Но чаще всех под камнями оказываются скорпионы. И камни, занятые ими, обычно бывают свободны от других жителей. Скорпион мрачен, сварлив и никого другого около себя не терпит. Днем он спит, уложив сбоку туловища свой длинный хвост с ядоносной иглой, ночью же отправляется странствовать. Но бывает, что и ночами он не всегда вылезает из своего убежища — сидит в нем, карауля тех, кто неосторожно заберется под занятый им камень. Днем скорпион спит так крепко, что, оказавшись под открытым небом, продолжает спать еще несколько секунд. Но горячее солнце и яркий свет заставляют его проснуться. Тогда хвост мгновенно поднимается кверху — ядоносная игла наготове, — и скорпион несется со всех ног искать новое убежище, размахивая своим смертоносным оружием, готовый воспользоваться им при первых же признаках опасности.
Чем жарче дни и теплее ночи, тем оживленнее жизнь жителей тенистых закоулков пустыни. И мы это чувствуем по скорпионам — не проходит ни одного дня, чтобы они не напомнили о своем существовании: то забредут в ботинок, то запутаются в одежде, то окажутся в чайнике. Но чаще всего скорпионы заползают под спальный мешок и утром, когда убирается постель, несутся во все стороны, спасаясь под экспедиционными вещами.
В это время небезопасно укладываться спать без полога: забравшийся в постель и случайно придавленный, скорпион непременно ужалит.
Вначале мы дорожили находками и каждого обнаруженного скорпиона загоняли в ружейную гильзу, а оттуда уже сбрасывали в банку со спиртом. Но вскоре эта банка была полна скорпионами, и нам решительно некуда было их девать. Тогда кому-то из нас пришла мысль устроить опыт со скорпионом-самоубийцей. Кто не слышал об этом широко известном эксперименте!
На расчищенной площадке из жарких углей костра раскладывается круг диаметром около одного метра. Свежий ветерок раздувает угли, и они сверкают красными огоньками. В центр круга из ружейной гильзы вытряхивается скорпион. Оказавшись на свету, на свободе, он несколько мгновений неподвижен. Но вот, почуяв волю и подняв кверху боевое оружие, он поспешно несется искать тенистый уголок. Но на пути горящие угли. Наткнувшись на них, скорпион резко сворачивает в сторону, еще быстрее бежит, и… снова горящие угли. Движения скорпиона становятся лихорадочнее, поспешнее, он мечется из стороны в сторону. Но выхода нет. Еще быстрее взмахи хвоста, игла царапает тело и бьет по груди и голове. Потом несколько конвульсивных движений… Скорпион мертв.
Несколько конвульсивных движений — и скорпион мертв.
— Вот это здорово! — с восхищением говорит шофер Володя и, переворачивая щепочкой мертвого скорпиона, с любопытством разглядывает самоубийцу.
Володе явно нравится этот опыт и, собираясь устроить вновь представление с горящими углями, он набирает в бутылку добрый десяток скорпионов. И странно: возбужденные скорпионы, размахивая своими хвостами, колотят ими друг друга. Но ядоносные иглы не способны проколоть твердый панцырь и скользят по телу, как копья по латам. Выходит как будто, что проколоть друг друга скорпионы не способны. Не поэтому ли они всегда избегают нападать на насекомых, обладающих крепким панцырем, а выбирают добычу помягче. Да и возможно ли самоубийство скорпиона: у животных настолько развит инстинкт самосохранения, что самоубийство для них немыслимо.
Так зарождается сомнение, за которым начинаются поиски истины.
Прежде всего важно решить, чувствительны ли скорпионы к собственному яду. У десятка скорпионов, усыпленных хлороформом, отрезаются иглы вместе с ядовитыми железами и размалываются в стакане с водой. Настой — мутновато-белая жидкость — засасывается шприцем. Маленькая капелька, впрыснутая в жука-медляка, вызывает мгновенную его гибель. Да и не только медляк так чувствителен к яду — все насекомые моментально умирают от этой жидкости.
Но как бы ее впрыснуть самому скорпиону? И тут приходится делать маленький станочек, к которому скорпион и привязывается. Ну-ка, каково придется ему от собственного яда? Но жидкость не оказывает на скорпиона решительно никакого действия. Может быть, мала доза? Но и доза яда от пяти скорпионов не убивает подопытного скорпиона, который совершенно не проявляет никаких признаков отравления. Впрочем, впрыснутый яд еще не совсем его собственный. Необходимо ввести яд, принадлежащий испытываемому скорпиону. Тогда игла скорпиона, привязанного на станочке, осторожно погружается в кожистую складку между члениками тела и сильно сдавливается пинцетом. Обычно после этого приема из иглы всегда показывается капелька прозрачного яда. Но и этот способ не вызывает никакого отравления.
