Голова соображала с трудом. Разумом понимали, что бывший участковый Дьячков, муж покойной Лизоньки, давно на том свете. Но именно на «черта Дьячкова» с болезненным стоном сослалась баба Нюша, отвечая на Наташкин вопль об изверге, который сотворил с ней такое. Наталья безоговорочно поверила, заявив, что ничего удивительного нет. Проклятый участковый реинкарнировался в черта. Возражать я не стала. Не то время.
Уже в коридоре, сидя на полу по обе стороны бесчувственного тела бабы Нюши, мы поняли, что надо звать на помощь, и пожалели, что не знаем номера телефона ее сына. Кстати, тоже Дьячкова, только условно. Заново вооруженная коромыслом Наташка не выпускала из-под контроля выход во двор. Я следила за самой Натальей и дверью, ведущей на крыльцо. Пользуясь передышкой, ругала Стрельцова последними словами. Именно он спровоцировал неожиданную задержку на дороге. Если бы не это обстоятельство, мы могли бы предотвратить нападение на бабу Нюшу. Да я и сама хороша. Ведь чувствовала, что добром визит фрау Райнхильды к ней не кончится.
«Время течет сквозь пальцы, как вода…» напомнил о себе Наташкин мобильник, и она выронила коромысло на несчастную жертву. Баба Нюша даже не вздрогнула. Сноровисто подхватив его, подруга принялась аккуратно разглаживать на ней место стыковки, бормоча что-то про земное притяжение.
— Мобильник!!! — крикнула я, вспомнив о Стрельцове в другом ракурсе и пытаясь привлечь внимание подруги к звонку. Она согласно кивнула и полезла за аппаратом в задний карман джинсов. Вытащив, уставилась сначала на дисплей, затем на меня.
— Ну и на фига ты мне звонишь? — с досадой выдала она и отключила аппарат.
— Дай сюда!!! — с надрывом заорала я. Попытка выхватить у подруги мобильник не удалась. Наташка молниеносно спрятала его за спину. К счастью, он запел снова. Подруга еще раз взглянула на дисплей, нажала кнопку соединения и недоверчиво поднесла телефон к уху. Тут-то я его и выхватила.
Стрельцов был краток:
— Докладывайте.
Ну я и доложила. Без шума и словесной пыли. Только слегка заикалась. Стало жутко от собственного доклада. В ответ получила указание сидеть на месте, раненую даже пальцем не трогать, ждать его и «скорую». Главное, никуда не рыпаться. Особенно к соседям.
Пока баба Нюша находилась без сознания, процесс ожидания не был обременительным. Но женщина стала приходить в себя и расстоналась от боли и невозможности дышать. Я, как могла, пыталась отвлечь ее, восторгаясь ее великим терпением. Наташка тихонько плакала. Ужасное положение. Ощущаешь полное бессилие, не зная, что делать. Баба Нюша молила о помощи, правда, весьма своеобразной. Ей хотелось незамедлительно умереть, чтобы больше не мучиться. Наташка сквозь слезы пыталась уговорить ее помучиться еще немного. На тот свет успеется. Я приставала с расспросами, в каком месте больнее всего.
— Все болит, — с трудом, но неожиданно внятно ответила женщина. — Дьячков-выродок со ступенек столкнул. Райку искал… Настойки бы мне дедкиной… Глоточек…
Я не заставила себя ждать, обернулась в считанные секунды, но когда прилетела обратно, баба Нюша опять потеряла сознание. С досады я погорячилась, хлебнула солидную порцию содержимого бутылки сама и едва не задохнулась. Основным его компонентом было нечто обжигающее. Такое впечатление, что нечаянно разжевала и проглотила стручок перца чили. Даже слезы на глазах выступили, горло вообще онемело. Скорее всего, я притащила концентрированный настой, который положено отмерять каплями и разбавлять. Та к или иначе, но на меня быстро снизошел полный пофигизм, потянуло в сон. Выронив двухсотпятидесяти граммовую пластиковую емкость, я прилегла рядом с бабой Нюшей. Если верить Наташке, для полноценного отдыха мне хватило полчаса. Мне они показались минутой, а ей — сутками.
