Мауи и Пеле держащие мир - Розов Александр Александрович "Rozoff"

Александр Розов Мауи и Пеле держащие мир

I. Реконструкция Tiki

*1. Маленькая компания с большим золотым резервом

Абордаж под покровом ночи и сражение в темноте на палубе корабля — казалось, такие случаи ушли в легендарное флибустьерское прошлое. Но нет, это возможно и сейчас, и современное оружие делает такой бой еще страшнее, чем в «эпоху капитана Блада».

…Чертов пулемет продолжал стрелять с юта. Короткие мерцающие вспышки, грохот, и звонкое цоканье пуль по металлу… И глухой шлепок, когда НЕ по металлу. Шансы на успех захвата корабля стремительно падали. А ведь все начиналось идеально, по плану, как по нотам… Кто-то должен был заткнуть глотку проклятой машинке, и не оставалось времени на выбор: кто именно. В таких ситуациях, командир ватаги идет сам — если он настоящий hombre. А дальше — одно из двух. В первом варианте командиру уже будет безразлично, чем завершилось дело, а во втором варианте бывает по-всякому.

Впрочем, второй вариант выглядел маловероятным. Перебежать под огнем открытый участок палубы, взобраться по вертикальному трапу (так, чтобы не шуметь), а затем, отстегнуть от пояса гранату, выдернуть кольцо, сосчитать, до трех, и отклонившись подальше назад, метнуть через металлическую полку, нависающую над головой. Это, собственно, необходимое действие. Потом (если все получится) надо удержаться, и не улететь с трапа. Высота метров семь, и внизу — твердая сталь…

Его союзником была ночь. Темнота. Прожекторы уже погасли — удалось вырубить обе схемы корабельного электроснабжения — и главную, и резервную. Пулеметчик стрелял вслепую, на удачу, и на звук — если что-либо слышал. Командиру надо было двигаться бесшумно, но как? В джунглях, или даже на улице города, это ему удалось бы легко, а стальная плита под ногами, это совсем другое дело. Особенно, если приходится бежать.

Пулю он поймал, когда перебегал открытый участок палубы. Просто, толчок в бедро, и онемение, мгновенно распространившееся по ноге. Но, до трапа он добежать успел, а залезть наверх можно с одной работающей ногой. Пулеметные очереди теперь гремели прямо над макушкой… На этой высоте надстройка юта уже ощутимо раскачивалась, и сейчас, на фоне начинающегося головокружения от раны в бедро (вот черт — кровь уже протекла до ступни, и теперь капает вниз, на палубу — кап-кап-кап)… На фоне качки и головокружения не так-то просто метнуть гранату по дуге через выступ над головой.

Выдернуть кольцо.

Выждать.

Бросок.

Страшный удар, передавшийся через стальные конструкции.

Руки соскальзывают с трапа.

Падая, он видит языки пламени, вырывающегося из взорванного пулеметного гнезда.

Значит, удалось.

…И тихий звон, как от лопнувшей струны, последний привет этого мира… Или, быть может, звоночек сознания, означающий, что за жизнь еще можно побороться? Мерный шуршащий рокот. Что это? Его собственное натужное дыхание? Или волны, которые прокатываются под углом к борту, облизывая корабль тяжелыми языками?

Он попробовал вдохнуть поглубже, и поморщился от резкой боли в ребрах. Потом он открыл глаза, и сразу снова зажмурился от ослепительно-белого света.

— Проклятье! Где я?

— Все ОК, Гремлин, — пророкотал знакомый бас, и тяжелая рука легла на плечо, — дыши свободно.

— А… Дыши свободно, Пикачу. Что ты делаешь?

— Вот, сижу, жду, когда ты проснешься, командир.

— И давно сидишь?

— Третий день от прибытия.

— Вот, дьявол! Так, где мы?

— На атолле Сувароу, архипелаг Кука, как по плану, — ответил Пикачу.

— На Сувароу… — командир снова открыл глаза, на этот раз более осторожно, — А груз?

— Йеменское золото у нас. Пять тонн в банковских слитках по четыреста унций.

— Значит, пять тонн, — задумчиво произнес Гремлин.

— Да, командир. Варлок говорит: это триста миллионов баксов.

— Примерно так, Пикачу. А наши потери?

— Трое убиты: Билкид, Линкольн, и Панди. Ранены: Бигфут, Махно и ты, но Бигфут по дороге умер. А Варлок и я отделались царапинами, ерунда.

— Махно ранен? А кто вел самолет? — удивился Гремлин.

— Варлок. Он учился на пилота-любителя, ты знаешь. И он нормально рулил.

— А как вы погрузили золото?

