– А что, тебя кто-то нанимает? Ты получил предложение от УВРЮН или Сан-Диего?
Джейми разочарованно посмотрел на нее.
– Работа? По-твоему, мне просто нужна новая работа? Что я возьму деньги у Калифорнийского департамента природных ресурсов? Думаешь, я хочу работать в очередном юридическом отделе управления по водопользованию? Я не собираюсь перекладывать бумажки до конца своих дней.
– Особого выбора у тебя нет. Здесь мало кто раздает билеты на самолет, улетающий из Аризоны.
– Знаешь, Люси, иногда мне кажется, что ты умнейший человек на свете… а потом ты как ляпнешь, и я понимаю, насколько ты тупая. Ты мелко мыслишь.
– Я когда-нибудь говорила, что у тебя удивительные навыки работы с людьми?
– Нет.
– Отлично. Значит, не пришлось тебе врать.
Джейми это не остановило. Он улыбнулся – словно пророк, которому прекрасно известно, как устроены небеса. Так же улыбались в своих палатках проповедники Веселых Перри, когда Люси спрашивала их, почему они думают, что Бог пошлет им дождь, если климатологи обещают засуху.
«Дождь придет, – отвечали они уверенно. – Дождь придет».
Они знали, как устроена Вселенная. Они раскрыли все тайны Бога. И вот теперь Джейми вел себя так же.
– Что у тебя за проект? – настороженно спросила Люси.
– Допустим, я скажу тебе, что нашел способ нарушить «Договор о реке Колорадо».
– Тогда я отвечу, что ты заврался.
– Сколько ты готова заплатить за победу? – настаивал Джейми.
Люси замерла, не донеся бокал с пивом к губам.
– Ты серьезно?
– Абсолютно. Что, если я дам тебе преимущественное право, которое можно предъявить даже в Верховном суде? Право, которое точно будут защищать федералы? Никаких «он сказал, она сказала», никаких «Вегас закачал или не закачал столько-то воды», никаких «фермер отвел или не отвел столько-то акро-футов на свое поле». Ничего такого. Я дам такие права на водопользование, что на каждой, мать ее, плотине на реке Колорадо будут стоять морпехи и следить, чтобы вся вода текла прямо к тебе. Такие права, что ты сможешь поступать так же, как Калифорния поступает с городами. – Он внимательно следил за ней. – Ну, сколько ты готова заплатить?
– Я скажу, что ты под кайфом, и не заплачу ни одного юаня. Извини, Джейми, я тебя знаю. Ты – человек, который переспал со мной только для того, чтобы проверить, приятно ли делать это с женщинами.
Джейми ухмыльнулся, не выражая никакого сожаления.
– А если я сказал правду?
– Насчет того, что ты натурал, или насчет прав на воду?
– Это был просто эксперимент.
– Какой же ты говнюк.
Но Джейми не отставал.
– Ты никогда не задумывалась, почему Лас-Вегас – город, который миллион лет назад должен был засохнуть и развеяться по ветру, – живет припеваючи, а мы носимся, словно курица с отрубленной головой?
– Они более дисциплинированные.
– Да, черт побери! Эти суки разбираются в азартных играх, верно? Они смотрят в свои карты – на свои вонючие триста тысяч акро-футов воды из реки Колорадо – и понимают, что они в жопе. Они не обманывают себя, как мы. Не пытаются блефовать, делать вид, что у них хорошая рука.
– Но как это связано с правами?
– Мы все играем в одну и ту же игру. – Джейми начал есть оливки, насаженные на зубочистку. – Я целыми днями работаю с бумагами – слежу за игрой, разбираюсь в основополагающих правах, обращаюсь в суд с ходатайствами. И все мы – Калифорния, Вайоминг, Невада, Колорадо – занимаемся одним и тем же, пытаемся урвать побольше – но так, чтобы федералы не заметили и не ввели военное положение. И если в твоей команде такой человек, как Кэтрин Кейс, у тебя все нормально. – Он пытливо взглянул на Люси. – Но что, если все играют в неправильную игру?
– Я не понимаю, – раздраженно ответила Люси.
– У меня джокер. – Джейми откинулся на спинку стула и улыбнулся, словно довольный кот.
– Знаешь, ты сейчас похож на человека, который пытается продать недвижимость в Новом Орлеане.
– Возможно. А может, это ты слишком долго просидела в пыли и поэтому не видишь всей картинки.
– А ты видишь.
На его лице снова появилась мерзкая улыбочка.
– Теперь – да.
…А сейчас Джейми лежал в пыли – мертвый, и кто-то вырвал ему глаза. Люси снова попыталась подойти к нему, но копы не были настроены подпускать посторонних. И она стала осознавать ситуацию. С некоторым запозданием вернулся рассудок.