Отдых спокойным не был. Рядом постоянно кто-то суетился. Меня все время двигали и куда-то тащили. Слегка подташнивало. Я с этим смирилась. Окончательно очнулась под причитания подруги и чьи-то посторонние голоса. Как ни странно, один из них был мой. И он требовал воды — разбавить энное количество потребленного мной настоя.
— Я же говорил, чистый спирт, — уверенно произнес мужской голос. — Ничего страшного. Мать настаивала на нем свои травы. У вашей приятельницы небольшая на него аллергия. Жить будет, какое-то время «под градусом», пока не протрезвеет. Если вам не сложно, отнесите бутылочку в холодильник.
— Не сложно, — Наташкин тон отдавал липовым медом.
— Михал Иваныч! — обрадовалась я. — Поторопите «скорую», ваша мама…
— Моя мама уже под контролем врачей. Одного едва не покалечила.
— А следователь Стрельцов?
— Руководит выуживанием из воды своей машины и ждет, когда вы очухаетесь.
Я рывком села на диване, искренне удивившись его наличию. Неужели специально для меня выволокли его в коридор? Оглядевшись, поняла, что нахожусь в комнате. Дела-а-а… Значит, выволокли диван, уложили меня на него и приволокли назад, в комнату. От изумления я покачала головой. Интересно, где моя обувь?
— Мне не нравится ваша фамилия — «Дьячков», — хмуро поведала я Михаилу, роющемуся в ящике комода. Он не ответил. — А еще больше мне не нравится фамилия вашего условного родственника — Туканов… Тукан — истукан. Если я не ошибаюсь, он внук родной сестры вашего покойного неродного деда Павла Дьячкова. Женат на фрау Райнхильде. Полагаю, из меркантильных соображений. Но могу и ошибаться. А в чем уверена, так это в том, что фрау — правнучка купца Поспелова и его законной жены Варвары Тимофеевны. Я видела старинное фото супружеской четы Поспеловых вместе с детьми. В сумочке фрау Раинхильды, когда выуживала из нее лекарство. Вы, Михаил, очень похожи на прадеда, а вот фрау не повезло. Унаследовала погрешности личика Варвары Тимофеевны и, в качестве противовеса, ее ангельский характер. Напрашивается вывод: супруги Тукановы прикатили в Россию в поисках клада, спрятанного Поспеловым на территории бывшего конезавода. Ныне земля принадлежит садоводческому товариществу «Темп».
— Вот что спирт животворящий делает! — с фальшивой бодростью пропела неслышно вошедшая в комнату Наташка. — И угораздило же Синицыных обзавестись садовым участком на месте предполагаемого залегания клада! Не повезло людям.
Я заметила, как напряглась спина Михаила. На пару секунд он замер, прекратив раскопки в ящике комода, но затем зашуршал его содержимым с новой силой.
— Увы, — печально поддакнула я. — Часть территории их земельного надела вошла в зону поиска клада. Для верности каким-то образом уговорили Гельку выкупить и соседний участок. Денежными средствами снабдил организатор затеи — господин Туканов. Из копилки фрау Райнхильды. Я так понимаю, четких ориентиров места нахождения клада не сохранилось? — Мой вопрос повис в воздухе. — Что ж, время равнодушно и безжалостно. Интересно, откуда, вообще, появились слухи о зарытых Поспеловым ценностях?
— О, нашел! — обрадовано сообщил Михаил. — Это ж надо так зарыть полис! Впрочем, мать никогда в нем не нуждалась, практически не болела. — И без всякого перехода добавил: — А слухи пошли от прадеда Дьячковых. Он у Поспелова лучшим конюхом был. Говорят, перед кончиной у него с головой стало плохо. Все повторял о какой-то захоронке клада. Тревожился, найдет ли барин. Были энтузиасты, пробовали искать, только безуспешно.
