– Устроишься, – убеждала мама. – И знаешь, что мы сделаем? Оденем тебя, как куколку! Все-таки встречают-то по одежке.
Девиз «ничего лишнего» сохранил в целости деньги от проданной квартиры. Они приобрели швейную машину с множеством операций, накупили тканей, у знакомой взяли кипу журналов. Целыми днями кроили, отмеривая вместо семи раз двадцать семь, и строчили. Вскоре у Риты появилось много «лишних» вещей, она научилась шить, а мама до сих пор берет заказы у знакомых. Ну, действительно, зачем тратить деньги на готовую и плохого качества одежду с барахолки, когда можно одеться в эксклюзивные вещи? Серьезно потратились лишь на обувь и сумки, но эти предметы не выполнишь кустарным способом. Одна добрая душа посоветовала обратиться в совместное кипрское предприятие, туда требовался референт. Рита предстала пред очами главы фирмы не замученной трактатами Макиавелли и Канта философиней, а преуспевающей, уверенной в себе леди. Она прекрасно владела компьютером, а знание английского и немецкого (немецким с ней занималась мама с детства) решило судьбу конкуренток, приняли Риту, которая к тому времени успела и курсы референтов закончить. Осталось диплом о философском образовании повесить в сортире и ходить с гордо поднятой головой, потому что работаешь в фирме, которая выпускает картонную тару! Бред? Нет, реальность.
В офисе она познакомилась с Германом. Он вошел, а ее словно кипятком обварили. Зато он заметил ее со второго взгляда, а именно на банкете по случаю дня рождения шефа-киприота. На том же вечере присутствовал и Андрей, который тоже произвел впечатление на Риту. Оба оспаривали ее внимание, она была в полной растерянности, однако предпочла Германа, а ведь ее предупреждали:
– Куда ты лезешь? Он же бабник, избалован и нагл.
В таких случаях женщины приводят ошибочный, но самоуверенный довод: это было до меня, со мной он станет другим. Растеряв последние мозги, Рита ночь провела у Германа. Она не была девой в полном смысле этого слова, еще в университете у нее случилось два романа скорее из любопытства, но глубокого следа в ней они не оставили. С Германом произошло все иначе, проще и сложнее одновременно. Она влюбилась, как последняя дура. Его бесшабашность, неуемный темперамент, любознательность, умение удивляться и удивлять подкреплялись веселым нравом. Однако Герман оказался еще и ревнивым, вспыльчивым, обидчивым, из-за чего возникали ссоры, а после ссор он забывался в объятиях других. О, сколько Рита пролила слез тайком, давая себе клятву, что выкинет его из головы. Но при полном отсутствии серого вещества – там поселился один Герман – это оказалось ей не под силу. Он просил прощения, да как! Рита переступает порог квартиры, а у дверей одиноко лежит букет; Рита приходит на работу, а на ее стуле лежит букет; почтальон приносит посылку, а в ней цветы! А стояние на коленях? Она выходит из подъезда и видит машину Германа, его самого на коленях с выражением шутливой мольбы в глазах. Простите, кто же устоит? Были упреки, слезы, поцелуи... И снова Рита говорила себе:
– Это последний раз. Он все понял.
За последним разом был еще раз, еще... и вот к чему это привело. Сначала она ужасно хотела выйти за него замуж, затем желание постепенно уменьшалось, пока не пропало вовсе. Последняя история поставила окончательный приговор: он никогда не изменится. В душе образовалась пустота пополам с горечью. На этот раз, выйдя из СИЗО, Герман не забрасывал ее цветами. Идя на работу, или возвращаясь домой, Рита видела его автомобиль у своего дома, знала, что он сидит там за темными стеклами, но даже не смотрела в его сторону. Однажды автомобиля не оказалось на привычном месте, а вот Герман вырос у нее на пути:
– Рита, давай поговорим.
– Не о чем нам говорить, – попыталась она обойти его.
– Погоди, – он не дал ей уйти. – Пожалуйста, выслушай...
