Матис смахнул ее и покинул тесную комнату.
Глава 9
Трифельс, 31 мая 1524 года
от Рождества Христова, ранним утром
В долину тонкой пеленой спускался утренний туман. У замковых полей собирались стражники Трифельса, готовые к походу против Ганса фон Вертингена.
Накануне к нему отправили посыльного с объявлением войны. Как и следовало ожидать, Черный Ганс не пошел на уступки и отказался предстать со своими людьми перед властями. Напротив, герцогского посланника встретили насмешливыми криками и арбалетными болтами. Лишь стремительное бегство спасло ему жизнь. Все бюрократические формальности были тем самым улажены, и война могла наконец начаться.
Но, глядя на столпившуюся вокруг него горстку людей, Матис уже сомневался, что их затея увенчается успехом. На нервно перебирающем ногами Тарамисе восседал Филипп фон Эрфенштайн в старинных доспехах, вооруженный мечом, булавой и кинжалом. К седлу был приторочен начищенный, вытянутый вперед шлем, так называемый бацинет с забралом хундсгугель, с плюмажем из перьев, обычный в эпоху турниров. В окружении своих стражников, как попало вооруженных, он походил скорее на старого, печального рыцаря на закате славы, чем на сияющего героя. Ульрих, Гюнтер и Эберхарт были облачены в ржавые кольчуги и мятые шлемы, а конюх Радольф нацепил нагрудник, принадлежавший, наверное, его деду. К ним также примкнуло с десяток молодых крестьян из близлежащих селений. Эрфенштайн вовлек их в предстоящий поход не столько скудным жалованьем, сколько пламенными речами, сулящими приключения и добычу. Вооружение их состояло по большей части из кос и цепов. Лишь двое из них приволокли с собой гнутые короткие мечи. Матис подозревал, что крестьяне разбегутся в первой же стычке.
Он вдруг припомнил, что на этом самом поле Генрих VI триста лет назад собрал под свои знамена огромное войско, чтобы отправиться в поход против норманнов.
«А у нас горстка крестьян под началом одноглазого рыцаря, – пронеслось у него в голове. – Зато у нас, черт возьми, есть орудия!»
Собственно, крестьян и созвали-то с единственной целью: они помогут перевезти тяжелые пушки от монастыря до расположенного в четырех милях Рамбурга.
Матис оглянулся на Трифельс и увидел, что с Танцующей скалы ему махали Агнес и отец Тристан. Старый капеллан собирался отправиться к ним через несколько дней, если придется выхаживать первых раненых – или соборовать умирающих. Поначалу Агнес захотела ему помочь, но отец даже думать об этом ей запретил.
При виде нее, такой маленькой за зубьями стены, у Матиса вдруг защемило сердце. Они проговорили вчера весь вечер, и юноша старался не показывать ей своего страха. Хотя он понимал, что предприятие их было крайне опасно – в том числе и для него, новоиспеченного орудийщика. Взлетев на воздух вместе с пушкой, он не станет первопроходцем среди собратьев по ремеслу. Тем более что ему не хватило времени испытать большую часть отлитых или починенных орудий. Поэтому прошлой ночью парень почти не сомкнул глаз.
– Будем надеяться, что господин граф не вздумал пойти на попятный, – проворчал Филипп фон Эрфенштайн. – Мы договаривались выступить с рассветом, а солнце уже над лесом поднялось.
– С него станется, с хлыща этого, – пробасил Ульрих Райхарт и принялся теребить крепления мятого шлема. – Сначала нахвастать, а потом хвост поджать… Ну ладно, чего уж там. Тогда сами Черного Ганса на тот свет отправим.
Матису и думать не хотелось о том, что случится, если Шарфенек действительно бросит их на произвол судьбы. Их скудных сил едва ли хватит на то, чтобы дотащить орудия до Рамбурга, не говоря уже о сражении. Но в этот момент со стороны Шарфенберга донесся звук горна, и в следующее мгновение послышался топот копыт. Вскоре из леса показался пестрый отряд ландскнехтов. Матис насчитал три дюжины солдат, около двенадцати из них были верхом. Каждый был вооружен легким мечом, алебардой или пикой. Кроме того, два осла тянули повозку, нагруженную воротами, досками и инструментами, необходимыми для постройки укреплений. Во главе галдящего отряда ехал граф верхом на вороном коне с наборной серебряной уздечкой. Фридрих фон Лёвенштайн-Шарфенек единственный из всех был облачен в легкую кирасу, поножи и горжет. Выглядел он гораздо подвижнее, чем наместник в своем турнирном доспехе.
– Я уж думал, вы не придете! – резко крикнул ему Эрфенштайн.
Граф невозмутимо улыбнулся и оглядел ничтожный отряд из крестьян и стражников.
