– Скажи, Серафина, это верно, что твой Альдо вернулся в ужасном состоянии?
– В ужасном состоянии? Подумаешь, каких-то два-три удара кинжалом! Чтобы прикончить Гарофани, надо поискать средство посильнее!…
– Но все же… он, правда, ранен?…
– И что с того? Это не помешает Альдо жениться на молодой и богатой англичанке, которая спасла ему жизнь!
Соседку аж затрясло от такой невероятной новости.
– На настоящей англичанке? – задыхаясь прошептала она.
– Да, она приехала прямо из Англии!
Что тут было еще выяснять, и, забыв про боль в ногах, она бросилась на улицу с желанием как можно быстрей сообщить эту фантастическую новость: Альдо Гарофани женится на англичанке!
Одри заскучала в Генуе. Разумеется, она считала город очень интересным и радовалась возможности неспешно изучать его. Но в конце концов занятие это как-то приелось. Настроение день ото дня портилось, и Алан никак не мог взять в толк, что же происходит. На все расспросы невеста либо не отвечала вовсе, либо утверждала, что плохое настроение ему просто мерещится. Во всяком случае, эмоциональный подъем, последовавший за всеобщим примирением, исчез практически бесследно. Одри больше не заговаривала об экскурсиях по окрестностям Генуи и отпускала Алана на встречи с итальянскими коллегами, не выражая ни малейшего сожаления по поводу его отсутствия. Казалось, девушка злится на весь мир. На самом же деле она вела отчаянную борьбу с самой собой. Слишком многое стояло между ней и Альдо: его очевидная нищета, национальность, образ жизни, воспитание. Однако молодой человек неотвратимо притягивал Одри – он был живым воплощением героя ее девичьих грез. Казалось, что вся колдовская сила Италии, с детства очаровавшая Одри, заключена в этом неаполитанце с таким благородным и прекрасным лицом. Запершись в своей комнате, мисс Фарринг тон перечитывала письмо, которое он ей послал. Самоуверенность молодого человека раздражала Одри, но она не могла остаться равнодушной к страстной нежности, исходившей от записки. Чтобы отделаться от наваждения. Одри заставляла себя долго гулять по Генуе, но каждый раз машинально оказывалась возле дворца Бьянко, где ее поджидал «Флорентийский дворянин», так похожий на Альдо.
Уложив детей, все Гарофани – за исключением Джельсомины, погрузившейся в глубокую печаль и обиженной тем, что ей не дали выразить свои переживания во всеуслышание, – собрались послушать рассказ Альдо о злосчастной истории. Когда он дошел до убийства Рокко, послышались вздохи и стоны, а при упоминании о благословенном вмешательстве Одри – восторженные хвалы в адрес молодой англичанки. Всеобщее мнение выразил Джованни:
– Рокко мертв, брильянты украдены, и мы не получим обещанного миллиона…
Марио почувствовал скрытый упрек.
– Ну договаривай же до конца, Джованни! Скажи, что все это по моей вине! Тебя ведь так и распирает желание упрекнуть меня! Ну выкладывай!
– Да нет, – без особой уверенности стал слабо защищаться муж Лауретты. – Вы же не могли предугадать… Нам так и не выбраться из нищеты, вот и все… Придется с этим смириться. А я-то так рассчитывал на эти деньги, чтобы уехать в Америку…
Лауретта расплакалась. С тех пор, как отец заговорил о миллионе лир, они с Джованни каждый вечер у себя в комнате мечтали о том, что сделают, как только окажутся в Нью-Йорке. Муж нежно обнял Лауретту.
– Успокойся, миа кара… Обещаю тебе, мы все же уедем в Нью-Йорк. Я еще не знаю как, но мы туда отправимся… Разбогатеем и позовем к себе всех своих!
Желая сменить тему разговора, Серафина заметила:
– Во всяком случае, я никогда не прощу этим генуэзцам! Негодяи, они хотели убить моего мальчика!
– Это были не генуэзцы, мама!
Даже если бы вдруг к Гарофани неожиданно явился сам святой Януарий, они не испытали бы большего потрясения, чем от этих слов. Но Альдо довершил замешательство, воскликнув:
– Это были неаполитанцы! Я слышал, как они ругались…
Марио смертельно побледнел.
– Но это же совершенно меняет дело! Неаполитанцы… Значит, нас предали? Что ты об этом думаешь, Джованни?
– Если Альдо не ошибается, то… то надо найти эту парочку и прикончить! Мы должны отомстить за Рокко!
Все горячо поддержали предложение, а Серафина подробно перечислила, что они сделают с этими негодяями, как только схватят их за шиворот.
Марио счел необходимым спросить мнение брата.
– А ты, Дино, что об этом думаешь?