Труп Джейми не имел значения, в отличие от живых – копов, водителей, медленно объезжающих сигнальные огни, врачей «скорой» в респираторах, ждущих сигнала, когда можно будет увезти мертвецов. В отличие от людей в баре «Хилтона-6», которые следили за происходящим из окна.
Среди них, возможно, находится человек, который смотрит не на кровищу, а на нее.
Люси попятилась. Может, ее вычислили, и бежать уже поздно?
Она покинула место преступления, представляя себе, как город наконец утащит и проглотит ее – как проглотил Джейми.
Кто это сделал, Джейми?
А затем более важный вопрос:
Что ты им рассказал обо мне?
Глава 3
На поверхности водяного насоса «Красный Крест/Китай – Дружба» виднелась неровная полоса с рваными краями: кто-то провел по углепластику острым инструментом, как когда-то ее папа распахивал плугом землю Сан-Антонио. Только сейчас это было сделано с яростью.
Мария не знала, кто напал на насос и чего этим собирались добиться. Мать-перемать, насос ведь бронированный. Она видела, как от его бетонного каркаса отскакивает бульдозер.
Через поцарапанный пластик ярко проступала цена:
$6,95/литр – Y4/ гун цзинь.
«Гун цзинь» по-китайски – литр. Y – «юань». Каждый, кто жил рядом с аркологией Тайян, знал и это число, и эту валюту, потому что всем сотрудникам платили в юанях, да и сам насос тоже построили китайцы. Ведь мы же друзья, верно?
Мария учила китайский. Могла досчитать до тысячи и писать иероглифы. И, ар, сан, сы, у, лю, чи, ба[4]… Тоны она запоминала тоже. Она училась так быстро, как только могла, с помощью одноразовых планшетов, которые китайцы раздавали всем, кто попросит.
Цена за литр воды сияла в горячей тьме, голубая, размытая от ударов, в которые люди вкладывали весь свой гнев, – но все равно достаточно различимая.
$6,95/литр.
Каждый раз, когда Мария видела порез на поверхности насоса, она думала о том, что знает человека, который это сделал. Dios mío[5], ведь этот человек – она. Каждый раз, глядя на холодные голубые цифры, она приходила в ярость. Просто у нее никогда не было такого инструмента, который мог бы повредить насос. Требовалось что-то особенное. Не отвертка. Пожалуй, один из тех резаков из Иокогамы, которые использовались при строительстве Тайяна, когда там еще работал ее отец.
– Они превращают двутавровые балки в воду, mija[6], – говорил он. – В это невозможно поверить, даже когда стоишь совсем рядом. Волшебство, mija. Волшебство.
Отец показывал ей особые перчатки, благодаря которым он не отрезал себе пальцы. Блестящая ткань давала полторы секунды, прежде чем рука исчезнет в клубе дыма.
Волшебство, говорил он. Или большая наука. Какая разница? Китайцы знали, как работать над крупными проектами. Строить эти cabrones[7] умели. У китайцев были деньги на то, чтобы превратить волшебство в реальность, – и учили обращаться со своей техникой каждого, кто готов горбатиться по схеме «полдня работаешь, полдня отдыхаешь».
Каждое утро, когда солнце начинало выжигать небо до синевы, отец возвращался и рассказывал Марии о чудесах, которые видел ночью, пока работал на высоких голых балках аркологии. Говорил о том, как огромные строительные принтеры разливают материалы, как визжат пресс-формы, как краны возносят собранные конструкции наверх.
Строительство по принципу «точно в срок».
Стены и окна покрывали силиконовым фотоэлектрическим покрытием. Наносишь его, как краску, и пожалуйста – у тебя в сети ток. В Тайяне не бывает веерных отключений, как в остальном Финиксе. Эти люди сами себя обеспечивали электричеством.
И рабочих обедами кормили.
– Я работаю в небе, – говорил отец. – Теперь все будет хорошо, mija. Мы выкарабкаемся. Ты будешь учить китайский, а потом мы отсюда уедем – и не обязательно на север. Можем и за океан махнуть. Они много строят, китайцы. После этого проекта сможем поехать куда захотим.
Это была их мечта. Папа учился резать все на свете и скоро смог бы разрезать барьеры, которые удерживали их в Финиксе, как в ловушке. Они бы добрались до самого Вегаса, Калифорнии или Канады. Черт побери, да он бы смог прорезать им путь через океан до Чунцина или Куньмина! Он бы строил. Новые навыки помогли бы ему разрезать все – и барьеры, и калифорнийских гвардиков, и тупые законы о границах штатов, по которым ты должен был сидеть в зоне для беженцев и голодать, а не уехать туда, где вода все еще текла с неба.
– Резаки из Иокогамы режут все, – говорил отец и щелкал пальцами. – Как масло.
