– А насчет денег, так у тонников они есть, я сама слышала, – неожиданно молвила дева.
Магнус насторожился:
– Что-что?
– Говорю, слышала, как они меж собой переговаривались. Не Агриппин, другие. Завтра поплывут на лодке по Тихвинке-реке, по ближним тоням – чего-то там скупать. Толи грибы сушеные, то ли мед, точно не знаю. Побаиваются, в одиночку-то. Не то чтоб серебришка у них больно много, просто ежели то, что есть, пропадет, так им вовек не расплатиться. Хоть даже и в холопы себя запродать.
– Та-ак, – выслушав девушку, задумчиво протянул Леонид. – Это ведь неплохо, господин капитан, правда? Сколько с нас запросили купцы? По дюжине новгородских денежек?
– По-моему, о московских денгах речь шла, – Михутря покусал ус и ухмыльнулся. – Все ж вполовину меньше.
И вправду, одна серебряная – размером примерно с ноготь – денежка, чеканенная в Новгороде, весила – и стоила – ровно в два раз больше такой же монетки московской чеканки. Шестьдесят восемь граммов серебра против тридцати четырех. Кстати, московский счетный рубль (монеты такой еще не было, номинал использовали виртуально – для бухгалтерии) составляли сто «новгородок», или «копеек», как их стали называть несколько позже, в начале века семнадцатого.
Дюжина «московок» составляла шесть новгородских денег, или двадцать четыре полушки, или два алтына, на что можно было купить три или четыре курицы (в зависимости от упитанности), или пять килограммов ржи. Если же посчитать то, что тверские купцы планировали взять с троих «приблуд», выходило восемнадцать «новгородок-копеек» – сумма, примерно равная месячному жалованью посадского плотника или каменщика. Ну, так ведь и до Москвы – месяц-полтора добираться. Хорошо, если заморозки по ночам будут, а если зарядят дожди? Припозднились тверские купцы-гости, что уж тут говорить.
– Думаю, если мы с приказчиков на двоих стрясем сорок пфеннингов, это будет вполне справедливо, – произнес король по-немецки. – Столько имеет за месяц приказной писарь. Заметьте – ничем не рискуя!
– Почему – на двоих? – вскинула глаза рыжая. – Вы что, меня с собой не возьмете?
– А-а-а… ты понимаешь немецкий, девочка? – Арцыбашев удивленно моргнул. – Где выучила, как?
– От вас же и нахваталась, господа мои, – отозвалась Аграфена с видом скромницы-комсомолочки, точно знающей, что «секса у нас нет» и предполагающей, что дети заводятся от поцелуев. – Вы ж всю дорогу: то по-русски, то по-немецки… вот и я кое-что понимать стала.
– Молодец! – одобрительно кивнул Михутря. – Но тебя мы с собой не возьмем, сама понимаешь. И дело тут вовсе не в нас – в тонниках. Кому лишний рот нужен?
– Да уж понимаю, – Аграфена грустно вздохнула. – Ладно, подожду вас здесь, на посаде, мои господа.
– Не на посаде, а вот именно здесь, – твердо промолвил король. – Под зорким приглядом Анастасии Федотовны и ее досточтимого супруга. Кстати, – Магнус повернулся к разбойнику. – Пусть Григорий нас этим тонникам и представит. Агра… Саша! Ты говоришь, они с Тихвинки-реки?
* * *На сорок «новогородок» монастырские приказчики уговорились далеко не сразу, поначалу пытаясь сбить цену «эскорта» насколько возможно низко. Так, что даже хорошо знакомый им Григорий Толмачев, не выдержав, возмутился:
– Да что ж вы такое говорите, робяты?! Вы воинских опытных людей хуже шпыней-неумех цените?
– Проверить бы ишшо надоть – что они за опытные?
Одного из тонников кликали Кондратием, второго – Федором; Кондратий был весел, высок, белоглаз, Федор же, наоборот, низенького росточка, кареглазый, с вислыми усами и узкой татарской бороденкою. Мелочный, дотошный и скучный, как засидевшийся до пенсии бухгалтер.
