Леонид покрыл поцелуями все тело своей юной супруги, такое прекрасное, с нежной шелковистой кожей. Язык его, поласкав твердеющие соски, спустился к загадочной ямочке пупка, а от него – к лону. Маша напряглась, вздрогнула и застонала, и в этом сладостном стоне слышалась неземная симфония незабвенной королевской любви. Магнус ласкал жену нежно и страстно, влекомый неистовой тягой, все той же, какой был обуян столько лет. Столько лет, почти с того самого дня, как увидел Машу, еще совсем юную, девственную…
Накрыв губы супруги своими, Магнус прижался к жаркому телу, чувствуя спиной скользящие касания ладоней, утопая в синих очах, глубиной со все океаны. Томные толчки и касания, вздохи и стоны, все сливалось в великую негу и страсть, и молодые супруги уже не помнили ничего, ни то, что было, ни то, что, может быть, будет… или все же нет. Осталось лишь настоящее – эта жаркая ночь, эти полные страсти глаза, эти томно приоткрытые губы…
Как изгибалась, как стонала Маша… Магнус даже и не знал, что она так может… вернее, конечно, знал… просто сейчас отбросил в сторону мысли, и тонул, тонул, тонул… пока в голове его не вспыхнуло вдруг ядерным взрывом… еще несколько движений… и настала тишь, наступил покой, и все та же нега… нет, нега – уже не та…
Усталые от любовных ласк, венценосные супруги ничего не говорили друг другу, даже шепотом, даже полслова. Все было ясно без слов. Оба просто лежали, наслаждаясь легкими прикосновениями рук…
Поцеловав Машу в губы, Леонид ласково перевернул ее на живот, сам же уселся сверху и принялся нежно массировать спину, скорее, даже просто поглаживать, захватывая ладонями и плечи, и живот, и грудь. До тех пор, пока не почувствовал прерывистое дыхание супруги, и тогда… И тогда снова окунулся в негу! Нырнул с головой в океан страстей, чувствуя, как млеет под ними милая любимая женщина, та самая, единственная, ради которой отдал бы все…
Они проснулись лишь поздно утром, когда проникшее сквозь оконные витражи солнце выложило на полу желто-зеленые коврики. Знать, хороший зачинался денек! Не то что вчерашняя слякоть.
Накинув китайский халат, его величество покинул спальню жены. Пора было одеваться да приступать к исполнению важных государственных дел, тех самых, о которых без него здесь никто не смел и подумать. Конечно же, дела касались политики, как внутренней, так и внешней. Если во внутренней все шло, как и было задано Леонидом еще раньше, в прежние времена – веротерпимо и правосудно, то во внешней вовсю резвились выпущенные в Ливонию демоны. Вот и не верь после этого в предсказания… Всего лишь одна комета. И вот вам, пожалуйста: истерзанная земля, смерть, кровь и разруха. И нескончаемая война всех против всех. Шведы против поляков и русских, русские против шведов и поляков, литовцы против шведов, немцы – то за шведов, то за литовцев, то сами по себе, плюс еще кому-то пришло в голову нанять упертую кальвинистскую мразь – шотландцев. Гофлейтеры, мать их! Магнус еще не забыл, как эти парни в юбках вешали и жгли. Не-ет, что и говорить, без сильного Ливонского королевства здесь порядка не будет!