– Убирайся! – четко, с ледяным спокойствием сказала Рита.
Он ушел. Рита, как ни странно, уже не испытывала горечи потери, она смирилась с невозможностью быть вместе. Но ее в покое не оставили. Перед свадьбой Светланы к ней домой пожаловал сам Феликс и очень просил «поприсутствовать» на торжестве в качестве подруги его сына. Она заявила:
– Вы извините, но я не хочу быть ширмой вашему сыну. Я понимаю, мое присутствие должно дать понять всем, что грязной истории не было. Но она была, я не помогу укоротить злые языки. А меня вы выставите в некрасивом свете. К тому же между мной и Германом ничего больше нет.
Феликс терпеливо слушал, затем со свойственной ему убежденностью сказал:
– Ты не права, Рита. Я пришел к тебе без задней мысли. Герман любит тебя, я полагал, что и ты его любишь, он очень переживает и раскаивается. Ты права, он слишком часто злоупотреблял твоими чувствами, играл на них. Но я надеюсь, что сейчас он кое-что понял, ведь заплатить за его бездумность пришлось дорогой ценой, кстати, не ему. Я хочу помирить вас. Ему нужна такая женщина, как ты, которая сможет обуздать его.
– Обуздать? – Рита скорчила гримасу обиды. – Обуздать – это насилие, а я полагала, что между двумя любящими людьми насилия быть не может.
– Мне очень сложно рассуждать на эту тему, Рита. Я любил только одну женщину, мать Германа и Светланы. Да мне и некогда было задумываться над сложностями человеческих отношений, я положил много сил на достижение своих целей. Во все тяжкие пустился позже, когда умерла жена, когда поставил дела на должный уровень. Я знаю, большинство людей меня ненавидит, а за что? Да, я сумел создать достойную жизнь себе и детям, сумел кое-чего добиться, что в этом плохого? Я затратил столько сил и здоровья... что и вспоминать нет желания. Но меня называют вором, негодяем, мафиози. А кто называет? Кучка лентяев. Что ж они не наворовали в свое время? Ума не хватило? Сообразительности? Или чего?
– Просто вы один из немногих, кто оказался в нужном месте в нужное время. Здесь не понадобилась особая сообразительность, а всего-то практичность, чтобы подобрать то, что плохо лежало.
Феликс тогда поднял черные брови вверх, словно видел Риту впервые. Не в ее характере рубить правду-матку, как раз Рита тем и нравилась ему, что отличалась тактом, мягкостью.
– Что вас так удивило? – спросила она, ибо пауза оказалась неприятной.
– Ты умная девушка, – разочарованно произнес он, чем немного ее насмешил. – Впрочем, теперь я понимаю, почему Герман так привязался к тебе. Но, поверь, Рита, ум не всегда бывает достоинством.
– Я не хотела вас обидеть, извините.
– Извиню, если увижу тебя на свадьбе с Германом.
– Нет, я не могу, – твердо сказала Рита.
– Хорошо. Тогда пойдем другим путем. Ты ведь фактически работаешь у меня. Работа не пыльная, высокооплачиваемая, другую такую в нашем городе ты вряд ли найдешь.
– К чему вы клоните? – насторожилась она.
– Ты прекрасно меня поняла, ты же не глупая.
– Ах, вот как! Значит, если я не соглашусь, вы найдете повод уволить меня? (Он улыбнулся.) Сурово. Да, это серьезная угроза. И поскольку я действительно вряд ли найду работу, особенно если вы об этом позаботитесь, мне остается принять приглашение, к сожалению.
– Спасибо, Рита, – он поднялся, чтобы уйти.
– Надеюсь, это единственная просьба такого рода?
– Надейся.
– Скажите, а вы не станете меня заставлять выйти замуж за Германа?
– Если этого захочет мой сын, я, Рита, найду способ тебя уговорить.
Он уже переступил порог, когда она не удержалась и бросила упрек:
– Феликс Георгиевич, вы распустили сына.