— Просто, — ответил Пикачу, — нам помогли оставшиеся люди из экипажа «Надара». Мы обещали им, что тогда не убьем. Пришлось обмануть. Но мы их не больно убили.

Иногда лексические конструкции, создаваемые Пикачу (настоящим индейским воином из сельвы, хотя и прошедшим современную подготовку в спецназе Венесуэлы), выглядели несколько странно с «общечеловеческой позиции», но Гремлин привык к этому стилю. Он вздохнул (осторожно, из-за боли в ребрах) и произнес;

— Это не очень честный поступок, Пикачу, но, видимо, необходимый. А что Протей?

— Он ждал нас, и все выполнил четко. У нас вот эта экологическая баржа и чистые ID. Ты теперь Арчи Дагд из Свазиленда, а я — Мэло Гереро из Гватемалы.

— Это хорошо, Пикачу… Значит, мы сейчас на экологической барже, так?

— Да. Баржа удобная, называется «Вегетрон». А гидросамолет разобран, лежит в трюме.

— Это тоже хорошо. А кто еще есть на атолле?

— Есть несколько юниоров, туземцев. Протей их нанял для снабжения. Они уже привезли свежие фрукты, мясо, антибиотики, и всякие штуки, которые заказал Протей.

— Ясно. А кто еще тут есть?

— Еще в лагуне яхта человека по имени Лукас Метфорт.

— А сколько людей на яхте и кто они? — спросил Гремлин.

— Там четверо: Лукас Метфорт, его жена Олив, и его друг Эгерт Дэвис с подружкой Вави, юниоркой маори. Протей не особо разнюхивал. Он рассудил, что это дело для профи.

— Это правильно, — согласился Гремлин. — лучше пусть разнюхает Варлок.

— Да, — ответил Пикачу, — Варлок сегодня уже поехал разнюхивать.

— Уже поехал? И это тоже правильно. А что пишут в прессе?

— Про нас, командир?

— Да. Про нас и про транспорт «Надар».

— Только в хронике событий, — сказал Пикачу, — Там написано просто: такой-то корабль исчез. Пресса не знает, что на борту «Надара» было золото Махди.

— Это правильно, — снова сказал Гремлин, — А где сам Махди?

— Махди убит в бою с войсками Саны. Так пишет пресса. Но многие будут искать золото.

— Будут искать… — согласился Гремлин, — А есть ли у нас хорошая карта атолла?

— Есть хорошие военные карты атолла Сувароу, и всего архипелага Кука, в файлах для электронного планшета. Надо посмотреть на местности, но я ждал, пока ты очнешься.

— Ты отличный друг Пикачу.

— Да, — просто ответил индеец, — Теперь я поеду смотреть. А сюда идет Протей.

Послышался негромкий шорох открываемой двери, а затем, дребезжащий, но довольно молодой мужской голос произнес.

— С возвращением из тьмы, командир Гремлин. Дыши свободно. Сейчас я, как медик и квартирмейстер, сообщаю ситуацию с документами: Ты — Арчи Дагд, этнический ирландец из Свазиленда. Пикачу — Мэло Гереро, из Гватемалы. Махно — Улат Вук из Македонии. Варлок — Ксиан Тзу с Филиппин. Я — Хейво Хийси из Норвегии. И мы все — интернациональные экологи из широко известного движения «Earth-First».

— Дыши свободно, док Протей, — сказал Гремлин, и добавил, — Я все запомнил.

— Вот и хорошо, Гремлин. А больше ничем не перетруждай голову, тебе пока нельзя.

— Спасибо, док, а что мне можно?

— Тебе можно куриный бульон, чай, сортир и спать. Как можно больше спать.

— А я смогу дойти до сортира?

— Может, да, — ответил Протей, — а может, нет. Я не склонен ставить с тобой такие эксперименты, и в сортир мы тебя будем катать на этой кровати. Она специальная.

— И надолго я в этой специальной кровати для круизов в сортир и обратно?

— На некоторое время, — дал Протей свой любимый ответ, и подмигнул командиру.

Теплый ветер лениво хлопал полотняным навесом над топ-бриджем яхты «Лимерик». Под навесом, за круглым грубоватым, но по-своему эстетичным деревянным столом, довольно уютно разместились в бамбуковых шезлонгах пять человек.

Лукас Метфорт наполнил стаканы легким розовым крюшоном и объявил:

— Мы с Олив обожаем заводить новые неожиданные знакомства!

— Это подстегивает его креативную фантазию, — добавила Олив, погладив мужа по плечу.

— Это подстегивает мою жизнь, — поправил он, — и твою тоже, моя медовая пчелка.