Возможно, по насосу «Красного креста» провели именно таким резаком. Но даже если такой резак и мог проложить тебе дорогу в Китай, добыть с его помощью стакан воды в Финиксе шансов не было.
Какая цена заставила человека напасть на насос?
Десять долларов за литр?
Двадцать?
Может, и всего лишь 6,95, как сейчас, – но для этих людей она была тем же, что и первый удар дубинкой по зубам от полицейского, тем, с чем нельзя смириться. Может, эти люди из стародавних времен не знали, что теперь вода будет стоить $6,95 – отныне и навсегда. Может, они не знали, что за такую цену нужно благодарить судьбу, а не резать насос?
– Зачем мы сюда пришли? – в пятый или шестой раз спросила Сара.
– У меня предчувствие, – ответила Мария.
Сара с отвращением хмыкнула.
– Ну да. А я устала.
Она закашлялась, закрывая рот руками. Из-за бури ночью ей стало хуже: пыль набилась в легкие. Сара снова кашляла кровью, но об этом они с Марией говорили все реже.
– Если что-то произойдет, я хочу это увидеть, – вполголоса произнесла Мария, не отрывая взгляда от цены.
– Как в тот раз, когда тебе приснилось пламя и человек, который вышел из него невредимым? Прошел, как Иисус по воде, только по огню? Ты говорила, что это тоже произойдет.
Мария не поддалась на провокацию. Она видела сны, вот и все. Ее мать называла их «благословения». Шепот Бога. Шелест крыльев святых и ангелов. Некоторые из этих снов были страшными, другие непонятными, а смысл третьих прояснялся только позднее – например, сон о том, что ее отец летает. Ей казалось, что это хороший сон о том, что они выберутся из Финикса, и только потом узнала, что это был кошмар.
– Хочешь увидеть… – раздраженно буркнула Сара.
Она тщетно пыталась найти участок бетона, который не пропитался дневным теплом, наконец сдалась и села на фургоне, отпихнув собранные Марией пластиковые бутылки.
– Значит, ты хочешь тусоваться с техасцами, и из-за этого я должна пропустить дневной сон.
– Ты сама из Техаса, – сказала Мария.
– Говори за себя, девочка. Эти shagua[8] pendejos даже в ванне мыться не умеют. – Сара сплюнула на мостовую что-то черное.
– Ты тоже не умела мыться с помощью губки и ведра, пока я тебе не показала.
– Ну да, но я-то научилась, а они грязные, – возразила Сара. – Сраные техасцы, которые ни хрена не знают. А я тебе не Веселая Перри.
В некотором роде это была правда. Сара избавлялась от техасской манеры растягивать гласные, выскребала из речи техасские словечки, а с кожи – техасскую грязь, терла с такой силой, какую могла выдержать ее белая кожа. Марии не хватало духу сказать ей, что люди все равно за милю чуют в ней уроженку Техаса.
Хотя, конечно, техасцы у насоса воняли. От них пахло страхом и старым, засохшим потом. От них пахло пластиком и мочой. Их запахи перемешивались, потому что они лежали как сардины в банке в фанерных гетто, которые они строили впритык к каждому насосу «Красного креста».
Кварталы вокруг насоса «Дружба» были оазисом жизни в разоренных засухой пустошах, в которые превратились пригороды Финикса. Здесь, среди торговых центров и особняков для среднего класса, беженцы палатками перегораживали улицы и парковки. Здесь они воздвигали деревянные кресты и молились о спасении. Здесь они писали числа и имена, ставили фотографии родных, потерянных на кровавых дорогах Техаса. Здесь они читали листовки, которые раздавали мальчишки – подручные профессиональных «койотов»:
ПЕРЕХОД С ГАРАНТИЕЙ!
ТРИ ПОПЫТКИ попасть в КАЛИФОРНИЮ,
Или мы ВЕРНЕМ ВАМ ДЕНЬГИ!
ОДИН ПЛАТЕЖ, ВСЕ ВКЛЮЧЕНО:
Грузовик до границы. Плот и спасательные пояса. Автобус или грузовик до Сан-Диего или Лос-Анджелеса.
ПИТАНИЕ ВКЛЮЧЕНО!
Здесь, рядом с насосом, была жизнь. Костры, в которые бросали доски, выломанные из брошенных особняков. Палатки Красного Креста, перекосившиеся от песка, который принесла недавняя буря. Врачи и добровольцы в респираторах, защищающих от пыли и грибка – возбудителя кокцидиоидомикоза, занимались беженцами, лежащими на раскладушках, ставили капельницы исхудавшим младенцам с потрескавшимися губами.
– Так в чем дело, сестренка? – вновь спросила Сара. – Почему я здесь, когда должна быть с клиентом? Мне нужно зарабатывать, нужно за квартиру платить…
– Тс-с, – Мария жестом призвала подругу к молчанию. – Это рыночная цена.
– А что с ней? Она же никогда не меняется.