– Мне обидно такое слышать, но ты права. Меня можно понять, я люблю своих детей и хочу им счастья.
За счет несчастья других? – хотелось крикнуть ей, но не крикнула. Ее, честно сказать, напугал Феликс. Тогда она почувствовала его силу, способную смести все на своем пути, уничтожить и спокойно продолжать жить, удивляясь, почему его ненавидят. Больше всего она боялась встречи с Германом, да еще на протяжении трех свадебных дней. Боялась, что дрогнет, не устоит, опять все вернется на круги своя. И вернулось. Она снова с ним. Насколько его хватит? Годы бегут, а что потом? Ей уже хочется не бешеной любви, а простого бабьего счастья: мужа, детей, цветов в горшках на окне, готовить обеды... Так просто и так недостижимо. Андрей... Да нет, не надеется она на семейную идиллию с ним, просто это способ отстранить Германа, чтобы не донимал ее.
Стало совсем темно. Рита поднялась к Герману, тот строчил что-то за секретером. Вдруг Риту обдало холодной волной: окно было открыто настежь. Она судорожно задернула шторы:
– Пожалуйста, очень прошу, задергивай портьеры!
– Ты что?.. – оторвался он от писанины, изумленно подняв брови. – Душно же.
– Я прошу тебя, пусть будут окна закрыты. Есть кондиционеры.
– Ну, хорошо, пусть... Иди ко мне, ты дрожишь.
– Это чисто нервное.
Герман губами касался ее лица, шеи... Ее бросило в жар, тело становилось безвольным. Она знала, что через минуту вернутся и воля, и сила, убегут сомнения далеко-далеко, и появится уверенность, что так будет вечно. Вечно? Неправда. «Господи, что мне делать?» – подумала Рита. Молчание. Кругом одно молчание...
– Ты что?.. – оторвался он от писанины, изумленно подняв брови. – Душно же.
– Я прошу тебя, пусть будут окна закрыты. Есть кондиционеры.
– Ну, хорошо, пусть... Иди ко мне, ты дрожишь.
– Это чисто нервное.
Герман губами касался ее лица, шеи... Ее бросило в жар, тело становилось безвольным. Она знала, что через минуту вернутся и воля, и сила, убегут сомнения далеко-далеко, и появится уверенность, что так будет вечно. Вечно? Неправда. «Господи, что мне делать?» – подумала Рита. Молчание. Кругом одно молчание...
10
Марат посоветовал Свете нанять адвоката, чем удивил ее и настроил на более дружелюбную волну. Но что Света понимает в адвокатах? Тогда он взял на себя эту проблему, которая отвлекла ее от ужасной смерти отца. Она перестала чураться Марата, охотно говорила с ним, правда, тема была одна: Егор. Света ужасно не любила свое имя. Нет в нем ни красоты, ни очарования, а уж «Светуля» или «Светик» звучит просто отвратительно, почти как Фрося. Марат учел замечание и придумал другой вариант: Светильда, что так созвучно именам сдержанных и холодных героинь скандинавских саг. Правда, образу скандинавок Света не соответствует, скорее, походит на шустрого подростка с наивно-детским выражением лица, а челка вообще сбрасывает еще несколько лет, да и со сдержанностью у нее большие нелады. Но Светильда звучит неплохо.
Марат выглядел рядом с ней взрослым и по-отечески терпимым, относился к жене, как к ребенку, из-за чего у Светы случались мимолетные вспышки гнева, смешившие его. Находясь в отпуске, он занялся только Светой и делом Егора. Адвокатом оказался его знакомый, которому можно было доверять, Марат пригласил его домой, познакомил с женой. Свете Федор (в быту – Федя... Света, Федя, Коля – придумали же люди имена – ни в какие ворота) не понравился. Старше Марата лет на пять, а внешний «груз прожитых годов» тянет на все пятьдесят, взгляд замыленный, спесь графа, разговаривал со Светой... как будто она из третьего класса школы для умственно отсталых. А делать нечего, может, адвокаты все такие, откуда ей знать? К концу следующей недели Федор собрался знакомиться с подзащитным, выбил свидание и для Светы, но в присутствии Марата, опасающегося за состояние жены, когда она попадет в следственный изолятор.
