Оглядев себя, я вспомнила, что забыла расстаться с нарядом путаны. Явись я перед Наполеоном в таком виде, он бы, как пить дать, принял бы меня за приятный сюрприз, преподнесенный кем-нибудь из старательно заботящихся о его досуге друзей. В этом случае у меня практически не оставалось бы шансов убедить Подольского в том, кто я есть на самом деле.
Юркнув в «девятку», я быстро скинула одежду, взятую напрокат у Ленки, и облачилась в свое, родное, бывшее одним из любимых в таких случаях — черные джинсы и просторную футболку. Такое одеяние нисколько не сковывало движений, поэтому сейчас было весьма кстати.
Успешно забравшись на первую ступеньку, я попыталась взгромоздиться на следующую, но расстояние до нее было слишком большим, и даже нога михалковского дяди Степы вряд ли бы до нее дотянулась, поэтому пришлось показать свои способности в умении подтягиваться. Сосредоточившись, я сделала значительное усилие, и вторая высота была взята. Следующие «ступени» были преодолены практически без проблем.
Я уселась на вершине забора, как курица на насесте, чтобы немного перевести дыхание, а заодно обдумать, как действовать дальше. Прыгать было рискованно — слишком высоко, а ноги мне в будущей жизни вполне еще могли пригодиться. Иного выхода, чем лезть задом, на ощупь отыскивая ступней очередную железяку, просто не оставалось, и я приступила к действиям.
Представив, как это зрелище смотрится со стороны, я даже засмеялась. Однако, как оказалось, веселье было преждевременным. Кто-то резко подхватил меня за ремень джинсов и, тряся моим беспомощным телом в воздухе, стал орать:
— Почтальон Печкин, говоришь? Посылку, значит, принес? Что у тебя в ней — фоторужье или что покруче? Ты что здесь выискиваешь, стерва?
На выручку мне в очередной раз пришло владение системой карате. Сделав одно из особенно хорошо отработанных движений, я не только смогла вырваться и благополучно приземлиться на ноги, но и нанести удар. Наполеон закряхтел и согнулся от боли. Моя ловкость, сноровка и годами отработанные навыки карате сыграли свою роль.
Воспользовавшись моментом, я нанесла второй удар, который заставил Подольского упасть на спину. После того как он попытался подняться, я для страховки наступила ему на грудь ногой и сказала:
— Тихо, дядя! Давай жить дружно! Я частный детектив — Татьяна Иванова. Если не будешь дергаться, покажу лицензию. Хочу всего-навсего задать тебе пару вопросов. В случае отказа в скором времени будешь иметь малоприятное общение с ментами.
Для подтверждения своих вполне миролюбивых намерений я протянула Наполеону руку, чтобы помочь подняться. Он игнорировал этот жест, встал сам и, отряхиваясь, произнес:
— Ну, давай твою лицензию.
— Калитку отвори, она у меня в машине, — кивнула я на дверь.
— Ага! Щас! Мой дом — моя крепость, а там, — Подольский махнул рукой в сторону забора, — не знаю, что ты мне приготовила.
— Я приехала побеседовать по поводу приобретения вами бывшего пионерского лагеря у госпожи Сурковой, и общение со мной, поверьте, в ваших интересах, поскольку названная дама исчезла.
Наполеон явно испытал чувство облегчения. Он будто был готов к этому вопросу, кто бы его ни задал. Мне, безусловно, такое поведение показалось странным: в лагере не показывается, о своих законных правах не заявляет, а тут ведет себя так, словно о его новом приобретении давно стало известно всем окружающим. Хотя, возможно, Подольский не хотел привлекать внимание к своей персоне раньше времени.
Наполеон молча подошел к двери, отодвинул тяжелый массивный засов и жестом пригласил меня выйти. Я нырнула в машину, достала из нее лицензию и, так же молча, протянула ее Подольскому. Он посмотрел в документ с вызывающей ухмылкой. Надо сказать, что единственной одеждой, прикрывающей его прелести, были огромные семейные трусы. Однако Наполеон вел себя абсолютно непринужденно и смело, и это многое говорило о его характере.
Фонарь во дворе горел слишком тускло, и, чтобы получше разглядеть мелкие записи в лицензии, Подольский пригласил меня в дом.
Я уже говорила, что личность этого человека весьма меня заинтересовала, именно поэтому, забирая из машины лицензию, я прихватила еще и несколько жучков с целью установления их в доме Наполеона. Технические средства, подобные этим, имелись у меня в широком ассортименте, а если чего-то и недоставало, я всегда знала, где можно пополнить арсенал. Надеяться на полную откровенность, а тем более честность Подольского было глупо, поэтому я и запаслась жучками.
