмыльнулся и ткнул Матиса в бок: – Да и не думаю я, что ты когда-нибудь доволен будешь. Будь твоя воля, ты б до следующей зимы дула полировал.
– Глупости! – фыркнул Матис.
Он развернулся и направился к печи для обжига, где, счистив окалину с большого плавильного котла, принялся ворошить угли. Агнес задумчиво наблюдала за его действиями. Матис явно был чем-то обеспокоен.
Она знаком велела Ульриху удалиться. Орудийщик скрылся за недавно сколоченным сараем, и только тогда Агнес обратилась к парню:
– Что с тобой? Ты не из-за работы такой усталый и молчаливый… Что-то еще случилось. Разве нет?
Матис подкинул в огонь очередную охапку дров, после чего выпрямился и кивнул.
– Это все отец, – начал он нерешительно. – Мне… кажется, он скоро умрет. Кашель с каждым днем усиливается, и он все больше крови сплевывает…
Голос у него надломился.
Агнес взяла его за мозолистую руку, черную от копоти и окалины.
– Тебе следует поговорить с ним, – сказал она тихо. – Положить конец этой ссоре. Лучше прямо сейчас, пока еще не поздно.
Матис сдавленно рассмеялся:
– Интересно, как? Старый упрямец и не смотрит в мою сторону! Он считает, что я нынешним своим занятием предал наше общее дело. Но кому нужны мечи и копья, когда есть пушки? По его мнению, я спутался с дьяволом. Да мне и самому иногда так кажется… – На лицо его набежала тень. – Помнишь, как аркебуза разорвала одного из прихвостней фон Вертингена? Может, Господу неугодно, чтобы мы баловались с огнем?
Агнес вздохнула:
– Боюсь, с подобными сомнениями ты опоздал. Если мы не захватим Рамбург, отец наверняка потеряет Трифельс, он ведь весь в долгах. А ты – на своем месте. Может, тебе об этом следует сказать отцу?
– Я… я попробую.
Матис уставился в пустоту. Лишь через некоторое время он снова обратился к Агнес.
– Старина Ульрих прав, – сказал он нерешительно. – Чем дольше мы тянем, тем вероятнее опасность, что Черный Ганс подготовится к нападению. Он, наверное, и так знает, что мы задумали. Гюнтер говорит, что по округе чужих следов полно. Это, скорее всего, люди фон Вертингена.
Агнес вдруг вспомнила огни под крепостью Шарфенберг, увиденные несколько недель назад. Может, это тоже лазутчики Вертингена? И в соборе Шпейера… Что, если это один из его людей следил за ней и ее отцом?
– К тому же скоро лето, – продолжил Матис более решительно, прервав ход мыслей Агнес. – В это время Вертингену нечего рассчитывать на своих крестьян. Они заняты полевыми работами и даже за деньги не станут помогать ему в обороне. – Он кивнул. – Нам и вправду надо выдвигаться, и лучше бы в ближайшие дни… Черт, бедняга Себастьян, надо же было выдать наши замыслы! Что ж, придется довольствоваться собранной селитрой. И мой отец…
Матис не договорил. Он задумчиво вытер руки о фартук, после чего направился к сараю возле мастерской.
– Я сегодня же начну смешивать порох! – крикнул он вслед Агнес. – Передай отцу, что через три дня можем выдвигаться. Если я до тех пор вместе с сараем на воздух не взлечу!
Это должно было прозвучать как шутка, но Агнес уловила в его голосе страх.
Она устало прикрыла глаза. А когда снова открыла, небо по-прежнему было ясным и синим. Но в дрожащем зное нависло что-то грозное. Так чувствуется непогода задолго до того, как разразится ненастье.
Война началась.
* * *На поляне неподалеку от маленького селения Раншбах бежал небольшой ручеек, преодолевал скальный выступ и каскадами впадал в пруд, по глади которого отражалась луна. Ручей журчал размеренно и спокойно и хотя бы отчасти заглушал шорох шагов, приближающихся по скрытой тропе.