– А и проверяй, Федя! – махнул рукой лоцман. – Коли тебе мово слова мало.
Наемники, переглянувшись, признали требования вполне разумными и согласились кое-что показать, используя то оружие, что имелось у приказчиков в лодке. Собственно, это была не лодка, а целый баркас с опускавшейся мачтой и тремя парами весел. Почти весь баркас был заставлен пустыми бочонками, как видно, предназначавшимися для меда и всего прочего, что приказчики намеревались скупить у местных. Из оружия (если не считать топоры) на борту имелись лишь две ржавые сабли, короткое метательное копье да старая пищаль с прогоревшим фитилем и обожженным в нескольких местах прикладом. Что до приклада – так это была сущая ерунда, а вот фитиль по настоянию «кондотьеров» пришлось купить новый, да к нему еще целую портупею боеприпасов. Портупея сия именовалась берендейкою, и на ней висели дюжина мерок-зарядцев с отмеренными дозами пороха, мешочек со свинцовыми пулями, две пороховницы – малая и большая – для натруски на затравный полок, плюс ко всему еще рог с ружейным маслом и огниво.
– Ну, проверка так проверка…
Почистив пищаль, Арцыбашев, придерживая ее рукой, ловко высыпал в ствол порох из мерки, затем отправил туда же пулю и пыж – прижал шомполом, насыпал на полку затравочный порох, закрыл специальной крышкой, сдув лишние порошинки, и, наконец, вставив тлеющий фитиль в курок, выбрал цель – сухое, маячившее невдалеке, дерево…
Длинный ствол дернулся, изрыгая пламя. Громыхнуло так, что у всех заложило уши! Вырвавшаяся из пищали пуля сбила сушину напрочь, просто переломив пополам. Еще бы – свинцовый шарик как-никак весил пятьдесят граммов, да и ствол – метра полтора длиною. Что и говорить, мушкет-пищаль – орудие убойное! Правда, не попадешь ни хрена никуда, разве что вот как сейчас, с двадцати шагов – в сушину. Потому и стреляли залпами, и часто бывало, что два-три залпа решали исход боя.
– Да-а-а…
Когда едкий пороховой дым развеялся, приказчики стояли, раскрыв рты и зажав ладонями уши. Постояли, подумали… глянули на Магнуса с большим уважением и, вздохнув, все же согласились на предложенную наемниками оплату в сорок новгородских денег. Договорились!
Отчалили на следующий день, поутру. Солнце едва только поднималось, освещая вершины высоких сосен и елей. Тянувшиеся по всему берегу осунувшиеся заросли смородины перемежались вербою, ракитником, ивой. Листья на деревьях и кустах частью уже облетели, частью пожелтели и скукожились немыми предвестниками не столь уж далекой зимы. Гребцы не выглядели особенно дюжими, однако с веслами управлялись ловко, играючи, по всему чувствовалось, что это дело им насквозь привычное и родное.
Несмотря на несколько неуклюжий вид, баркас поднимался по течению достаточно ходко, да и река выглядела вполне полноводной и разлившейся, что и неудивительно – с неделю назад шли проливные дожди. Хорошо, хоть сейчас природа баловала солнышком и последним осенним теплом! Хмурые заросли елей сменялись растущими по берегам нарядными желтокрасными кленами, золотые кроны высоких лип цепляли светло-голубое, чуть тронутое белыми полупрозрачными облаками небо, словно пытаясь удержать сверкающие лучики солнца, пронзавшие палево-золотистыми копьями еще по-летнему густой подлесок.