— Где Ангелина и ее дочь? — сурово спросила у Михаила Наташка, а я добавила:
— Только Гелька могла догадаться, что Динка находится у нас. А поделиться этим могла только с человеком, которому доверяла. Та к же, как и девочка. Та к где же они?
— А где бриллианты? — невозмутимо поинтересовался он. Но посмотрел на каждую из нас так, что мы с Наташкой невольно попятились к выходу.
7
Дверной проем был блокирован Иванычем. Уродливое лицо в шрамах не выражало никаких эмоций. Застывшая маска, на которой жили только глаза без ресниц. Ему повезло, что не потерял зрение.
— Здрассте, — отличилась вежливая Наташка. — А если освободите проход, то сразу и до свидания. Ир, попрощайся с Иванычем. Нам домой надо.
— Здрассте, — машинально прошелестела я и покосилась на Михаила. — Сколько же Иванычу лет на самом деле? — Не дождавшись ответа, я полюбовалась на свою босоногость и ответила себе сама: — Скорее всего, он ровесник бабы Нюши. Плюс-минус пара годков.
Под перекрестным прицелом внимательных глаз Михаила, Иваныча, а заодно и Натальи я принялась тщательно обследовать окружающее меня пространство. Ехать домой босиком я никак не могу. Это ж надо за несколько дней так поизноситься! Поиски комментировала нелестными для присутствующих высказываниями. Что за народ! Стоит только оказаться в бессознательном состоянии, тут же разденут и разуют. Затем переключилась на причитания по поводу несчастной фрау Райнхильды. Причитала недолго. Выразила надежду, что ей не пришлось долго мучиться. Затем подоспела очередь незавидного положения семьи Синицыных. И если судьбу Гельки с дочерью можно было считать более-менее сносной, то состояние Екатерины Васильевны вызывало серьезное опасение. По моему мнению, оно не стоило даже сильно поношенных кроссовок тракториста Митяя, один из которых он откинул, прытко удирая от бабы Нюши.
На этом я и запнулась, хотя никто мне не мешал. Снизошло озарение. Не иначе как свыше. Стало ясно, где может находится старшая Синицына. Словом, я замерла на полуслове, радуясь возможному положительному исходу всей этой запутанной истории.
— Ос-споди… — долетел до меня испуганный голос Наташки. — Опять ее переклинило. Не вздумайте на Иришку орать и не делайте резких телодвижений, а то она с таким выражением лица и останется. Еще и заикаться начнет. Ефимов меня непременно убьет. Зачем ему мумия вместо жены? Она готовить разносолы не будет. У него таких мумий полна реанимация.
— Миша, женщины, наверное, голодные.
Иваныч уверенно перешагнул порог, словно и не слышал моего сумбурного выступления.
— Ирочка, вам с Наташей большой привет от Нюши. Вы спасли ей жизнь. Сиплый, идущий из глубины гортани голос напоминал шуршание под ногами осенних листьев.
Я отвлеклась от поисковых работ и уставилась на Иваныча. Ну точно! Ничего ужасного в нем нет. Если не обращать внимания на шрамы, кожа лица гладкая, без морщин. Правда, цвет не очень естественный. Зато на лысой голове имеются островки оазисов, там пробивается волосяная поросль. Однако… Заметив на голове Иваныча недавно подсохший рубец, я жалостливо сморщилась. И спровоцировала его на усмешку. Или улыбку. Не знаю, как у него это называется.
Двигавшаяся бочком в мою сторону Наташка замерла на месте, немного поколебалась и вдруг заорала:
— Меняем бриллианты на Синицыных! Торг не уместен, мы не на рынке. Если хоть один волос с их головы упадет…
Иваныч кивнул, словно другого от нас и не ожидал. Михаил как-то странно хрюкнул, нагнув голову, приложил ко лбу опору — кулак и затрясся, выдавая непонятные звуки. То ли сдавленно рыдал, то ли сдавленно ржал. Мы так и не поняли. Во всяком случае, когда он прекратил свою тряску и поднял голову, морда лица у него была красная, глаза слезились.