– По-моему, иногда меняется.
– Никогда такого не видела.
Снова зашуршала мини-юбка: Сара искала удобное место. В тусклом голубом сиянии, исходившем от цены на насосе, Мария видела силуэт подруги: блестящий стеклянный кристалл в пупке, короткий топ, обтягивающий грудь, плоский живот. Все признаки юного тела. Каждый элемент костюма старался обратить на нее внимание Финикса.
«Мы все стараемся, – подумала Мария. – Все мы пытаемся выжить».
Сара шевельнулась, расталкивая бутылки с этикетками «ПьюрЛайф», «Софтуотер», «Агва асуль» и «Эрроухед». Одна из бутылок с грохотом упала на мостовую. Сара нагнулась, чтобы ее поднять.
– Знаешь, в Вегасе воду дают бесплатно, – сказала она.
– Фанпи. – Это китайское слово Мария подцепила у прорабов, которые работали на стройке вместе с ее отцом.
Чушь.
– Сама ты фанти, loca[9]. Это правда. Тебе разрешают брать воду прямо из фонтанов, которые стоят перед казино. Вот сколько у них воды.
Мария пыталась не спускать глаз с насоса и цены на нем.
– Так они делают только Четвертого июля. Типа, проявляют патриотизм.
– Не-а. В «Белладжио» – каждый день. Любой может подойти и получить стакан воды. – Сара постучала по краю фургона пустой бутылкой «Аква фины». – Вот увидишь. Когда я приеду в Вегас, ты все увидишь.
– Потому что твой мужик возьмет тебя с собой, – сказала Мария, даже не пытаясь скрыть сарказм.
– Вот именно, – парировала Сара. – Он бы и тебя взял, если бы ты с ним тусовалась. Нас обеих бы взял – он любит зажигать. Просто будь с ним дружелюбной. – Помедлив, она продолжила: – Знаешь, ты тоже можешь быть его подругой. Я не жадная.
– Да, я знаю.
– Он хороший, – настаивала Сара. – И извращения разные не любит, не то что калифы из баров. У него отличная квартира в Тайяне. Ты не поверишь, как красиво Финикс выглядит сверху, при нормальных воздушных фильтрах. У пятаков жизнь клевая.
– Он сейчас только пятак.
Сара решительно замотала головой.
– Это навсегда, сестренка. Даже если компания и не отправит его в Вегас, пятизначный номер – это навсегда.
Она стала в розовых красках описывать стиль жизни своего пятака и то, что будет делать, когда выберется из Финикса. Но Мария ее уже не слушала.
Она знала, почему Саре казалось, что в Вегасе бесплатная вода. Она тоже ее видела – в программе «Голливудская жизнь», посвященной Тау Оксу. Мария смотрела ее у входа в один из баров, где Сара пыталась разводить мужиков на выпивку.
Звезда «Неустрашимого» на крутой «Тесле» остановилась перед одной из аркологий Вегаса. Камера следила за Тау Оксом, но Мария забыла о знаменитости, когда заметила фонтан.
Здоровенный фонтан, разбрызгивающий воду прямо в воздух. Танцующие струи воды. Вода в лучах солнца – словно бриллиант. Дети плескались в ней, просто тратили зря.
Совсем как в аркологии Тайян, только без охранников, которые не пускают тебя внутрь. Но на улице. Они позволяли воде испаряться. Упускали ее.
Когда Мария увидела эти фонтаны под открытым небом, она наконец поняла, почему отец пытался перевезти их в Вегас. Почему он был так уверен в том, что им нужен именно этот город. Увы, его план не сработал. Они опоздали выбраться из Техаса, а потом Закон о независимости и суверенитете возвел перед ними непреодолимые барьеры. Каждый штат понял, что у него будут проблемы, если он не остановит поток людей.
– Это временно, mija, – сказал папа. – Это не навсегда.
Но к тому времени Мария уже не верила папе. Она поняла, что он старик. Viejo[10], да? Он жил, руководствуясь старой картой мира, которого уже не существовало.
По опыту Мария знала, что мир совсем не такой, каким его представлял себе папа. Он все повторял, что это Америка, что Америка – это свобода, возможность делать то, что хочешь. Однако гибнущая страна, по которой они ехали, где техасцев для устрашения вешали на пограничных заграждениях Нью-Мексико, совсем не походила на его образ Америки.
У него были старые глаза. Ojos viejos[11]. Ее отец не видел того, что происходит прямо у него под носом. Он говорил, что люди вернутся в свои дома, – но этого не произошло. Он говорил, что ты сможешь остаться в родном городе, – но этого не произошло. Он говорил, что ты снова увидишь своих школьных друзей, – но этого не произошло. Он сказал, что мама придет на твою quinceañera[12], – но этого не произошло. Все вышло совсем не так, как он говорил.