– Мы рискуем не успеть до них добраться… – И, заметив, что никто его не понял, пояснил: – Вы, кажется, забыли, что вам доверили на пятьдесят миллионов брильянтов. Меня бы очень удивило, если бы Синьори не потребовали расплаты!
– Но ведь нас обокрали…
– Не уверен, что их устроит такое объяснение…
– А смерть Рокко, по-твоему, тоже ничего не стоит? – привела весомый аргумент Серафина.
– Для нас Рокко был славным парнем… Но Синьори вряд ли оценивают его жизнь в пятьдесят миллионов!
По своей наивности, никто об этом не подумал. Слова Дино открывали перед Гарофани самые мрачные перспективы.
– Как ты думаешь, – спросил, заикаясь от волнения, Марио, – как поступят Синьори?
– Не знаю… Судя по репутации, они не из тех, кто прощает!
Решили, что завтра же с утра Марио отправится к сапожнику Гарацци, расскажет обо всем и попробует узнать, как прореагируют хозяева. Молодой и горячий Джованни воскликнул:
– Синьори или не Синьори, но мне никто не помешает найти двух подонков, которые убили Рокко и подложили нам такую свинью!
Одри сдалась. Она решила увидеть Альдо хотя бы еще раз, чтобы убедиться, так ли уж он похож на заполнивший ее воображение образ. Девушка думала, что, посмотрев на Альдо в привычной для него обстановке – в грязи и грубой реальности, она раз и навсегда избавится от миража. А когда мисс Фаррингтон принимала решение, се уже невозможно было отговорить. И она тут же перешла к действиям. Это случилось во время ленча, когда трое путешественников собрались за столом.
– Прошу прощения, что хочу изменить намеченную программу, – заявила Одри, когда принесли десерт. – Но я устала от Генуи.
Миссис Рестон даже опустила на стол ложку со сливками, которую собиралась поднести к губам, и холодно осведомилась:
– Что это значит?
– Только то, что я хочу уехать из этого города.
– А почему?
– Потому что мне здесь скучно.
– Но, послушайте, ведь Алан тут.
Мисс Фаррингтон едва не призналась, что присутствие жениха не только не развеивает ее скуку, а нагоняет еще большую, но вовремя прикусила язык.
– На самом деле, Одри, что все это значит? – продолжала настаивать миссис Рестон.
– Только то, что я вам сказала, не больше.
– И все-таки, дорогая моя, вы не можете не признать, что такое поведение выглядит странным?
– Мама, прошу вас! – попытался остановить ее Алан.
– Оставь меня в покое, необходимо наконец поставить все точки над i. Вам, кажется, не по вкусу наше общество, Одри? Уже в Кадиксе вы позволили себе совершенно неприличную выходку. Я не особенно разбираюсь в нравах современных девушек, но в мое время, если уж нам выпадало редкое счастье путешествовать вместе с женихом, мы почти не расставались. Вы же, напротив, явно избегаете моего сына. В основном бродите где-то одна! Что это значит, я вас спрашиваю? Увидеть вас можно разве что за едой. Правда, тут ничего не скажешь – приходите вовремя. Согласитесь, однако, что мы с Аланом имели право ожидать иного отношения с вашей стороны?
Одри колебалась, не зная, стоит ли воспользоваться случаем и разорвать помолвку. Достаточно дать волю раздражению – и конец. Но она подумала о родителях, а кроме того, сочла недостойным возвращать Алану слово, не объяснившись окончательно.
– Занятия в этом году были так изнурительны, что мне, видимо, необходимо одиночество, отдых и движение…
– Если вы полагаете, что путешествие из Лондона в Геную – это сидение на месте, то что же вам тогда нужно?
– Повторяю вам, в Генуе мне не так нравится, как в Риме или Флоренции.
Алан, до сих пор почти не принимавший участия в разговоре, решил вмешаться:
– Вам хотелось бы поехать в Рим или во Флоренцию, Одри?
– Нет, в Неаполь.
Эйлин испустила вопль ужаса.
– Вы теряете голову, дорогая моя? В Неаполь? В это отвратительное гнездо порока? И как только подобная мысль могла возникнуть у вас?
– Просто я считаю, что невозможно по-настоящему узнать Италию, не побывав в Неаполе.
Алан попытался ее урезонить.
– Вам уже тысячу раз повторяли, Неаполь – позор этой страны. Одри, такое место не для вас. Чтобы доставить вам удовольствие, я согласен сопровождать вас во Флоренцию или в Рим, хотя мои здешние занятия…
Мать сухо оборвала его.
– Нет, Алан, ваша работа слишком важна, чтобы жертвовать ею ради каприза!
Алан попытался ее урезонить.