— А здорово твои ребята выкрали у Туканова Ангелину! — промямлила я, будучи не в силах понять причину рыданий или… Нет, скорее всего, смеха. — Только с Динкой промахнулись. Она, памятуя наказ матери, на свою беду спряталась. Откуда узнали, что Туканов привез их к себе? Катерина сообщила?
— Она, родимая, — вытирая платком глаза, сообщил Михал Иваныч. — Умная женщина. Краем уха случайно услышала разговор Туканова по мобильнику с каким-то мужиком-кредитором и поняла, что улетать он никуда не собирается, следовательно, вместо Австрии их ждет смерть под пытками. На родине. Ну и разахалась, что забыла дома вещи. Спорить с ней бесполезно. Туканов разозлился, но доставил ее назад. В квартиру Екатерина его не пустила, пообещав быстро вернуться, велела дожидаться ее в машине. Ему и в голову не пришло, что затеяла бабуся. Во-первых, она сразу позвонила мне. Я успокоил ее. Все было под контролем. Уже знал, что среди пассажиров авиарейсов в Вену на пятницу Синицыных нет. Катерина успела переговорить и с Диночкой. Напоследок вызвала полицию, пожарных и такси. Переоделась и под шумок уехала на такси на дачу. Туканов, видя, что дело принимает нежелательный оборот, смылся чуть раньше, сразу после появления у подъезда наряда полиции.
— Гелька — идиотка! — ахнула я. — Заняла у Туканова деньги на покупку по его же наущению соседнего участка, стройматериалов и оплату рабочим, а рассчиталась с ним сдуру бриллиантами! Он сразу поиски клада и прекратил. Решил, что Синицыны уже добрались до заначки купца Поспелова. Следовало менять тактику. От хитрых уверток, с которыми влез к ней в доверие, переходить к силовым методам. Ангелина упорно прибеднялась.
— Так точно, — согласился Михаил и предложил нам чувствовать себя как дома.
— Ваш дом — наш дом, — попробовала уговорить себя Наташка и осторожно присела на диван, куда уже примостился Иваныч. Мне посоветовала оседлать стул. — А какое отношение ты, Миша, имеешь к семье Синицыных? — запальчиво поинтересовалась она.
— Прямое! — влезла я. Злилась за стул. — Соображать надо! Помнишь, Динка говорила, что она дитя пробирки? Прошу любить и жаловать: Михаил Иванович и есть эта «пробирка». Посмотри-ка на него внимательней.
— Бли-ин! То-то я думаю… Нет, кажется, я вообще разучилась думать. Какое счастье, что Динка унаследовала от «пробирки» самое лучшее. Ай да Гелька! Ну-ка подсчитаем… — Подруга задумалась, полностью погрузившись в размышления.
— Да что тут считать, — хмыкнул Михаил. — Я вот тоже считал, считал да просчитался. С Ангелиной мы давным-давно знакомы. Она каждое лето на дачу переезжала. Два месяца жила с матерью, Екатерина тогда в школе работала, один месяц вместе с какой-то пожилой родственницей. Отец практически не появлялся.
Михал Иваныч уселся на старенькое кресло и погладил его подлокотник.