Пахло высохшим сеном, соломою и чем-то приторно сладким – то ли прелым кипреем, то ли навозом, то ли вообще не поймешь чем. Призывно курлыкая, сбивались в стаи журавли, тянулись в дальние страны. Вот на берегу, в кустах, проскочил заяц, плеснула в омутке рыба, а впереди, на плесе, вдруг показался вышедший на водопой волк. Серо-голубая – бусая – шерсть его лоснилась, чувствовалось, что хищник был сыт и доволен. Вот только почему – один? Кого-то почуял, оставив стаю-семью в безопасном месте? Может быть, да.
– Удобное место для засады, – положив руку на эфес сабли, обернулся сидевший на носу баркаса Михутря. – Я б приготовил пищаль.
– Всегда готов, – придерживая ружье, Магнус обшаривал взглядом плесо – старую, с потянувшимися сосенками-подростками, вырубку, заросли ивы и вербы, и темневший невдалеке густой хвойный лес.
Для засады и впрямь здесь было удобно – река петляла, делала поворот, не разгонишься, да и мелковато. Один из приказчиков – Кондратий – во все глаза смотрел в воду, на покрытые зеленой ряскою камни-валуны. Зацепишь такой днищем – и сядешь, да как бы еще и не перевернуться бы!
К первой тоне приплыли уже к обеду. Весело переговариваясь, гребцы аккуратно привязали баркас к мосткам да, выбравшись на берег, к сараю, принялись разводить костерок – готовить обед, ушицу – что же еще на рыбной тоне варить-то? Сверху, с небольшого холма, где располагалось селение, углядев баркас, уже бежали люди. Первыми, конечно, мальчишки, а уж за ними поспешали все остальные – бросившие свои дела мужики да бабы. Баркас здесь, похоже, ждали, ибо бежали не с пустыми руками – кто с корзинками, кто с мешком, а кое-кто – и с деревянным ведром, полным пахучего янтарного меда.
– Здорово, дядько Федор! Дядько Кондратий, здрав будь! Как жизнь-то?
– Твоими молитвами, отроче.
– Свистульку мне привез? Обещал ведь.
– На! Держи свою свистульку.
– Здорово, дядько Федор! Дядько Кондратий, здрав будь! Как жизнь-то?
– Твоими молитвами, отроче.
– Свистульку мне привез? Обещал ведь.
– На! Держи свою свистульку.
– Ого! Спасибо, дяденька Кондратий. Вона тебе клюква – целое ведро.
Управились быстро, где-то за полчаса. Да не столь уж и многолюдной оказалась деревня, вернее, если судить по торчащей маковке церкви – село. Поговорив с мужиками о том о сем, похлебали как раз вовремя поспевшей ушицы да поплыли дальше. Вечером, вот так же покончив с делами, заночевали в каком-то большом селе, а потом еще поднялись по реке где-то верст на десять-двенадцать, до последней тони. Все быстро, споро, без происшествий… что было кондотьерам как-то не очень на руку, выходило, что они здесь вовсе и ни зачем.
Так просто, погулять вышли, дармоеды. С сабельками, с пищалью.
Приказчики, однако, косо на наемников не смотрели и вообще никакого недовольствия не выказывали. А как-то под вечер, за ухой, Кондратий обмолвился, будто, мол, прошлолетось на них таки напали, вернее пытались напасть, насилу отбились. Как раз вот здесь, рядом.
– В лесищах тутошних всякого народу хватает, – подув на ложку, со знанием дела пояснил смуглолицый Федор. – И беглые, и свои, бывает, шалят – не обрадуешься. В кажной деревне, почитай, у них соглядатаи есть. Вот посейчас и видят – оружны мы, не так просто пришли – с охраной. Пищаль видят, вот и боятся нападать.
Михутря вскинул глаза:
– Так ведь, ежели большой шайкой-ватагою…
– Не, – тряхнув головой, внезапно расхохотался Кондратий. – Если какая большая ватага лихая тут заведется, игумену сразу доложат. А тот стрельцов пошлет. Вот и боятся тати лесные ватагою нападать, все больше – по трое, пятеро.