– Вам надо было отправляться без нас, мы бы вас нагнали, – ответил он и только потом заметил Матиса. – А, юный орудийщик! Что ж, скоро узнаем, на что твоя пушка годится в бою. В крайнем случае ее всегда можно переплавить в колокол и помолиться за упокой души Вертингена.
Солдаты расхохотались, а Матис почувствовал, как краснеет.
«Если он и зазвонит по кому, так это по тебе! – подумал он. – Чванливый ты хлыщ!»
Среди ландскнехтов юноша разглядел и изящного барда, о котором ему рассказывала Агнес. Одет менестрель был едва ли не пестрее солдат, красные перья на берете трепетали по ветру, а из-за плеча виднелась лютня. Матис невольно усмехнулся. Этот человечек действительно был чудным, в точности как описывала Агнес. С трудом верилось, что он сумел одолеть в поединке крепкого ландскнехта.
Граф выкрикнул несколько приказов, и его солдаты выстроились в походное положение. Эрфенштайн уже подал знак к отправлению, но в этот миг кто-то ринулся к ним через убранное поле. По развевающимся волосам Матис понял, что это Агнес.
– Я же велел тебе оставаться! – прикрикнул на нее наместник.
– Могу ведь я пожелать солдатам удачи в бою, – ответила Агнес, не в силах отдышаться.
Она подошла к Матису и стиснула ему руку. Он почувствовал, как что-то маленькое легло в ладонь.
– Ни… ничего особенного, – прошептала Агнес. – Простой медальон. Я вырезала его из орешника, пусть принесет тебе удачу.
Матис кивнул и незаметно сунул подарок в карман.
– Отрадно увидеть девушку перед боем, – донесся до них громкий голос графа. – Но, сударыня, ваш отец прав. Такое окружение действительно не для вас.
– Не беспокойтесь, я привыкла к подобному окружению в крепости, – с улыбкой ответила Агнес. – Кроме того, ваши ландскнехты знают, что в случае нужды среди них есть кому меня защитить.
Матиса сбили с толку ее слова. Кого это она имела в виду? Уж не его ли?.. Но времени на раздумья не было. Агнес посмотрела ему в глаза на прощание, после чего подошла к отцу и поцеловала ему руку. Потом, не сказав ни слова, зашагала прочь. Эрфенштайн проревел приказ, и обоз пришел наконец в движение.
Дорога до Ойссерталя оказалась не слишком обременительной. Раннее утро дышало приятной свежестью, солдаты смеялись и шутили. Граф ехал рядом с Эрфенштайном, и рыцарь рассказывал ему о забавных случаях из минувших сражений. Матис держался позади, среди крестьян. Он молчал и с тяжелым сердцем думал о предстоящем штурме. Чем ближе они подходили к монастырю, тем тревожнее становились мысли.
Когда добрались наконец до Ойссерталя, всем пришлось хорошенько потрудиться. Сначала следовало взгромоздить две тяжелые кулеврины на специально изготовленные лафеты. Затем в повозку погрузили полдюжины аркебуз и несколько так называемых фальконетов – орудий калибром в пару дюймов.
И все-таки украшением обоза была огромная пушка. Еще накануне Ульрих Райхарт любовно окрестил ее «Толстушкой Хедвиг», ибо по обхвату орудие напоминало всеми любимую кухарку. Правда, железная Хедвиг в отличие от живой весила более двух тысяч фунтов. С помощью блоков ее подняли на двухколесное ложе, старательно изготовленное Матисом, и закрепили железными скобами. Когда с погрузкой было покончено, солдаты взмокли от пота, а время близилось к полудню.
Далее начиналась самая трудная часть пути. Четыре повозки медленно переваливались по дороге, а воины и лошади неспешно брели рядом. Тяжелая пушка грозила соскользнуть с ложа, и приходилось постоянно останавливаться. Ландскнехты с крестьянами обливались потом и ругались, а вокруг обоза собиралось все больше зевак. Дети в лохмотьях бежали следом и смеялись, старики и женщины желали им удачи и протягивали с обочины хлеб и воду.
После короткого отдыха путь пролегал вдоль ручья, через болотистую долину. Накануне прошел сильный дождь, поэтому волов приходилось то и дело подгонять, а под колеса подкладывать доски, чтобы тяжелые телеги не застряли в грязи.
Только к вечеру они добрались до небольшого селения Рамберг, на окраине которого остановились на ночлег. Ландскнехты расставили повозки и в мгновение ока обустроили небольшой лагерь. Разожгли костры, и вскоре на треноге закипел ароматный суп. Некоторые из солдат распевали грубые военные песни. Для графа и Эрфенштайна установили шатер. Когда чуть позже наместник вышел проведать своих людей, вид у него был очень довольный. Он слегка покачивался и напевал старинный турнирный марш.