Дверь в дом была не менее массивной, чем та, которая служила входом во двор. Подольский явно не собирался предлагать мне никакого уютного места для разговора. Остановившись в коридоре, он стал всматриваться в лицензию. Я же нагло прошествовала в глубь помещения. Обстановка в доме полностью соответствовала смысловой значимости клички Наполеона — трудно было бы назвать, чего здесь не хватало.
— А у вас ничего! Богатенько… — протянула я. — Цветочки любите? — Я потрогала рукой шершавый листочек висящего на стене искусственного цветка и незаметно зацепила за него жучок.
На всякий случай где-нибудь нужно было пристроить и второй. Традиционное место бесед у русских людей — либо гостиная, либо кухня. Поэтому, оставив одного помощника в гостиной и делая вид, что мне жутко любопытно, как проживает столь известная личность, я отправилась в кухню. Ее стены также обильно были украшены цветами, и поскольку они не нуждались в поливе, я могла надеяться на сохранность жучков. Недолго думая, второе подслушивающее устройство я тоже разместила в одном из цветков.
Во время моего исследования наполеоновских хором сам хозяин смотрел на меня с изумлением.
— А ты наглая! — протянул он, когда я наконец соизволила посмотреть в его сторону.
— Как ты! — парировала я. — Думаю, по этой причине мы найдем общий язык.
В разговоре с Подольским я перескакивала с «ты» на «вы», в зависимости от его поведения. Вообще, я стараюсь всегда придерживаться в беседах правил этикета, но когда тыканьем унижают мое достоинство, я реагирую адекватно. Тем более люди такого типа, как Подольский, в интеллигентной обстановке чувствуют себя, наверно, не в своей тарелке.
— Итак, — я уселась в кресло и, поманивая пальцем, дала понять, что пора вернуть мою лицензию, — лагерь на сегодняшний день является вашей собственностью?
— Ты же знаешь. Кстати, а откуда?
— Служебных тайн не выдаю. Так вот, мне сделка, совершенная между вами и Сурковой, кажется весьма сомнительной.
— Кажется — крестись! — ухмыльнулся Наполеон.
— Давай не будем шутить. После подачи заявления об исчезновении человека менты не могут бездействовать, а если за дело возьмутся они, то тебе, насколько я понимаю, несдобровать. Они на тебя зуб имеют, сам знаешь, а некоторые из них тоже, между прочим, метят в Наполеоны, а заодно на генеральские погоны.
Подольский насупился, он явно не любил, когда его загоняли в тупик.
— Так вот, Суркова исчезла, куда — неизвестно. Живая она или труп — тоже. Ты владеешь по этому поводу какой-нибудь информацией?
— Понятия не имею! — с ухмылкой ответил Подольский.
— Почему она решила продать лагерь тебе?
— А я откуда знаю? Это у нее надо спрашивать. Решила и решила. Я хотел его приобрести, она — продать. Какие проблемы?!
Я поняла, что Подольский пока стоит на довольно твердых позициях, поэтому решила потребовать документальное подтверждение его слов.
— Покажи документы!
— Ради бога! — Наполеон вышел в другую комнату и через две минуты вернулся с документами в руках.
Я взяла бумаги в руки и внимательно стала их рассматривать. Среди договоров купли-продажи и прочих листков находилась та самая расписка, которую я благополучно извлекла из мусорницы. Я перечитала еще раз знакомые строчки и отложила расписку в сторону, чтобы посмотреть все остальное.
Везде имелись все необходимые печати, подписи, справки и прочее, в общем, придраться было не к чему. Подольский смотрел на меня самодовольно, с откровенным вызовом, считая, будто он в этом «бою» победитель. Однако, ведя себя таким образом, он глубоко ошибался, так как возбуждал во мне еще большую подозрительность. Ведь человек, не причастный к исчезновению Инны Георгиевны, вел бы себя совершенно иначе. Я решила, что не зря «кинула» здесь жучки, потратив на них, между прочим, солидную сумму.
— Ладно, адью, Бонапарт, — сказала я, поднимаясь с кресла.
Подольский сидел выпучив глаза, которые постепенно наливались кровью, и, по всей видимости, предполагал, будто я его таким образом морально опустила. Остерегаясь быть переброшенной через забор, я пояснила:
— До свиданья, говорю, до сви-да-ни-я! — Я поспешила направиться к двери.
— Назад так же полезешь или через дверь? — иронизировал Подольский, очевидно, желая, чтобы его слово было последним.