Узнав о том, что добрый король Магнус наконец-то вернулся из Московии, народ возликовал, ибо не было на здешней многострадальной земле ни одного слоя населения, который бы не связывал именно с Магнусом Ливонским своих самых сокровенных надежд. Многие местные бароны ненавидели как шведов, так и поляков, и жаждали своего легитимного государя. Так вот вам, пожалуйста – Магнус! Подавляющее большинство бюргеров хотело видеть развитие мануфактур и торговли под властной рукой нетерпимого к любому беззаконию монарха – и здесь снова был Магнус. Крестьяне хотели свободно трудиться на своей земле, и ливонский властелин законодательно запретил всякий гнет, резко ограничив размеры барщины и оброка, мало того, дал свободу веры, что привлекло в Ливонию многочисленных выходцев из русских земель, ввергнутых опричниной царя Ивана в великое разоренье и горе. Между тем все крестьянство Ливонии – латгалы, эсты, русские – получили личную свободу, на которую не мог покуситься никто. А вот в Речи Посполитой дело обстояло совсем наоборот, и тамошние крестьяне, «быдло», поджигали мызы и толпами бежали в Ливонию, и чем дальше, тем больше. Осталось только формировать войско, что король и делал, по своей привычке обстоятельно, не торопясь. Хотя следовало бы поторопиться, ибо шведы и их гнусные наемники, немцы и шотландцы, уже заполонили вся и все. Кстати, и воины Ивана Грозного воду мутили не меньше, и не меньше творили всякого рода зверств. Нужно было собираться с силами и действовать, и как можно быстрей!
Одевшись, его величество спустился в главную залу оберпаленского замка, где для него и его венценосной супруги был накрыт стол. Завтракала (впрочем, наверное, это все же был поздний обед) королевская пара не в одиночестве, к столу были приглашены сановники, самые именитые вельможи из числа тех, кому Леонид доверял. Тот же Анри Труайя, Альфонс, бывший слуга Петер, ныне получивший высокий придворный чин гофмейстера, а также ученый секретарь, доктор богословия и права герр Леонард Франц, высокий сухопарый немец из Вестфалии, чем-то напоминавший Арцыбашеву знаменитого жюльверновского Паганеля.
Поначалу разговор, как всегда, зашел о войне, причем начался он с королевской личности.
– Знаете ли, сир, относительно вас и царя Ивана по всей Ливонии ходили самые разные слухи, один ужаснее другого, – округлив глаза, поведал герр Франц. – Говорили, что вы с царем Иваном рассорились и что, дескать, царь вам ныне не благоволит… также рассказывали о том, что в Московии вы куда-то пропали, сгинули. Об этом болтали торговки вот буквально на днях!
– Верите торговкам и паломникам? – скептически усмехнулся король. – Ай-ай-ай, мой дорогой доктор, а еще ученый человек! Тоже еще, нашли источники информации. Нет чтоб хотя бы какое-нибудь официальное письмо от царя Иоанна. Мол, лично проклинаю Магнуса Ливонского – запятая – лишаю вассальных грамот и всех привилегий – точка. Вот это, я понимаю, информация, а то какие-то слухи! Стыдно. Стыдно, мои господа.
– Стыдно, – устремив взгляд в бульонницу, со вздохом согласился доктор. – Так, а что делать-то? Царь Иоанн, насколько мне известно, никаких таких грамот не присылал.
Отложив в сторону вилку, в разговор вступил и Анри Труайя, курировавший в ближнем королевском кругу (практически – в ливонском правительстве) нечто вроде департамента разведки и контрразведки. Кстати, он явно был русским, скорее всего, опальный новгородский боярин, много скитавшийся и много чего в этом мире понявший. До сих пор он так и не назвал свое настоящее имя, не признался даже королю. Последний, впрочем, и не настаивал: захочет – когда-нибудь и скажет, а нет, так и нечего любопытничать, был бы человек верный. А уж в этом Анри не откажешь, положиться на этого ровного и приветливого в общении человека, отличного фехтовальщика и доброго друга, можно было всегда.
– Мои люди докладывали недавно, что и у шведов, и у русских слухи о вас, ваше королевское величество, тоже ходят разные, и часто – весьма противоречивые. Но только слухи.