– Ну что, оружейник! – окликнул рыцарь Матиса, сидящего у костра. – Каково тебе на войне? В молодости я постоянно участвовал в таких вот междоусобицах. То-то были времена!.. В такие моменты словно годы с плеч стряхиваешь, разве не так?
Матис вымученно улыбнулся:
– Надеюсь, я доживу до тех лет, когда смогу поведать вам об этом.
– Я тоже на это надеюсь. А если нет, так у нас есть менестрель. Надеюсь, он сложит нам длинную и кровавую балладу.
Эрфенштайн рассмеялся и громко рыгнул, после чего подошел к Ульриху Райхарту за новой порцией вина.
Когда над холмами взошла луна, песни ландскнехтов зазвучали громче и распущеннее. Самым злостным нападкам подвергались при этом священники и монахи. Каждый из солдат знал немало историй про жирных попов, которые набивали себе брюхо, в то время как остальные помирали с голоду. Крестьянам тоже было о чем рассказать.
– А что, если мы на обратном пути из Рамбурга заодно и монастырь спалим? – пробормотал один из крестьян так тихо, что услышали только Матис и сидящие рядом. – Это грабители под стать Черному Гансу, только заместо мечей у них кресты…
Другие крестьяне согласно закивали.
– Все они одного поля ягоды, – ответил один из них. – Вот брат наш вдоль Рейна, они там уже несколько монастырей сожгли. Надо поступать, как они, и…
– И как они, со вспоротым брюхом отправиться на виселицу, – перебил его пьяный ландскнехт. – Забудь об этом, безмозглый ты болтун. Все останется при своем. Крестьянин так и будет горбить спину, солдат – воевать, а священники, графы и герцоги – жиром обрастать.
– Может, это и ненадолго, – вмешался другой крестьянин. – Этот Мартин Лютер знатную трепку папе задал. Вот святоша по моему вкусу! Вот увидите…
– Тсс! – шикнул ландскнехт и кивнул на приближающегося барда: – Знатные гости.
Мужчины молча склонились над своими тарелками. Мельхиор фон Таннинген, судя по всему, не услышал их разговора. Он встал перед сидящим у костра Матисом и, приподняв берет, сдержанно поклонился.
– Мое почтение, мастер Виленбах, – начал он елейным голосом. – Кажется, так вас зовут?
Матис кивнул. При этом он не смог сдержать улыбки. Неудивительно, что менестрель так полюбился Агнес. Он действительно вел себя так, словно явился из прошлого.
– Можете звать меня просто Матисом, – ответил кузнец.
Он предложил барду место у костра. Остальные посторонились, и вскоре они остались вдвоем.
– Я с великим уважением отношусь к вашему ремеслу, – проговорил Мельхиор. – Просто удивительно, на что способен человек. – он наморщил веснушчатый лоб. – Хотя то, что вы делаете, и не соответствует моим представлениям о честном сражении… Но так мы, по крайней мере, можем рассчитывать на успех. Или я не прав?
Мельхиор вопросительно взглянул на юного оружейника. Матис снова почувствовал, что краснеет. Его словно решили проверить. Черт возьми, и почему он заранее не опробовал Толстушку Хедвиг, хотя бы раз! Каменные ядра подходили точно по калибру, но если хоть одно из них застрянет, пушку разнесет вдребезги.
Что ж, тогда, по крайней мере, не придется гореть со стыда…
– Ну, я… конечно, рассчитываю на… успешный исход, – ответил он наконец. – Только придется подождать до завтра, тогда все и выяснится.
Мельхиор фон Таннинген кивнул и подкрутил тонкую бородку.
– Завтра грянет битва. Много шума, много грязи и подлости… Такую вряд ли захочется увековечить в балладе. Правда, теперь ни одно из сражений этого не заслуживает. Да таких, наверное, и не было никогда… – Он задумчиво улыбнулся и показал в сторону леса. Там, у подножия расположенной напротив горы, мерцал огонек. – Видите огни? Готов поспорить, это лазутчики Вертингена. Теперь-то он точно прознал о нашем вооружении. Остается только надеяться, что Вертинген сам не обзавелся орудийщиком. А если и так, то тот мастер и вполовину не так хорош, как вы.
Матис вздрогнул. На склоне действительно сверкал огонек. Казалось, он удалялся, поднимался в гору, к сокрытой за деревьями крепости. Юноша прищурился и, внимательно присмотревшись, различил в той стороне мерцающие огни.
Черный Ганс ждал их.
Матис вдруг почувствовал, как на плечо ему легла рука Мельхиора, и обернулся.