– Вам уже тысячу раз повторяли, Неаполь – позор этой страны. Одри, такое место не для вас. Чтобы доставить вам удовольствие, я согласен сопровождать вас во Флоренцию или в Рим, хотя мои здешние занятия…
Мать сухо оборвала его.
– Нет, Алан, ваша работа слишком важна, чтобы жертвовать ею ради каприза!
Мисс Фаррингтон почувствовала, что ее охватывает гнев, и, во избежание скандала, заставила себя изобразить смирение.
– Хорошо, не будем больше об этом.
И, не прощаясь, девушка вышла из-за стола.
Константино Гарацци всю жизнь проработал сапожником на вико Канале в лавке, унаследованной от отца. Он пользовался всеобщим уважением, и никто даже не подозревал, что Гарацци хоть как-то связан с Синьори. Жил он как и все соседи, и ни одна живая душа не знала, что старик уже отложил кругленькую сумму, готовясь в подходящий момент продать лавку и уехать на Сицилию, где родилась его жена, чтобы вести там спокойное существование рантье. Константино закрыл лавку и мирно покуривал «Унита», когда в ставень легонько постучали.
– Кто там?
– Марио… Марио Гарофани.
– А, это ты!
Сапожник приоткрыл дверь.
– Ну входи побыстрее…
Марио проскользнул в комнату с низким потолком, пропахшую кожей и смолой. При свете керосинки, сидя на стуле, вязала женщина.
– Добрый вечер, синьора Гарацци, – приветствовал ее Марио.
– Добрый вечер, синьор Гарофани.
Сапожник остановил этот обмен любезностями.
– По-моему, тебе пора спать, Пасьянца. Нам с Марио надо поговорить.
Женщина беспрекословно встала, собрала работу, кивнула обоим мужчинам и удалилась в темный, как зимняя ночь, коридор. Сапожник подождал, пока она закроет дверь.
– Садись, Марио. Почему ты не пришел раньше?
– Из-за всех этих несчастий я…
– Значит, то, о чем все болтают, правда?
– Э… да, бедняга Рокко погиб…
– Плевать мне на Рокко! Они передали брильянты? Да говори же скорее, да или нет?
– Нет.
– Клянусь кровью Христовой! Где же они?
– Кто может знать… те, кто убил Рокко и ранил Альдо, украли брильянты!
– И Господь допустил, чтоб ты сыграл со мной такую шутку, Марио?
– Я? Да я же ничего не сделал!
– Ах, будь ты проклят, паршивый неаполитанец! Тридцать лет я пользуюсь доверием Синьори, и вот как раз в тот момент, когда я подумываю, что могу надеяться на отдых, ты предаешь меня и все летит к чертям!
Гарофани совершенно перестал понимать, в чем дело.
– Но в конце-то концов ты бредишь или что, Константине?
– Будь проклят и тот день, когда мне вздумалось оказать тебе услугу!
Марио начал нервничать.
– Послушай, Константине, ты попал в трудное положение, охотно верю! Но нам-то еще хуже!
– А что ты мне посоветуешь сказать Синьори, когда они потребуют отчета? Сразу видно, что ты их не знаешь! Заруби себе на носу, идиот, речь идет о твоей и о моей шкуре! А я своей очень дорожу!
– Я тоже… И Рокко вовсе не хотел умирать…
– Рокко был дураком! Будь он поумнее, не дал бы себя прикончить!
– Ты плохо сказал, Константино. Да, очень скверно поливать грязью мертвых…
– Лучше бы он был живой и с брильянтами!
– И он тоже предпочел бы такое решение вопроса, да вот только злая судьба обернулась против… Они с Альдо точно следовали указаниям: когда назвали пароль – наши отдали брильянты. Может, следовало поступить иначе?
– Нет.
– Ну вот, а когда Рокко попросил передать условленный предмет, его ударили ножом.
– А что в это время делал Альдо?
Гарофани рассказал о приключениях сына и его чудесном спасении молодой англичанкой, остановившейся в гостинице «Генуя». Впрочем, Синьори могут все это проверить.
– Уж точно проверят, не сомневайся!
Сапожник закурил трубку, встал, немного побродил по комнате и остановился напротив Марио.
– Твой рассказ не клеится, Марио… в Генуе никто ничего не знал…
– В том-то и дело, Константино, генуэзцы тут ни при чем, виноваты неаполитанцы!
– Что ты болтаешь?!
Гарофани передал сапожнику слова сына. Когда он умолк, Гарацци долго молчал.
– Возвращайся домой, приятель, – сказал он наконец. – Это и вправду жутко странная история. Я должен рассказать ее человеку, близко связанному с Синьори. А что будет с нами – один Господь ведает. Как только узнаю что-то новое, тут же дам тебе знать.