Это было вполне понятно, что только слухи. Шестнадцатый век – ни телеграфа, ни телефона, ни радио, одни гонцы. Пока доскачут – триста лет пройдет! Да и царь Иван, со свойственным ему умом и коварством, не торопился раскрывать карты и, как всегда, темнил. То ли все хорошо с королем Магнусом, то ли нет… Поди пойми, догадайся. Лично Ивана расспросить или кого-нибудь из посольского приказа дьяков? Ага, рискни здоровьем! С другой стороны, вся эта неопределенность – не так уж и плохо, можно было половить в мутной воде рыбку, используя сложившуюся ситуацию к вящей пользе страны. Надо было использовать, обязательно надо!
– Вот вы все о разных простолюдинах говорите, мой господин, – накатив третий бокал рейнвейна, осмелел и Альфонс. – О бюргерах, о крестьянах, мастеровых и прочих разных студентах. Но ведь и соль земли, дворянство, никак не следует забывать. Сколько среди них храбрецов, сколько отважных воинов, верных сердцем своему сюзерену! Вот бы их к нам на службу привлечь, да побольше.
– У нас на них денег нет, – меланхолично заметил доктор Франц. – Больно уж аппетиты у молодых дворян непомерны. За талер в год они служить не будут, не-ет… за два даже не будут. А три платить… Этак и талеров не напасешься. Не слушайте, ваше величество, господина Альфонса.
– Дворяне, конечно, нужны, – всерьез озаботился Арцыбашев. – Это и сила, и слава, и престиж. Завлечь вот их как… кроме денег. Может, не дожидаясь конца войны, университет поскорее открыть, как когда-то задумывали? Вот молодые дворянские сынки, коим наследство не светит, к нам со всей Европы поедут – учиться!
– Не, не, не, не, – замахала руками Маша. В серовато-голубом, с буфами и гофрированным воротником, платье она была сейчас чудо как хороша, просто прелестна! Истинная красавица, синеглазая юная нимфа!
– Думаю, в университет недоросли дворянские не поедут, – безапелляционно заявила краса. – Они не любят учиться, а любят пить, гулять и веселиться.
– Оп-па! – заценил рифму король. – Ну, Марьюшка, ты у меня прям как Анна Ахматова!
– Ахмат? – Маша дернула бровью, не понимая. – Древний татарский царь причем тут? С прадедом моим воевал, великим князем Иваном. Не, я его крови не имею. Рюриковичи – да, Гедиминовичи – возможно, но Чингизиды… это вряд ли.
– Пить, гулять да веселиться, – задумчиво повторил Леонид. – В принципе, можно и этим завлечь… чем-то вроде. Ну, вот, чтоб у нас, в Оберпалене или – дай-то бог! – в Нарве была б самая модная и крутая во всей Европе светская тусовка! Чтоб хоть раз в жизни у нас побывать – да это счастье для недоросля дворянского полное, а уж если на службу… Тут все обзавидуются, точно!
– А вот я так скажу, господа…
Бывший слуга, а ныне мажордом-гофмейстер, семнадцатилетний Петер, сероглазый, лохматый и важный, тоже решил принять участие в общей беседе. Этот – после четвертого бокала.
– Про недорослей и не надо никому завидовать. Это пусть они сами думают, что им завидуют. Вроде как. А мысли эти им внушить можно.
Арцыбашев аж крякнул от такого ума:
– Молодец, парень! Так и поступим, внушим. А для начала распространим слухи – раз уж тут никакого другого СМИ нет.
– Чего, ваше величество, у нас нету?
– А? А, не вникай, Альфонс, держи хвост пистолетом! Значит, о слухах…
Тут молодой ливонский монарх задумался. Эх, сюда б сейчас телевидение, хотя б один захудалый канальчик, хоть бы на пару часиков в день – всем бы мозги промыли, намертво! Ни одна б тварь не рыпнулась. Месяц бы врали на голубом глазу, будто в Ливонии «самое лучшее образование»… впрочем, какое, к черту, образование? Самый лучший гламур. Молодняк точно б подтянулся. Эти самые дворянские недоросли, обученные воинскому делу безземельные сынки. Послужат, потом можно и дать им землю… немного… какую-нибудь ненужную пустошь выделить – пущай в аренду сдают.