— Дачников у нас в деревне терпеть не могли. Пацанье вечно дралось с городскими, считая их хлюпиками и маменькиными сынками. Городские боялись в одиночку ходить за пределы товарищества. Местные пацаны по ночам с ревом и гиканьем гоняли на мотоциклах, сея панику среди садоводов. А если кто-нибудь из дачников в магазине появлялся, деревенские из принципа вставали в очередь перед ним. Гелька тоже сюда за хлебом таскалась. Короткой дорогой, через болото. Однажды часа полтора простояла на солнцепеке. Ее из магазина выгнали, чтобы заразу не разносила. Где-то простудилась, без конца носом шмыгала. Ну я ее и пожалел. Притормозил велосипед, спросил за чем пришла, она промямлила, мол, за хлебом. Я и потребовал деньги. Хорохорился конечно, грубо разговаривал. Ох она и испугалась! Сжалась в комочек и тихо так заплакала. Пришлось деньги силком отнимать. Вышел с хлебом, а ее уже и след простыл. Велосипед дома оставил и вдогонку за ней по болоту. Она бежать. Еле догнал. Не сразу сообразила, что я ей хлеба купил. Все затрещин ждала. А когда дошло, так застеснялась. Я ее до дырки в заборе проводил. Дальше путь был заказан. Вот с тех пор пару раз в неделю в одно и то же время на границе болота и встречались. Я шел в магазин, она ждала моего возвращения. Потом гуляли вдоль лесной опушки, болтали, спорили… Счастливое время было. Пока ее мать не узнала. Ну а как узнала, Гельку под замок, за пределы участка ни ногой, а мне, хулигану, было велено к ней не приближаться и на пушечный выстрел. Через неделю Гельку увезли в Москву. Август заканчивался…
История стара как мир. Запрет сыграл роль прямо противоположную своему назначению. Михаил и Ангелина встречались тайно от родных. Даже когда повзрослели. Назло Екатерине Васильевне, прямо заявившей дочери, что шалопай Дьячков никогда не будет ее зятем. Это не помешало ему стать, с позволения сказать, гражданским мужем Ангелины. Не добрав балла для поступления на дневное отделение института связи, Михаил поступил на заочное. Гелька успешно завалила вступительные экзамены в институт и поступила в техникум связи. Весной Мишу проводили в армию. При расставании он подарил Ангелине мешочек с бриллиантами, фамильную ценность, переходящую из поколения в поколение. Безумно дорогой подарок купца Поспелова Оленьке за рождение сына Петеньки. Правда, тогда подарок представлял собой колье. Часть драгоценных камней помогла выжить в трудное время самой Оленьке и ее потомству. Получив их от Петра, Елизавета, не сомневавшаяся в скорой с ним свадьбе, сумела сохранить подарок в тайне. Даже от Дьячкова. Перед смертью она передала незначительно похудевший мешочек сыну Ивану. Иван торжественно вручил его жене. Поняв, что его земной путь заканчивается, напомнил любимой Аннушке, будущей бабе Нюше, о необходимости передать драгоценности Мишеньке в день его восемнадцатилетия. С наказом — они не должны попасть к случайным людям, их место в семье.
Гелька не успела отказаться от подарка — не было времени заглянуть в неказистый мешочек, который преподнес ей любимый. Все глаза проплакала на проводах, не представляя, как будет жить без Мишеньки целых два года. А когда заглянула, в голову не пришло, что стала обладательницей бриллиантов. Миша перед прощанием просто попросил ее «сохранить камешки» до его возвращения и свадьбы. Она и хранила. В ящике письменного стола. В ходе ревизионной проверки их обнаружила Екатерина. К тому времени Гелька поняла, что беременна. Вопрос о том, как преподать это известие милой матушке, разрешился в ходе устроенного Катериной грандиозного скандала. Женщина сделала только один вывод: наглый Мишка Дьячков откупился от ее дочери нечестно добытыми драгоценностями. Наверняка, своровал где-нибудь. Мысль швырнуть подарок ему в лицо мелькнула и пропала. Ее сменили трезвые рассуждения. Прерывать беременность нельзя, это чревато бесплодием, а ребенка надо на что-то растить. Главное, что теперь Гельку с довеском никто замуж не возьмет. Мужики в их семье не нужны. Хватит, натерпелись. В свое время Катерину бросил отец Ангелины. Сверкнул пятками сразу же после получения известия о своем будущем статусе официального мужа и папочки. Катерина не была готова к людским пересудам и положению матери-одиночки. В то время даже разведенная женщина считалась ущербной и безнравственной. Чтобы прикрыть грех, Катюша спешно выскочила замуж за Валерия Синицына, благо, он донимал ее предложениями руки и сердца. Правда, у него был один существенный недостаток — любил выпить. Со временем недостаток перерос в укоренившийся порок. Синицын стал распускать руки, поколачивая жену по надуманным поводам. Со временем пришла очередь и маленькой Ангелины получать тумаки. Неизвестно, чем бы это кончилось, но Синицын скоропостижно скончался. Как нельзя кстати.