— Вы представляете, Ксиан, — как будто доверительно прошептала она. — Лукас все время называет меня разными насекомыми. Пчелка. Стрекоза. Водомерка. И эта энтомология продолжается более четверти века.

— Я прочел в Интернете, что Лукас — философ, — сказал Ксиан Тзу (он же Варлок), очень убедительно изображавший филиппинского коммивояжера.

— В Интернете много ерунды написано, — весело сообщил Лукас, — про любую вещь на свете, там написана какая-нибудь ерунда. Про меня, в том числе.

— Не называй себя вещью, милый, — попросила Олив.

— Я лишь эпигон, — он улыбнулся, — я повторяю гениальную мысль Кена Кизи, автора великого произведения «Полет над гнездом кукушки». Я цитирую: «Психиатрическая лечебница — фабрика комбината. Здесь исправляют ошибки, допущенные в домах по соседству, в церквях и школах. Лечебница исправляет, и вещь возвращают обществу полностью починенную, не хуже новой, а то и лучше».

— Звучит дерьмово, — высказал свое мнение Эгерт Дэвис.

— Нет! — весело воскликнул Метфорт, — Ты просто ни черта не понимаешь! Это звучит прекрасно! Мне попала в руки книжка Кизи, когда я учился в колледже. Так вот, когда я дочитал до этой фразы, то в одну секунду стал убежденным анархистом навсегда!

— А что такое психиатрическая лечебница? — певучим голосом поинтересовалась Вави, симпатичная тинэйджерка, чистокровная полинезийка-маори из Аваруа-Раротонга.

— В смысле? — не понял Эгерт.

— От каких болезней там лечат? — уточнила она свой вопрос.

— Там лечат от непохожести на среднего дебила, — мгновенно отреагировал Метфорт.

— E-oe? — она удивленно круглила глаза, — А что тогда делают в церкви?

Олив Метфорт рассмеялась и захлопала в ладоши.

— Зверски точное замечание! Браво, Вави!

— А что я такого сказала? — снова удивилась тинэйджерка.

— На самом деле… — Лукас поднял пальцы вверх и пошевелил ими, — ты подняла очень интересный исторический вопрос. В средние века церковь и только церковь являлась государственным институтом дебилизации. Но, по мере разделения властей и ролей, в странах европейской культуры этот институт тоже разделился. Был создан конвейер, на котором каждый из новых институтов выполнял одну простую операцию. Масс-медиа. Школа. Армия. Церковь. Юстиция. Полиция. Психиатрическая лечебница. Разделение операций до полной потери понимания смысла всего процесса, идеально соответствует доктрине конвейера, центральной для европейской индустриальной цивилизации.

— Вы против разделения труда? — спросил Ксиан Тзу.

— Смотря, что называть этим словом, — сказал философ.

Экстремист, притворяющийся филиппинским коммивояжером, покрутил в руке стакан с крюшоном, перебирая в уме разные варианты подтекста в вопросе, а затем ответил:

— Я смотрю с позиции своего небольшого бизнеса. Один человек отлично умеет делать удочки. Другой — отлично ловит рыбу. У третьего хорошо получается договариваться с двумя другими, чтобы изготовитель удочек получил еду, а рыбак — инструмент ловли. Разумеется, этот третий берет со сделок комиссионные, за счет чего и живет.

— Комиссионные в виде денег, не так ли? — уточнила Олив.

— Да. Деньги упрощают обмен, в этом их роль.

— Вы уверены?

— Да. Я сейчас не имею в виду финансовые операции и другие виды воровства.

Лукас Метфорт снова поднял руку и пошевелил пальцами.

— Финансовые операции и другие виды воровства. Неплохо сказано! В этом есть стиль. Безусловно, если вы имеете в виду деньги только как инструмент обмена, то с вашим объяснением следует согласиться. Но такие деньги давным-давно запрещены во всех государствах, называющих себя цивилизованными, вот в чем фокус.

— Я не понял этой фразы про запрет, — признался Ксиан Тзу.

— Это же просто! — воскликнул Лукас, — Если вы попытаетесь наладить торговлю не с использованием государственных денег, а с использованием другого, более удобного эквивалента, например, золотого песка, как на Юконе в позапрошлом веке, то мигом окажетесь врагом государства, и оно упечет вас в тюрьму, не так ли?

— А ведь верно, — Ксиан Тзу сделал глоток крюшона и кивнул, — государство заставляет бизнесменов использовать в расчетах свои деньги, а само печатает их, когда захочет. Я читал, что в старые времена случались мятежи против бумажных денег.

— Случались, — подтвердил философ, — но с тех пор все стало еще гораздо хуже. Первые фокусы государства с бумажными деньгами были просто воровством. А современная система государственно-банковских финансов, это порабощение с грубым насилием.