– Эта твердыня, она как железный ларец без ключа, – начал менестрель, словно прочел мысли Матиса. – Вскрыть его не так-то просто. Я говорю это, потому что и сам пережил немало штурмов. Не только певцом, но и в рядах атакующих. Если не удастся взять ее с первой попытки, осада растянется на долгие дни, недели и месяцы. Не думаю, что графу хватит на это терпения. Тем более что у него совсем другие планы на этот счет.
– Что за планы? – спросил Матис.
Мельхиор улыбнулся и пожал плечами. Казалось, он хотел рассказать о чем-то, но потом передумал.
– Я ведь не только множество штурмов пережил, – ответил он, помолчав немного. – Но и сменил немалое число господ. И поверьте мне, мастер Виленбах, я знаю, как избежать петли или топора.
– Что вы… хотите этим сказать?
Менестрель поднялся и похлопал Матиса по плечу.
– Вы еще молоды, поэтому вот вам добрый совет. Сегодня утром я видел вас рядом с Агнес. Похоже, вы ей нравитесь. Не ввязывайтесь в предприятия, о которых сами же потом и пожалеете. Всего хорошего!
С этими словами Мельхиор фон Таннинген отошел от костра, и Матис остался наедине со своими мыслями. Он все пытался разгадать смысл последних слов барда.
Не ввязывайтесь в предприятия, о которых сами же потом и пожалеете…
Только теперь Матис вспомнил о медальоне, который Агнес вручила ему сегодняшним утром. Он достал его и внимательно рассмотрел. Медальон представлял собой тонкий, отполированный кружок из орешника. На нем было вырезано всего два слова: с одной стороны «Матис», с другой – «Агнес».
Агнес…
Матис задумчиво погладил теплую деревяшку. Ему вспомнился рисунок, который Агнес отправляла ему, когда он сидел в заточении. Сердце забилось чаще, а медальон словно пылал в руке.
Между тем до него начало доходить, что имел в виду менестрель.
* * *Над Трифельсом сгущались сумерки. Агнес без сна лежала в постели и думала о Матисе. Как он там теперь? Вернется ли к ней живым и невредимым? Она чувствовала, как в душе зарождается страх. За него и за отца. Хоть и в доспехах, рядом с молодым графом Эрфенштайн казался таким беззащитным… Таким старым и немощным… Может, когда-то он и был хорошим бойцом. Но триумф Гингата остался далеко в прошлом; времена с тех пор изменились, как и оружие. И Агнес опасалась, что отец просто переоценивал свои силы. Из могучего богатыря он превратился в старого человека шестидесяти лет от роду, хоть сам и не желал с этим мириться. Кроме того, у него остался всего один глаз, и как знать, хватит ли этого в грязной рукопашной…
В последнее время сновидения посещали ее не так часто. Скорее всего, потому, что после многочисленных обходов с отцом Тристаном она обычно спала как убитая. И все-таки перед глазами то и дело возникали образы. Иоганн фон Брауншвейг, который предостерегал ее о кольце и к которому ее так тянуло. Люди, замышляющие их с Иоганном смерть. Отражение в луже вина. Агнес видела в нем чужое и при этом знакомое лицо. Кем же она была в этих сновидениях? Если не собой, то кем?
Кто ты?
Ее постепенно сковывал сон. Страхи сменялись кровавыми видениями. Матис рядом с громадной пушкой; внезапно орудие разрывается на тысячу осколков, которые копьями впиваются ему в грудь… Отец на поле битвы, обезглавленный, но с мечом в руке… Затем кровавые образы медленно рассеялись и уступили место другим, более реальным.
Хоть и во сне, Агнес понимала, что оказалась в прошлом Трифельса. Она пыталась проснуться, но словно тонула в мутном пруду, не в силах выбраться на поверхность. Тело уже не слушалось ее, кольцо на цепочке давило на грудь, и ей оставалось лишь беспомощно наблюдать. Как и в предыдущих сновидениях, Агнес почувствовала запах леса, услышала шорох шагов. Но в этот раз она не стояла с благородным Иоганном фон Брауншвейгом на вершине башни. И не подслушивала разговор в рыцарском зале. Нет. Стояла глубокая ночь, и они с Иоганном бежали вдоль крепостной стены к Танцующей скале…
Агнес, не останавливаясь, бросает взгляд на Иоганна. Даже в темноте хорошо видно, как тот напряжен. По лбу стекают капли пота, дыхание прерывистое. Рыцарь то и дело оборачивается на нее и знаком велит бежать быстрее. Агнес припоминает разговор гостей в рыцарском зале. Они хотят убить их! Ее, Иоганна и ребенка.
Даже ребенка…
Наконец они достигают отвесной скалы, самого края крепости. Гора резко обрывается вниз, на глубину сорока шагов. Под утесом ничего не видно, только мерцающий мрак.