– Так! Маша! – подумав, король хлопнул ладонью по столу столь резко, что все сидящие вздрогнули, а Петер даже чуть было не подавился студнем и потом долго прокашливался.
– Маша, будешь заниматься СМИ!
– Прости, милый – чем?
– Слухами! Какие слухи понравятся дворянским недорослям? Ты ж лучше меня знаешь, не так?
– А пожалуй, так, – чуть помолчав, озаботилась королева. – Целый список составлю, все запишу…
– Главное, не упусти – через кого информацию гнать будем? Всяких там паломников, купцов… Может, даже формировать специальные информационные группы. А что? А ля герр ком а ля герр!
– Ун, месье, – Анри Труайя с удовольствием подхватил идею и даже высказал желание привлечь к этому делу недавно явившихся с королем людей – отроков. – Видите ли, какое дело, эта мелкота, бродяги – они никому особенно не нужны, однако везде ходят, болтают, разглагольствуют. Чем не отряд?
– Согласен. Используем, – цинично кивнул Магнус. – Михутре вооружение выдали?
– Не успели еще, мой король.
– Побыстрее давайте, воин он опытный. Весь первый молодежный отряд, как наберем – его. Та-ак… Силантий где? Ну, тот здоровенный мужик…
– Он говорит, что не мужик, а кожемяка, – пояснил Петер. – Мануфактуру хочет устроить, только не кожаную, а сукновальную.
– Иди ты! – Анри Труайя ахнул и покачал головой. – Губа не дура. Только где он шерсть возьмет? Из Англии привозить будет?
– Ой, вру, вру, – замахал руками юный мажордом. – Не сукновальную мануфактуру, а бумажную мельницу. Бумага делать… и это… книгопечатню завести.
– Вот и я о том! – Арцыбашев просиял ликом. – Вот именно – книгопечатню. Вот уж развернемся… Это сколько можно всего напечатать! И листовки, и призывы, и газету с правдивыми, полезными нам, новостями. Для распространения на территории противника, разумеется. Я даже знаю, кто будет распространять… Впрочем, говорил уже. Да! Петер! Где отроки и девчонка?
– С утра в баню отъехали, на ближнюю мызу, – с достоинством пояснил мажордом. – Как вы, ваше величество, и приказывали. Заодно отдохнут.
– Да-да, отдохнут, а потом пускай поработают… пусть при дворе пока будут. Оп! Аграфену, Саньку-то я замуж выдать обещал! Причем – выгодно. Вот что, Петер, озаботься-ка женихами. Кто у нас из мужичков-холостячков на примете есть?
– Холостых, пожалуй, немного, да и в войске все, – гофмейстер почесал затылок. – А вот вдовцы, осмелюсь доложить, имеются в достатке. Все высшего сорта женихи – рыцари да бароны.
– Вот-вот-вот-вот-вот, – закивал Леонид. – Именно такого нашей Сашке и надобно. Именно такого она и просила. Чтоб знатен был да богат.
Петер довольно улыбнулся, он любил быть хоть в чем-то полезен своему господину:
– Тогда барон фон дер Гольц – чем не пара? Овдовел двадцать два года назад, с тех пор так и не женился…
– Двадцать! Два! Года! – ахнула Маша. – Вот это жених, нечего сказать. Ему ж лет сорок пять уже! Да это ж старикан мерзкий!
– Зато Буртнекский замок и замок Гольц – его, – Анри Труайя потянулся к бокалу. – И земли, и людей – немеряно. Фон дер Гольц – могущественный вассал, триста мечей на раз выставит. Отборнейших, смею заверить, головорезов! С таким ухо востро.
– Что ж, – король покусал ус. – Тут нам Сашка и пригодится. Что вы смотрите, Марья Владимировна? Девчонка что хотела, то и получит. Да не переживай, на произвол судьбы не бросим, а то!