Наступил день свидания. Свету пробивала мелкая дрожь. Лязгали запоры. Темные и мрачные помещения окатили их липкой сыростью. Егора привели осунувшегося, подавленного. Она, с трудом сдерживая слезы, пролепетала:
– Егор, это твой адвокат... Он задаст тебе вопросы...
Егор отстраненно оглядел всех и спросил:
– Ты веришь?
– Я? Нет! – догадалась она, о чем он спросил. – Я знаю, это не ты...
– Значит, так, лирику в сторону, – перебил ее Федор. – Обстоятельства дела я знаю, теперь ответь, где ты был с девяти до одиннадцати вечера?
– Меня уже об этом спрашивали, – угрюмо сказал Егор.
– И не раз еще спросят, – «успокоил» его Федор. – Видел тебя кто-нибудь в этот отрезок времени? Знакомых ты встречал?
– Нет.
– Ты пришел домой около одиннадцати, где же был все-таки?
– По городу гулял, – пожал плечами Егор.
– Ты, парень, зря недооцениваешь ситуацию. Нам нужны свидетели, которые встретили тебя, говорили с тобой. Иначе как докажем, что убил не ты?
– Пусть докажут, что убил я.
– Послушай. – Федор смотрел на Егора, как на больного. – Знаешь, сколько тебе светит за убийство?
– В камере просветили.
– Так помоги себе и мне. В нашем городе живет половина родственников, половина знакомых. Не может быть, чтобы ты гулял теплым вечером в предвыходной день и никого не встретил.
– Не расскажу, – отрезал Егор.
– Даже так? – усмехнулся Федор, слегка поразившись недоверию парня. – Значит, свидетели все-таки есть?
– Да, – неохотно сказал юноша.
– Кто? Выкладывай, не бойся. (Тот молчал.) М-да... Я ведь дорого стою. Светлана и Марат оплачивают защиту, твоя мать не в состоянии нанять адвоката. Конечно, если ты захочешь, тебя будет защищать государственный адвокат бесплатно. Но не советую пользоваться его услугами. Бесплатно теперь только птички чирикают.
– Егорка, пожалуйста... прошу тебя... – лепетала Света.
– Свидетелей можно купить. Особенно сейчас, когда у людей переворот в мозгах, – упрямился Егор.
– Мой юный друг, если твои свидетели дерьмо, то их купят, когда пригласят на суд, когда они по коридору будут идти, в сортире на толчке сидеть, где угодно.
– Согласен, – сказал Егор и впервые за время свидания посмотрел на него и Свету. – У нас в городе сделают так, как кому-то нужно. Слишком большую птицу подстрелили, прости, Светка, значит, это надо такой же большой птице. Меня все равно раздавят, поэтому неважно – есть адвокат или нет.
– Тогда ты ничего не теряешь, – улыбнулся Федор. – Давай все же попробуем вывернуться? Шанс есть, если, конечно, ты поможешь.
Егор подумал и согласился:
– Хорошо. Я заходил в парк сразу после того... как был на свадьбе. Там есть кафе под открытым небом «Ивушка». Официантка должна меня помнить, я ей нахамил. Заказал сто пятьдесят водки. Она спросила: «Не много?» Я ее послал. Она меня тоже обложила, но выпивку принесла. Минут десять я посидел и пошел домой пешком. По дороге встретил Митю Шоркина, однокурсника, минут пять потрепались и разошлись. Домой не сразу пришел, курил во дворе на детской площадке. Не хотел маму огорчать, я ведь выпил. Во дворе никого не было, так что там меня никто не видел, все у телика торчат в это время или спать ложатся. Все.