Может быть, тут вкралась какая-нибудь ошибка? Тогда, чтобы быть уверенными в своих заключениях, производим много повторных кропотливых экспериментов. Нет, скорпион нечувствителен к собственному яду — в этом не может быть никакого сомнения.
Чем же вызвана смерть скорпиона?
И мы кончаем тем, с чего начали. Раскладываем круг из жарких углей. В центр круга вытряхиваем скорпиона. У него отрезан кончик ядоносной иглы. Сам же ядовитый аппарат, вместилище ядовитых желез, цел. Эта операция не приносит ему существенного вреда, и скорпионы без иглы превосходно живут долгое время так же, как и с иглой. Только такое оружие совсем негодно, оно не способно проколоть даже самого мягкого паука.
Скорпион, оказавшись в кругу углей, несется вперед и обжигается. Бросается в другую сторону и вновь получает ожог. Лихорадочные движения, размахивания хвостом ускоряются. Еще несколько бросков, ожогов — и скорпион мертв.
Так вот откуда эта молва о самоубийстве, в которую столько веков верил человек! Это просто тепловой удар, ожог. Как слеп человек, когда он не вооружен знанием!
— Вот вам и самоубийца! — замечает шофер Володя, внимательно следивший за нашими опытами.
Фаланги
Как иногда долго существуют старые, ошибочные представления! Когда-то фаланг считали сильно ядовитыми. Да и сейчас очень многие ни за что не поверят тому, что фаланга совершенно неопасна. Впрочем, сама внешность фаланги внушает недоверие и способствует упрочению такой репутации.
Помню, мое первое знакомство с фалангой произошло в Узбекистане.
Я поехал на велосипеде за город, высоко забрался на какие-то холмы, и вся пустыня оказалась внизу, перед моими глазами, как громадное море.
На обратном пути с холмов в лицо бил горячий ветер и этим несколько облегчал ощущение жары. Внезапно на дорогу перед велосипедом выскочила большая фаланга. Собственно, я сразу не сообразил, что это была она. Желтая, мохнатая, похожая на паука фаланга стала быстро перебегать дорогу. Еще какое-то мгновение — и колесо машины раздавило бы ее. Очевидно приняв это за нападение, фаланга резко остановилась, повернулась в сторону промчавшегося велосипедиста, подняла кверху два длинных ногощупальца и угрожающе защелкала сильными челюстями.
Осторожно, при помощи приклада ружья, фаланга была придавлена к земле и задушена. Это был крупный экземпляр, длиной около двенадцати сантиметров. Тело фаланги состояло из большой, мускулистой головы, относительно слабенькой груди и безобразно толстого, как мешок, брюшка. Впереди головы, как кинжалы, торчали две пары длинных темнокоричневых челюстей, вооруженных острыми шипами. К груди причленялись четыре пары ног, длинных и тонких, покрытых рыжими волосками. На бедрах задней пары ног торчал ряд каких-то странных беловатых отростков, которые, судя по всему, на ходу касались земли и, видимо, служили вроде осязательного или обонятельного органа. Вся фаланга была серовато-желтого цвета, с небольшой темной полоской вдоль брюшка.
Это был крупный экземпляр фаланги.
В городе, вооружившись препаровальными иглами, под бинокулярным микроскопом[7] я детально отпрепарировал челюсти фаланги и убедился сам в том, что действительно никаких ядовитых желез у фаланги нет и в помине.
Вспоминается и другая встреча с фалангой, которая произошла уже в Казахстане, на озере Сор-Булак. Собственно, озера здесь уже не было. От него осталась только большая круглая площадь, ровная как стол, сверкающая от налета соли, на которой ветер поднимал легкие белые смерчи. Один край этого простора прорезался небольшой, узенькой полоской воды с чахлыми тростниками. Здесь из-под земли бил ключик.
В первую ночь на Сор-Булаке спалось плохо. Видимо, виной тому был утомительный жаркий день. Кроме того, заунывно выли волки, которые были явно недовольны тем, что единственный источник воды оказался неожиданно занят человеком.
Незадолго до рассвета сквозь сон почувствовалось, как по спальному мешку кто-то бегает. При свете луны был отчетливо виден силуэт фаланги. Резким взмахом сразу обеими ногами не удалось скинуть с себя фалангу. Мало того, очевидно приняв это движение за нападение, фаланга ринулась к рукам и, на ходу укусив за палец, помчалась прочь. Царапина, нанесенная фалангой, была небольшая и немного болела. Но на этом дело и закончилось, и на второй — третий день от царапины почти не осталось следов. Нужно заметить, что в сухом, жарком и солнечном климате пустыни удивительно быстро заживают всякие мелкие ранки.