Подольский сидел выпучив глаза, которые постепенно наливались кровью, и, по всей видимости, предполагал, будто я его таким образом морально опустила. Остерегаясь быть переброшенной через забор, я пояснила:
— До свиданья, говорю, до сви-да-ни-я! — Я поспешила направиться к двери.
— Назад так же полезешь или через дверь? — иронизировал Подольский, очевидно, желая, чтобы его слово было последним.
Я не стала отвечать — пусть радуется. Пока.
* * *Время близилось к полуночи, когда я приехала домой, но спать не хотелось, наверное, потому, что выспалась перед визитом к Наполеону. Гарика и Кэт уже не было, на столе вверх дном лежала перемытая посуда — Кэт позаботилась. Я расставила все по местам и закурила. Эта процедура помогала мне думать. Но мысли как-то не хотели слушаться, разбегались в разные стороны, все-таки сказывалась усталость: лазанье по заборам не прошло даром. Я ощутила голод и, в надежде найти хоть кроху съестного, заглянула в холодильник. На верхней полке мирно покоились приготовленные мною на обед щи, но, несмотря на то, что я недавно просто мечтала о них, идея отведать хотя бы полполовника сейчас меня не прельщала.
Гарик имел завидный аппетит, судя по тому, как тщательно были уничтожены яства, приготовленные Кэт.
Оглядев содержимое холодильника, я протянула:
— У-у-у…
Как бы в унисон моему мычанию прозвучал заунывный звонок в дверь. Он, казалось, «голосил» как-то иначе, чем всегда, как будто его оторвали от ночного сна.
— Кого это принесло так поздно? — недовольно пробурчала я.
На цыпочках подкравшись к двери, я осторожно посмотрела в глазок. Свет в прихожей не горел, поэтому мое приближение к нему вряд ли кто-то мог заметить. Вообще, я не имею привычки знакомиться с гостем посредством глазка, но сейчас такая конспирация нужна была потому, что я предположила факт навязчивого продолжения ухаживаний Гарика.
За дверью, судя по длине волос и силуэту одежды, стояла женщина. В подъезде, конечно, царила темнота, но нос Гарика даже в ней весьма сложно было перепутать с чьим-то другим, а Папазян мне сейчас казался самым нежелательным гостем. Я бесстрашно открыла дверь и обнаружила за ней Курбанову.
— Добрый вечер, Таня.
— Вы хотели сказать: «Добрая ночь, Таня»? — съязвила я, возмущаясь столь поздним визитом клиентки; в конце концов, я имела право на нормальный сон.
Успокоив себя тем, что я все равно бодрствовала, я стала более мягко разговаривать с Екатериной, тем более появилась веская причина для этого.
— Вот, это вам, — она стала вынимать из пакета свертки с чем-то вкусным — судя по запаху, распространяющемуся по кухне.
Я жадно смотрела на них.
— Я названиваю вам весь вечер. Переживаю — что и как. Потом подумала, что вы занимаетесь рассле…
— Правильно подумала, — перебила я ее, жуя кусок копченой курицы, — дальше что?
— Решила, что раз вас так долго нет, значит, вы проголо…
— Правильно решила, — вновь перебила я, — дальше что?
— Дальше — ваша очередь. Рассказывайте, что нового. Я не могу сидеть в безвестности.
Я подумала, не стоит так резко разговаривать с клиенткой, она все-таки деньги платит, и стала, периодически сглатывая прожеванную пищу, рассказывать о событиях минувшего дня. Катерина становилась все мрачнее и мрачнее, так как теперь ей было ясно, что лагерь действительно Сурковой уже не принадлежит. Это для нее означало прежде всего необходимость поисков нового места жительства в Тарасове, поскольку домой, в Самару, уехать она не могла, так как нужно было дожидаться результатов расследования по факту исчезновения матери, да и, насколько я понимаю, без ведома мужа она не смела покинуть город, а ее Алик пока никаких вестей о себе не давал.
— Что же мне, начинать себе что-то подыскивать? — советовалась со мной Курбанова.
— Не думаю. Кто вас поставил в известность о том, что лагерь продан?
— Вы.
— До этого вы не знали о продаже?
— Нет.
— Будем считать, что не знаете и сейчас. К тому же дело с этой продажей — темное. И раз новый хозяин не торопится вас оттуда выселять, живите себе на здоровье.
— Какое уж там здоровье?! Ночей не сплю. А теперь — тем более, зная, что это чужой дом. Почему все так?
— Я обязательно это выясню, обещаю, — заключила я.
Курбанова поняла — разговор закончен, и встала, чтобы уйти.
— Вы, кстати, на чем? Ночь ведь уже! Может, подвезти? — вслед ей крикнула я.