Прежде чем отправиться торговать лимонадом, Лауретта заново перебинтовала брата – рука у нее была полегче материнской.
– Ну вот, ты уже почти здоров и к тому же прекрасно выглядишь.
– О тебе я бы этого не сказал.
– Я почти не спала ночью. Джованни совсем свихнулся. Он так рассчитывал на эти деньги, ему страшно хотелось разом выскочить из нищеты! И на тебе! Он жаждет отомстить во что бы то ни стало. Умчался прямо с первыми лучами.
– А куда он пошел?
– Разве я знаю? Должно быть, рыщет по всем портовым кафе в надежде услышать что-то интересное. Если Джованни удастся поймать тех, кто облапошил вас с Рокко, можешь не сомневаться – он их тут же прикончит! Как ты думаешь, его посадят?
– Не исключено… Но я помогу Джованни, и уж мы постараемся сделать так, чтобы легавые ни о чем не пронюхали.
– Если ты подсобишь Джованни, мне будет не так страшно. Но как вы отыщете этих негодяев? Ты не заметил ничего такого, что могло бы навести на след?
– Нет…
Альдо не хотел говорить Лауретте о шраме, изуродовавшем щеку одного из убийц. Он знал, что сестра все передаст мужу, и вовсе не хотел, чтобы Джованни лишил его справедливого возмездия за честь Гарофани.
Будь что будет, но она поедет в Неаполь! Одри позвонила в приемную гостиницы и выяснила, что завтра утром уходит экспресс на Рим, который доставит ее в Неаполь к полудню. Девушка попросила заказать ей место в вагоне первого класса и прислать счет. Теперь, начав действовать, она почувствовала себя лучше, как будто освободилась от чего-то. Одри написала матери, что Рестоны совершенно невыносимы и она спасается от них бегством в Неаполь. Наверняка это известие вызовет бурное возмущение у отца. Что ж, это не так уж важно – отец смирится, как только устанет от собственного гнева. Утвердив таким образом свою независимость, мисс Фаррингтон принялась собирать чемоданы, а потом отправилась пить чай в «Джьярдино Италиа», где ее уже ждал Алан.
Рестон поднялся и отвесил легкий поклон.
– Хорошо погуляли? – спросил он, когда девушка села рядом.
– Я не выходила из своей комнаты.
– Вы плохо себя чувствуете?
– Алан… завтра я еду в Неаполь.
– Вы… вы уезжаете?
– Да, и уже заказала билет.
– Но в конце-то концов, Одри…
– Послушайте, Алан, я знаю все, что вы можете мне сказать: ваша матушка, наши родители, мои обязанности невесты… Что ж, считайте, я уже выслушала ваши аргументы и они не заставили меня изменить решение. Таким образом мы хотя бы выиграем время.
– Не понимаю… ничего не понимаю, – машинально повторял молодой человек, вертя ложечку в пустой чашке.
– Тут нечего понимать, Алан. Так получилось, вот и все.
– Но почему? Должны же быть какие-то причины?…
– О, их множество… ваша матушка…
– Мама? Разве она не само совершенство?
– Возможно, но эта идеальная женщина действует мне на нервы. Ее манера все решать, все устраивать заранее… Мне двадцать три года, Алан, и я училась вовсе не для того, чтобы мной управлял кто-то, привыкший жить как во времена королевы Виктории!
– Я не уверен, Одри, что, выражаясь таким образом о моей матери, вы вполне вежливы?
– Весьма сожалею, но меня так долго заставляли быть вежливой, что сегодня мне это стало поперек горла!
– Я вижу, вы упрямы?
– Нет, это не упрямство, скорее, целеустремленность!
– Насколько я понимаю, нам остается лишь вернуться?
– Тут я совершенно согласна с вами.
В холле гостиницы Одри распрощалась с Аланом, сказала, что не спустится к обеду и просила извиниться от ее имени перед миссис Рестон. Это избавит всех от тягостных объяснений.
– Может быть, вы мне хотя бы скажете, где собираетесь остановиться в Неаполе?
– Вероятно, в «Макферсоне».
– В таком случае доброго пути, Одри… Надеюсь, это путешествие, которого я не одобряю, все же вернет мне ваше доброе расположение.
– Кто знает?
Мисс Фаррингтон отлично понимала, что идет на безумную авантюру, но это-то ее и притягивало. Девушке любым способом хотелось утвердить свое я. Она уже собиралась ложиться, когда в комнату неожиданно ворвалась миссис Рестон. То, что она забыла постучать в дверь, в достаточной мере показывало, насколько мать Алана, столь приверженная приличиям, вышла из себя.
– Одри! Алан сообщил мне, что вы уезжаете!
– Да, это правда.
– В Неаполь?