Вечером был дан бал. Блистали жемчугом и брильянтами приглашенные дамы, кавалеры шуршали шелком модных плащей. Небольшой оркестр – лютня, мандолина, тромбон – играл что-то веселое и даже чем-то похожее на знаменитый канкан. Представленная ливонскому обществу королева была великолепна и прямо так и сияла изысканной красотой! Правда, вот танцевать – не танцевала, не успела еще обучиться всему здешнему «политесу», но учитель танцев уже имелся, не далеко и искать – тот же Анри Труайя, штатгалтер и особа, приближенная к королю.
По поводу танцев, кстати, Маша не особенно переживала, все смеялась да, собрав дам в кружок, рассказывала всякие байки о Московии. Острая на язык, юная правительница Ливонии не давала спуску никому из русской знати. Досталось на орехи и Шуйским, и Бельским, и даже худородному Годунову, не говоря уже о братьях Щелкаловых, дьяках, чтоб их так!
– Ну и вот, уважаемые фрау и фройляйн, что же касаемо отношения мужей к своим женам, то могу рассказать вам об одной ужасной вещи… Только – тсс! Мужьям и любовникам – ни-ни!
Княжна говорила по-немецки довольно бойко, хотя и с ошибками, впрочем, все понимали ее прекрасно и, услыхав об обещанных московитских «ужасах», тотчас же навострили уши.
– Так вот, – округлив глаза, Маша понизила голос. – О том, как обращаться с женами и детьми, написана целая книга, называется – «Домострой»… Ну, «хаузе» – понимаете?
Дамы дружно закивали:
– Я, я!
– Гнусная книжица сия, – оглянувшись по сторонам, продолжала ее величество, – написана неким дворянином Адашевым… или отцом Сильвестром, уж точно не помню, лет этак двадцать назад, когда царь Иван еще был молодым. И сказано там прямо: и жен, и детей – бить! Жен, так даже беременных – стегать плеткою, иногда и за дело, и чаще – без дела, просто так, как на Москве говорят – для порядка. Чтоб уважали мужа!
Дворянки ахнули:
– Как так – плетьми?! Ах, это, верно, касается только простолюдинов, рабов.
– Плохо вы знаете Московию, – презрительно хмыкнула королева. Красивое лицо ее раскраснелось от гнева, синие глаза пылали нешуточной ненавистью и злобой. Ах, если б вдруг увидел ее сейчас царь Иоанн Васильевич – даже он испугался бы! Маша сейчас выплескивала все. Все, что давно накипело на душе, что было когда-то реальностью, а ныне являлось лишь в мерзких ночных кошмарах, все, о чем хотелось поскорее забыть.
Дамы притихли, глядя на ее величество с уважением и плохо скрытым страхом, вполне понимая – такая внешне обворожительная юная девочка, если надобно, не моргнув глазом пошлет на плаху, да еще и сама, при нужде, возьмется за топор!
– Говорите, рабов? А для Ивана все рабы! Что дворянин, что боярин, что холоп. Ни один никаких прав перед царем не имеет, что захочет тиран, то с любым и сделает. Как с моей семьей, с батюшкой… хоть, верно, и за дело… Ладно! Хватит зря языком болтать, да еще о столь гнусном. Пока мужчины о делах толкуют, давайте-ка с вами выпьем, да потом расскажете мне обо всех… А ведь никого еще не знаю! Вот этот вот красивый мальчик – это кто? Ах, вспомнила, это ж наш Петер, мажордом.
– Да-да-да, ваше величество! Я, я!
Выпив, дамы дружно принялись сплетничать, поощряемые самой дружелюбной королевской улыбкою. Рассказывали все обо всех, при этом, верно, и врали, ну да то не страшно – какой же рассказчик да не приврет? Тем более – рассказчица! С истинно царской грацией Мария Владимировна милостиво кивала всем, краем глаза поглядывая на мужа. Венценосный супруг стоял в углу, в тесном кружке придворных, и кого-то внимательно слушал.