Незадолго до рассвета сквозь сон почувствовалось, как по спальному мешку кто-то бегает. При свете луны был отчетливо виден силуэт фаланги. Резким взмахом сразу обеими ногами не удалось скинуть с себя фалангу. Мало того, очевидно приняв это движение за нападение, фаланга ринулась к рукам и, на ходу укусив за палец, помчалась прочь. Царапина, нанесенная фалангой, была небольшая и немного болела. Но на этом дело и закончилось, и на второй — третий день от царапины почти не осталось следов. Нужно заметить, что в сухом, жарком и солнечном климате пустыни удивительно быстро заживают всякие мелкие ранки.
Потом с фалангами пришлось познакомиться более детально, уже в порядке исследовательского задания.
В Советском Союзе насчитывается около восьмидесяти видов фаланг. Все это жители жарких и сухих пустынь. В большинстве случаев фаланги — ночные животные, прячущиеся на день в различного рода теневые укрытия, вроде нор, щелей, под камни, в трещины почвы и т. п. Фаланги — хищники и питаются преимущественно насекомыми, которых хватают и разрывают. Умертвив добычу, фаланга отрыгивает на нее желудочный сок, после чего засасывает уже переваренную жидкую кашицу.
Больше всего фаланг на юге нашей страны. Ими изобилуют Южный Казахстан, Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан. Особенно много мне пришлось встретить фаланг на обширных такырных[8] пространствах близ Телекульских озер, в пустыне Дарьялык.
Шофер экспедиции, городской житель, ни разу не видавший пустыни и много наслышавшийся о ней всяких страхов, подвергся особенно большому «вниманию» фаланг. Однажды фаланга забралась ему на голову, и кепка с фалангой была мгновенно брошена в костер. Потом фаланги каким-то образом стали проникать в его брюки; конечно, каждый раз это сопровождалось большой паникой. Впоследствии выяснилось, что причиной необычной симпатии фаланг к шоферу были его длинные и широкие брюки, заметавшие на ходу с поверхности земли все встречное.
В этой местности фаланги оказывались всюду: забирались в пологи, в одежду и проникали даже какими-то неведомыми путями на самый верх тента грузовика. Но никто из участников экспедиции не был отравлен, а здоровье шофера, поплатившегося за свои длинные брюки несколькими укусами, было самым отменным.
Поговаривают, что фаланги — любители трупов. Но никто этого не видел и не наблюдал; подробности жизни фаланг до сего времени для нас неизвестны. По всей вероятности, это вымысел. Где в пустыне могут быть трупы, когда там много всяких санитаров, вроде орлов, сипов, воронов, коршунов, волков, муравьев, жуков-трупоедов и многих других любителей мертвечины? А между тем на этом безосновательном утверждении основано предположение, что челюсти фаланги заражены трупным ядом и поэтому укус ее неизбежно ведет к заражению. Надо сказать, что фаланга, как и подавляющее большинство всех членистоногих, крайне чистоплотна и после еды тщательно и долго занимается туалетом. Поэтому о каком-либо ощутимом количестве трупного яда, который мог бы остаться на челюстях фаланги, не может быть и речи. Оказался неядовитым и желудочный сок, который фаланга выделяет, прежде чем приняться за поедание добычи.
Откуда же такая громкая известность у фаланги как ядовитого животного?
Повидимому, тут повинно несколько обстоятельств. Отталкивающая внешность и дерзость фаланги несомненно одни из главных причин. Затем фалангу путают с другими, ядовитыми животными — скорпионом, тарантулом и даже каракуртом.
Ведь об этих членистоногих большинство имеет самое приближенное, а подчас и превратное представление. Так, по неведению, и укоренилось ошибочное мнение о фаланге, существующее и до сих пор.
Неутомимые охотники
Знойный воздух неподвижен. Ни одна веточка на деревьях не шелохнется, они точно замерли. Сквозь подошвы обуви жжет ноги раскаленный песок, во рту пересохло, мучает жажда, и кажется, что все живое страдает вместе с тобой. Но по гребням барханов оживленно носятся песчаные круглоголовки, сигнализируя друг другу свертывающимися хвостами, бегают чернотелки; с треском взлетают кобылочки, воздух звенит от разных насекомых, и все будто радуется такому нестерпимому зною.