– Ну, с пятерыми-то мы как-нибудь справимся, – облизав ложку, Леонид спрятал ее за голенище сапога и усмехнулся. Пока все складывалось неплохо. Завтра – в обратный путь, а еще через пару дней – и в Москву!
– Уж, скоро, думаю, будем в столице, – словно подслушав мысли своего напарника, негромко промолвил разбойный капитан. – Да не кручинься о своей Маше, не успеют ее еще осудить, ну никак не успеют. Не за три же дня! Пока до Москвы доберутся, пока то да се… А там и мы подоспеем!
– Твои бы слова да богу в уши, господин капитан.
Леонид, конечно, переживал, что тут скажешь. Тревожился о супружнице своей венчанной. Как она там? Да как сложится все? Удастся ли в Москве ее вызволить? А потом ведь и до Ливонии надобно как-то добраться. Ох, трудно все, а главное – долго. Транспортных средств никаких нет, окромя судов речных да гужевой тяги. Ну, еще – на своих двоих. А быстро ли на своих двоих из Тихвина в Москву притопаешь? Да и обоз купеческий не шибко-то быстро едет – и с этим уж ничего не поделать, только молиться.
Долго ли, коротко ли, а вскоре и замаячил конец пути – показалась впереди знакомая излучина, где не так давно пил воду одинокий волк. Времени было – около шести часов дня, считая от восхода солнца, а всходило оно где-то около восьми – если по-современному. Однако в эти времена время иначе считали – дневные часы начинались с восходом и закатом заканчивались, дальше шли часы ночные. Летом дневные часы длиннее ночных были, зимою – наоборот.
– Господи… до темна в Тихвине будем, – перекрестясь, довольно промолвил Федор. – Близенько уже.
Баркас хоть и заметно потяжелел в виду загруженности, однако вниз-то по течению плыть куда как быстрее, чем вверх. Да и гребцам отдохнуть можно – река-то сама несет, только не зевай да на стремнинах выруливай…
Вот тут-то и произошло! Едва гребцы повели баркас от подводных камней к берегу, из кустов разом прогремели выстрелы. Два или три, определить было сложно. Один из гребцов сразу же был убит, другой пулей – или пулями – в щепки разнесло корму, так что груженое суденышко принялось быстро наполняться водою.
– Бочонок, бочонок спасай! – вскочив на ноги, вдруг заорал Федор. – Держите…
Течение баркас сносило прямо на плесо, где уж выбежали из кустов лихие людишки – полдюжины истинных разбойников: густобородых, с пищалями, с саблями, с алчно горящими глазами! Один даже оказался в кольчуге – в него-то и выстрелил Леонид. Тяжелая пуля, угодив супостату в грудь – с десятка шагов всего-то! – отбросила незадачливого искателя удачи далеко в кусты, остальные же лиходеи попятились, но все же вовсе не желали отказываться от задуманного.
Как только баркас выбросило на берег, разбойники бросились к нему, угрожающе размахивая саблями.
– Сдавайтесь! Вам все равно не отбиться!
– А вот это посмотрим! Поглядим!
Выскочив на берег первым, Кондратий сноровисто метнул копье, угодив одному из лиходеев в бедро. Гребцы тоже не тратили времени даром, как и наемники.
– Вы – слева, вы – справа… Окружай! – лихо командовал Михутря. – Вперед! Покажем подлым папистским псам!
Со звоном скрестились сабли…
В пылу разгоравшейся схватки никто не обратил внимания на странный крик Михаила – Михаэля Утрехтского. Обзывать обычных татей «подлыми папистскими псами», наверное, было не совсем правильно. А, впрочем…
Удар! Еще удар! А теперь – на правое колено, выпал… Укол! Есть!!!
Пораженный в пах противник завыл, корчась от боли, кривая татарская сабля выскользнула из его рук, со звоном упала на камни.
– Еще один! – довольно осклабился король. – А ну, что притихли, твари?