Эгерт Дэвис посмотрел на философа с некоторым недоумением.

— Лукас, а какая разница: бумажки или записи на электронных счетах в банке?

— Разница в том, — ответил Лукас, — что бумажные деньги, можно физически держать в кармане, а с электронными деньгами так не получится. Это цифра в компьютере банка, которую банк в любой момент может стереть. Но, главное не форма денег, а кредитно-инвестиционная машина, которая выжимает из гражданина абсолютно все реальные ценности. Как ты думаешь, почему практически все работающие индивиды в нашем цивилизованном мире должны банку денег, хотя банк не производит ничего ценного. Вообще ничего. Ни одной вещи, ни одного байта полезной информации, и ни одной потребляемой реальной услуги.

— Почему же никакой услуги? Банк берет деньги у одних, дает другим под проценты, и оставляет себе комиссионные.

— Нет! Так работали древние банки времен египетских пирамид. А сейчас все иначе. Я полагаю, Ксиан, как бизнесмен, не откажется объяснить, как это выглядит.

Ксиан Тзу (или Варлок) обаятельно улыбнулся.

— Я не финансист, а коммивояжер, но попробую. Сейчас все происходит примерно так. Национальный банк просто записывает в компьютере сумму электронных денег и, за оговоренные проценты, передает коммерческим банкам. Коммерческие банки, уже за большие проценты, передают это предприятиям или гражданам. А дальше записанная сумма работает, как обычные деньги.

— Замечательно! — воскликнул Лукас, — А чем обеспечены эти деньги?

— Вообще-то, ничем, — ответил Ксиан Тзу, — государство следит, чтобы рост цен из-за эмиссии необеспеченных денег через банки не шел слишком быстро, вот и все.

— Замечательно! — повторил философ, — И какой получается самый выгодный бизнес?

— Управлять цифрами в национальном банке, — с той же улыбкой ответил, Ксиан Тзу — но, доступ к этому бизнесу уже называется политикой.

— Все точно, — Лукас кивнул, — самый выгодный бизнес, это произвольная запись цифр, превращаемых бюрократической машиной в обменный эквивалент реальных ценностей. Мюррей Ротбард в своей знаменитой и скандальной книге «Как государство завладело денежной системой общества», объясняет подробно, как работает эта машина.

— Лукас, милый, — вмешалась Олив, — ты опять оседлал своего боевого слона…

— Ладно-ладно, моя любимая стрекоза, я уже меняю тему! Поговорим о…

— …Об искусстве, — предложила она, — ведь Эгерт, как-никак, великий клип-художник.

— Просто, клип-художник, — ответил Эгерт Дэвис.

— Ты очень хороший художник, — высказала свое мнение Вави.

— А можно посмотреть что-нибудь из ваших картин? — спросил Ксиан Тзу.

— Еще бы! — Дэвис взмахнул руками, — Но, это не картины. Это клипы, кусочки миров, которые я создаю, чтобы поделиться красотой… Ладно, я впал в дурной пафос, а надо просто показать вам эти клипы. Пошли в мастерскую… Точнее, в мою каюту.

Экологическая баржа «Вегетрон». Несколько позже. Авиатор.

Когда он пришел в себя, первая мысль была: «меня ранило в голову, я ослеп». Ужас и обида затопили сознание. Губы сами произнесли короткое ругательство.

— Дыши свободно, Махно, — с легкой дружеской иронией ответил знакомый голос.

— Это ты, Варлок? Дыши свободно. И скажи прямо: что со мной?

— С тобой Фортуна. Пуля сломала ребро и отклонилась. Касательное ранение. Ты еще отстреливался, и тебя зацепила вторая пуля — тоже касательно. По голове. Док Протей сказал: заживет. А меня зовут Ксиан Тзу, я коммивояжер с Филиппин.

— Стоп! — перебил Махно, — Если удар был касательный, то почему я ничего не вижу?

— Потому, что ночь, — ответил Варлок, — Хочешь, я включу свет?

— Хочу…

— Ладно.

Вспыхнула галогенная лампочка над кроватью, выхватив из темноты четверть каюты-медпункта, и фигуру разведчика, который сейчас был похож на молодого оборотистого коммивояжера — уроженца Филиппин. Он умел перевоплощаться.

— …Хвала Джа, зрение в норме, — Махно облегченно вздохнул, — А кто на той кровати?

— Там Гремлин. Его зацепило основательнее, чем тебя. Кстати, он теперь Арчи Дагд, а Пикачу — Мэло Гереро. Протей — Хейво Хийси, я — Ксиан Тзу, я уже представлялся, ты — Улат Вук. Бумаги потом прочтешь, но имей в виду, что ты из Македонии.