— Нет, спасибо, я на такси, машина дожидается меня внизу. Завтра заедете?
— Угу, — пробормотала я, хотя знала, что это будет зависеть от обстоятельств.
После ухода Екатерины я еще немного покопалась в принесенных ею продуктах и, окончательно насытившись, завалилась спать.
* * *Я тщетно махала в воздухе рукой, пытаясь нащупать будильник, который настырно пищал. В конце концов пришлось подняться и нажать на нужную кнопку. Первым пунктом в моем плане действий на этот день была проверка личности нотариуса, который заверял сделку по продаже лагеря. Все-таки сомнительные сделки заключаются преимущественно у сомнительных специалистов.
В этом деле я собиралась прибегнуть к помощи Кири, поскольку менты наверняка владели какой-нибудь информацией о чистоте совести людей этой профессии. Возможно, чья-то фамилия слишком часто мелькала в уголовных делах, наверно, что-то интересненькое могли рассказать осведомители. В общем, при желании нужные сведения можно было получить достаточно легко.
Выпив чашку свежесваренного кофе, я решила сначала сама наведаться в эту нотариальную контору, задавшись целью хотя бы со стороны посмотреть, что собой представляет нотариус. Иногда даже короткое знакомство с человеком дает довольно полную информацию о нем. Например, на Наполеона мне достаточно было только глянуть, и мне сразу стало ясно, какого полета эта птица.
Контора находилась в Трубном районе, на проспекте Энтузиастов, поэтому я сначала заскочила на заправку: бензин после вчерашней «прогулки» был на исходе. Выходя из машины, я заметила, что возле дверей в помещение стоит кучка людей.
— За чем очередь? — весело спросила я.
— За нотариусом! — ответил шутливо молодцеватый мужчина лет пятидесяти.
— А что, его еще нет? — поинтересовалась я.
— Ее, — поправила меня одна из женщин, — с десяти работает, а сейчас без пяти только.
Я и не додумалась, что нотариус — женщина: в документах была указана фамилия — Бойко — и инициалы. Я решила поинтересоваться общественным мнением об этой самой Бойко.
— Бабуля, — шепнула я, подойдя к самой на вид привередливой из собравшихся.
Она ничего не ответила, а только строго и вопросительно посмотрела в мою сторону.
— Как она? Ничего? — Я кивнула на дверь конторы.
Бабка осмотрела меня оценивающе. Я поняла, что надо ее разговорить.
— Я первый раз здесь. Жутко переживаю, потому что однажды по-крупному влетела.
— Даже не сомневайся. Останешься довольна. Женщина она порядочная, интеллигентная и внимательная.
Стоящие поблизости бабульки, невольно став свидетелями нашего разговора, решили к нему присоединиться:
— Да, да, дочка. Она правду говорит, — твердили они в один голос.
Естественно, слова этих женщин на самом деле не могли быть мерилом порядочности, но кое-что значили и они. Ровно в указанное время дверь открылась изнутри, и все желающие смогли войти. Передо мной было человек восемь, поэтому мне довелось насладиться всеми прелестями времяпрепровождения в очереди. Хотя, в отличие от обычных ситуаций, здесь все проходило довольно гладко: никто не нервничал, не кричал, не ругался.
Возможно, потому, что многочисленные знакомые не лезли в кабинет без очереди, а если это и происходило, то дольше минуты они там не задерживались, так как получали от ворот поворот. Эти посетители злобно хлопали дверями и ругали на ходу нотариуса, по сути дела, справедливо отказавшего им в приеме без очереди. Это было непривычно, поскольку зачастую чиновники позволяют себе не только с распростертыми объятьями встречать тех, кто умел их хорошо отблагодарить, но и распивать в рабочее время по полчаса чаи и кофе, зная, что в душном коридоре томятся люди, которые, измучившись, должны будут все-таки оплатить соответствующие услуги.
Несмотря на все плюсы, минуты ожидания были все же малоприятными. Особенно их тягость чувствуется, когда куда-то торопишься, а торопиться мне было куда — столько дел ждало еще впереди.
Наконец очередь дошла и до меня. Гостеприимным взглядом я была встречена женщиной средних лет, стройной и довольно приятной на внешность.
— Слушаю вас, — сказала она, когда я присела.
Мне пришлось на ходу сочинить длинную историю о том, что отец моего мужа жуткий пьяница и мы продали его двухкомнатную квартиру, а вместо нее собираемся купить ему какую-нибудь комнату в коммуналке на имя мужа. Я говорила, с неподдельным интересом спрашивая о том, возможно ли это в том случае, если мой супруг уже является собственником другой квартиры.