– Угу... – задумчиво произнес Федор. – А сколько времени ты шел от парка до места встречи с Митей?
– Это легко проверить. Оттуда до площади Свободы минут сорок ходьбы, плюс-минус пять. А специально я время не засекал, не знал, что пригодится.
– Хорошо. А Митя... один был?
– Нет, с парнем, но я его не знаю, даже имя не помню.
– Что ж, кое-что есть.
Света готова была снова расплакаться, но теперь уже от радости, понимая, что Егору ничего не грозит. Все будет доказано, это так просто! Егор выйдет из кошмарного места... А что будет потом? Загадывать не стоит, потом будет потом. Но все обойдется. Она даже представила встречу за стенами мрачного СИЗО, как они с Егором уйдут вместе, их будет ждать тетя Лена, которой Света названивает... Стоп, а Марат? Ну, с ним все ясно, Света достаточно его изучила, он человек не лишенный благородства, возражать не станет, если Света уйдет к Егору. Дело не в Марате, а в его отце, эту дурацкую свадьбу он затеял. Ну, ничего, Света надеется на Марата, он договорится с отцом. В конце концов, она своему так называемому мужу тоже до фонаря, это очевидно. Все будет хорошо... Жаль, папы нет...
Очнулась она от хаотичных мыслей, когда Федор сказал:
– Светлана, пора.
Егор уже стоял, держа руки за спиной, ему что-то говорил тюремщик, или надсмотрщик, Света совсем не разбиралась в званиях и должностях СИЗО. Ей бы хотелось побыть с Егором наедине, но это невозможно, она знает.
– Не приходи больше, – бросил он Свете.
– Почему? Егор, почему?
– Не надо.
Его увели. Все-таки две слезы упали на пол, а Света так старалась держаться. На пороге он оглянулся. Нечто страшное увидела она в глазах Егора, полную обреченность... По спине пробежал холодок, скользнул по рукам и замер в кончиках пальцев. Бряц, бряц – закрывались тяжелые двери, другие открывались, через них им предстояло выйти на волю, а Егор останется здесь.
– Пойдем, – тронул ее за локоть Марат.
Она вдруг поняла, что невероятно хочет на свежий воздух, где жарит солнце, где нет сырой и липкой атмосферы чужих бед. На улице вдыхала глубоко, словно пыталась очиститься, а Марат с адвокатом переговаривались. О чем? Ах, о Егоре. Поразительное неумение держать себя в руках, Герман прав: одни глупые эмоции. Пора взрослеть. Холодок в пальцах не проходил...
Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться ни с одной проблемой, конечно, Света терялась, путалась. Она росла в парнике в самом прямом смысле этого слова. Мать Света не помнит, она умерла, давным-давно. Заботился о ней отец и няньки, менявшиеся слишком часто, чтобы привыкнуть хотя бы к одной. За нее все делали, решали. В школу и домой отвозили на машине. Даже когда поступила в университет и предстояло жить в чужом городе, Феликс купил ей однокомнатную квартиру недалеко от университета, договорился с соседкой, чтобы та готовила завтраки-ужины, убирала квартиру, стирала, а обеды отец оплачивал в ресторане за месяц вперед. В свои тогдашние семнадцать она понятия не имела, где и что можно купить из еды, сколько это стоит, что такое экономия и голодные студенческие вечера. Она думала – все так живут. Зато папа это называл – дочь вступила в самостоятельную жизнь. Естественно, у нее появились друзья в университете, поделившиеся жизненным опытом и кое-как открывшие ей глаза, что Света инопланетянка. Подружки затаскивали ее на вещевой рынок, где можно купить шмотки подешевле, Свете же покупали вещи папа, уделявший иногда дочери время, и Герман. Белье она выбирала в магазинах сама, но туда ее тоже возили на машине, поэтому, когда она попала на рынок... потерялась среди толпы и едва выбралась. Подружки хохотали до упаду. Стало доходить, что она многого не догоняет, а с какой стороны догнать, не представляла.