Собственно, «тварей»-то уже почти и не осталось – кто-то лежал, постанывая в кустах, кто-то уже и не стонал, остальные сбежали. Как-то быстро все кончилось. Слишком уж быстро…
– Э-эй! – оглянувшись на баркас, страшно заорал смуглолицый Федор. – Скорее за ним, скорей!
Тем временем от берега уже отвалил юркий рыбацкий челнок, в котором сидели двое. Оба азартно гребли, уходя вверх по течению и пытаясь обогнуть косу… Ну, конечно, вверх, в леса, не к посаду же им плыть, не к людной пристани.
– За ними! – смуглый приказчик нервно дернул бородкою. – Догнать! Схватить! Скорее!
Однако толку от его приказаний сейчас было немного: без серьезной починки баркас вряд ли бы смог не то что плыть, но даже и на воде держаться.
– Не хотите, чтобы они ушли? – заряжая пищаль, спокойно осведомился Магнус.
Приказчик дернулся:
– Не хочу! У них… Их надо догнать, надо! Иначе… всем нам в холопы! И то денег вернуть не хватит.
– О каких деньгах идет речь, уважаемый? – учтиво осведомился Михутря.
Федор ничего не ответил, лишь поиграл желваками да обвел всех нехорошим взглядом:
– Догоняйте! Хоть вплавь.
– Ну, вплавь-то не надо… – наконец, зарядив пищаль, Леонид ухмыльнулся и, водрузив тяжелое ружье на плечо, ходко зашагал к зарослям.
– Да-да! – обрадовался приказчик. – Они сейчас обогнут мыс… И мы их на том берегу встретим!
Так и случилось. Едва кондотьеры с приказчиками выбрались из кустов на песчаный берег, как из-за мыса показалась лодка. Та самая!
Не говоря ни слова, Магнус поудобнее примостил ружье на плоском камне.
Громыхнул выстрел – послышался крик, полетели щепки! Утлый челнок прямо-таки разорвало надвое, а оказавшиеся в воде лиходеи спешно поплыли к противоположному берегу.
Не сговариваясь, туда же подались и приказчики.
– Вот это настойчивость, – прокашлявшись от дыма, покачал головой Леонид. – Или мы чего-то не знаем?
– Так ведь и не знаем, – Михутря кивнул на гребцов, без тени сомнений ринувшихся в холодную воду на помощь Кондратию и Федору. – Редкостная самоотверженность, как я погляжу. Сам бы я ни за что не согласился купаться. Однако студено нынче, да.
Между тем приказчики и гребцы вовсе не преследовали лиходеев, а деловито ныряли на глубину, словно бы что-то искали.
Так ведь и искали! Мало того – нашли.
– Он там, – вынырнув, улыбнулся синими губами Кондратий. – У камня. Веревку давайте…
– Вот пояс.
– Ага…
Приказчик снова нырнул, а затем все вместе принялись что-то вытаскивать.
– Бочонок! – присмотревшись, капитан удивленно округлил глаза. – Будь я проклят, обычный бочонок. Не-ет, мед все же не стоит простуженных легких. Никакой, даже самый вкусный.
– Не думаю, чтоб там был мед, – король отложил пищаль. – Давай-ка им поможем, ага…
Арцыбашев уже начал кое о чем догадываться, и догадка его с блеском оправдалась. Сквозь полуразбитое о камни дно в бочонке сверкнуло серебро.
– Просыпалось? – участливо осведомился наемник. – Но, вижу, совсем немного. Чего раньше-то не сказали!
– Хотели сохранить все в тайне, – скидывая насквозь промокшую рубаху, сквозь зубы пояснил Федор.
– Сохранили, ага…
– С этим разберемся. Сейчас нам бы костер…
Починив баркас, путники вернулись на посад к вечеру. Быстро темнело. Моросил мелкий дождь, и густой, поднимавшийся от реки туман медленно заволакивал пристань.
– Кто-то знал, – тихо, сквозь зубы, промолвил Федор. – Кто-то знал, что мы повезем.