В полуденные часы в песчаной пустыне, поросшей реденьким саксаулом, трудно найти хотя бы клочок спасительной тени. Вот разве можно примоститься там, где с одной стороны выдуло бархан и нависли корни саксаула.
Когда сняты тяжелая сумка, фотоаппарат и рюкзак, а мокрая от пота майка повешена на куст, сразу становится легче.
Рядом к саксаулу муравьи проложили дорожку и старательно доят тлей, сидящих на чешуйчатых галлах. Зажужжала в воздухе крупная сине-зеленая, в желтых пятнышках, пустынная златка и грузно прицепилась на тоненькую веточку. В стороне временами взлетывает песчаная кобылка и, потрещав в воздухе крыльями, садится на песок. Какое-то насекомое, жужжа крыльями, настойчиво кружится вокруг повешенной майки — отлетит в сторону и снова возвращается. Что ему там нужно? По звуку полета это, кажется, оса, и даже можно различить полосатое брюшко. Может быть, там, на этой веточке, она начала строить гнездо? Но оса устремляется на меня и начинает крутиться вокруг, не прерывая своей настойчивой песни крыльев. Вот она наконец устала, села в сторонке на песок, шевеля брюшком и вздрагивая усиками, но не просидела и минуты, как снова взлетела и стала кружиться вокруг меня.
Крупная сине-зеленая златка опустилась на землю.
Поведение осы совершенно непонятно.
Отдохнув, я направляюсь в обратный путь к биваку, а оса следует за мной. Потом она исчезает, но через некоторое время их сразу появляются две. Что за странная местность, где осы зачем-то преследуют человека!
Тент растянут на самом берегу реки Или, против поющих гор Песчаные Калканы. Вокруг безлюдная, дикая пустыня. На берегу видны следы джейранов и архаров: животные ходят сюда на водопой. Тент — плохое укрытие от жары. И как хорошо, что можно временами погружаться в воду реки в ожидании, когда спадет зной!
Но вскоре после того, как был устроен бивак, появляются слепни. Большие, грузные, с крупными глазами, они жадно набрасываются на нас, и стоит только на секунду отвлечься, как ощущается болезненный укол… поспешный взмах рукой, но мучитель увертывается от удара и летает вокруг, вновь ожидая удобного момента для нападения.
Ощущение того, что за тобой происходит постоянная и настойчивая охота по меньшей мере десятка кровососов, лишает покоя. Откуда они здесь взялись в таком количестве? Уж не в ожидании ли джейранов и архаров, посещающих водопой!
Но на второй день со слепнями происходит неожиданная перемена. Периодически наступают минуты, когда они все, как по команде, прячутся по закоулкам, забиваются в верхние углы тента, забираются между вещами и затихают. В такие минуты раздается гудение уже других крыльев, и под тент врывается пестрая, энергичная оса.
Неужели слепни боятся ос?
Да, не может быть никакого сомнения. Вот залетел под тент неосторожный слепень, и мгновенно с ним в воздухе столкнулась оса. В мечущемся клубке нельзя ничего разобрать, но когда он падает наземь, видно, как оса наносит поспешные удары своим жалом, обхватывает добычу ногами и, тяжело взлетев, уносится вдаль, исчезая за саксауловыми деревьями.
Так вот кто наш спаситель! И мы с радостью приветствуем появление ос, сами ловим слепней и, удерживая за кончик крыла пинцетом, предлагаем крылатым хищницам.
Вскоре осы, казалось, разведали нашу стоянку — их становится довольно много, а слепни заметно смирнеют. Осы неутомимо разыскивают слепней; они все время в полете, в движении, и ни одна из них не присядет отдохнуть от напряженной охоты.
Наши спасительницы — не случайные охотники за слепнями. Осы принадлежат к роду бембексов, все представители которого охотятся за крупными мухами и за слепнями и кормят ими своих личинок. Обычно эти осы населяют песчаные местности и роют свои норки в песчаной почве. У ос-бембексов, с которыми встретились мы, оказывается, настолько хорошо развиты инстинкты, что неутомимые охотники в разыскивании слепней руководствуются не столько поисками кровососов, сколько розысками крупных животных, на которых слепни питаются. Вот почему оса кружилась вокруг майки и преследовала человека в пустыне, привлеченная его запахом.
Оса, принадлежащая к роду бембексов.
Жизнь наших ос-бембексов не изучена. Неизвестно, сколько слепней истребляет каждая оса за свою жизнь, как устроено ее гнездо, сколько выводится поколений в год. Непонятно, почему осы вообще редки, не всюду водятся и часто их совсем не бывает в местностях, изобилующих крылатыми мучителями.