– Нет, нас не найдут, – взвесив все это, решила я. – Но все равно, давайте-ка поспешим!
– Уходим, – скомандовал Зяма, взмахнув разнообразно полезной клеенчатой сумкой, в которую он уже успел упаковать гостиничную складную коляску.
– Подождите! – Настя застопорилась. – А разве мы не должны попрощаться с ним?
Я вздохнула.
Ох, уж эти романтики!
Ну, ладно.
– Прости и прощай, дорогой незнакомый друг! – скороговоркой произнесла я, коротко поклонившись пирамидальному пончо. – Наша встреча была короткой, но незабываемой. Вечная память о тебе сохранится в наших сердцах, можешь даже не сомневаться.
– Аминь, – торопливо молвил Зяма и потянул Настю в сторону, противоположную той, откуда мы явились.
В толпе на Кампо ди Фьори Санек потерялся.
К счастью, ему хватило ума прикинуться туристом и за пять евро, настойчиво втиснутых в коричневую лапку одной итальянской бабушки, напроситься гостем на ее балкон, чтобы снять оттуда панораму площади.
На самом деле с балкона он просто внимательно осмотрел Кампо ди Фьори в таком ракурсе, который позволил ему обнаружить ландшафтное надругательство в виде окруженного тремя грациями атлета, одетого в прозрачную маечку и шорты с оборочками.
Балконы в качестве смотровых площадок определенно пользовались спросом! В доме на другой стороне площади через перила опасно перевесились два брата-акробата – однотипные темноволосые парни, накачанные, стройные и смазливые. Они тоже кого-то жадно высматривали на площади. «Чужих жен, наверное!» – неприязненно подумал лысоватый хилый Санек.
Интересовавшая его гоп-компания как раз покидала Кампо ди Фьори.
Санек засек направление и устремился следом, с ощутимым трудом выдерживая темп, заданный группой отрыва.
Разумеется, он обратил внимание, что за недолгое время, проведенное на рынке, маленький отряд избавился от большой сумки на колесах и таким образом превратился из мотопехоты в пехоту обыкновенную.
«Еще и приторговывают чем-то, шустрилы!» – не без уважения подумал Санек.
Он не мог не восхищаться людьми, способными ловко устраивать свои дела и делишки в любых обстоятельствах.
Четверо ловких в хорошем темпе дотопали до оживленной Виа Национале и завалились в «Макдоналдс».
С этим заведением все было ясно: там можно было быстро подзаправиться фастфудом, рискуя повредить желудку, но не моральным устоям. Что-что, а супружеская честь в «Макдоналдсе» опасности не подвергалась.
Санек прикинул, что у него есть пятнадцать-двадцать минут, и устроился в соседнем интернет-кафе, ожидая выхода четверки и попутно сливая заказчику пикантные снимки из гостиничного номера.
Откушав, атлет и грации сделались медлительными и вальяжными. Они двинулись по бульвару, расслабленно созерцая витрины, пока не наткнулись на первый же манящий стикер с надписью «Saldi».
В этот момент группа дрогнула, но все же продолжала движение.
Однако уже у рекламных плакатов «Sconti» наметанный глаз Санька отметил в рядах четверки нервную вибрацию, предвещающую скорый распад команды.
И наконец – соблазнительная наклейка «Liquidazioni» разбила плотную группу вдребезги!
Три грации с места в карьер рванули на распродажу в торговый центр. Атлет, немного помедлив, с ускорением двинулся к пыльной лавке с винтажным барахлом.
– А вот это затянется надолго! – сказал себе Санек, совершенно правильно оценив многокаратный алмазный блеск в глазах охочих до покупок дамочек.
Он перешел на другую сторону улицы, устроился за столиком уличного кафе и приготовился скоротать часок-другой за кофе с панини.
Однако не прошло и двадцати минут, как из предупредительно разъехавшихся стеклянных дверей выступили две пары: сначала Вика под ручку с невесть откуда взявшимся кавалером, а потом и Инка – в аналогичной комплектации. Спутники девушек были похожи, как братья: коренастые, смуглые, с антрацитовыми кудрями, с напряженными желваками на челюстях.
«Где-то я их видел?» – подумал Санек, но не вспомнил – где.
Кавалеры крепко обнимали своих дам, а те сверкали глазами, трясли волосами, щеки их пылали, – должно быть, дамы смущались, – и семенили на заплетавшихся ножках.
Санек, не ожидавший ничего подобного, мучительно поперхнулся колючей крошкой.
Пока он кашлял, темпераментные брюнеты увлекли трепетных блондинок в переулок.
Торопливо подсунув под пепельницу на столе бумажку в десять евро и едва не опрокинув стул, Санек заторопился вдогонку.
В витрине комиссионного магазина, в обрамлении траченных молью песцов, тревожно колыхнулось и растаяло смутное бледное пятно.
Спустя минуту из двери лавки под неистовый звон колокольчика и причитания, издаваемые обладательницей женского голоса, вырвалась высокая особа, ниже пояса укрытая длинной юбкой, а выше – мятой шелковой шалью. Складки изумрудно-зеленой шали почти полностью скрывали лицо высокой особы и – в плотном контакте с многоярусной юбкой цвета салата – делали ее фигуру похожей на недозрелый капустный кочан.
Вырвавшись на оперативный простор, самоходный овощ без колебаний определился с направлением и увязался за кудрявыми брюнетами с их блондинками и Саньком с его плешью – замыкающим.
– Безмозглый идиот! – беззлобно выругалась мама Люция. – Что ты делаешь? Занеси все обратно! Я же сказала, сегодня мы закрыты! Или ты забыл про день рождения бабушки?
– Я забыл, – послушно согласился Пепе.
Про юбилей бабули – грандиозное фамильное торжество с ярко выраженными признаками апокалипсиса – мог забыть только безмозглый Пепе. Все остальные члены семьи считали часы до праздника, в меру присущего каждому родственнику именинницы оптимизма прикидывая собственные шансы пережить этот день без больших потрясений и травм.
В потерях уже числились ошпаренные кипятком руки тети Марии, придавленная шкафом нога дяди Петра, расстроенный неправедно добытыми пирожными желудок малыша Нико, вырванные в отчаянии волосы мамы Люции, оттоптанная лапа кота Максимуса и полностью сдохшая канарейка, скончавшаяся без видимых причин. Вероятно, от «сокрушения чувств», вызванного оперными ариями приглашенного со стороны повара.
Единственным человеком, который по итогам праздника наверняка мог остаться целым и невредимым, была сама бабуля. Запасом жизненной прочности она располагала таким, при котором девяносто лет – это тьфу, детский возраст!
Облаченная в пурпурный шелк, с косыночкой в тон на голове, бабуля восседала в резном кресле, временно перемещенном с пересечения караванных троп в прихожую, и руководила потомками, как кардинал в парадном облачении – отрядами самоотверженных крестоносцев.
Время от времени в ряды ее верных воинов вливались только что прибывшие в Рим представители родни с периферии. Народу в комнатах становилось все больше, так что мама Люция, положа руку на сердце, вполне понимала порыв безмозглого Пепе выставить из дома хотя бы неживые фигуры.
Музей восковых персон синьоры Альфиери был далеко не так знаменит и богат, как аналогичное заведение мадам Тюссо, но свою лепту в семейный кошелек вносил исправно. Секрет был в местоположении заведения. Бабуле Альфиери хватило ума сохранить в частной собственности два этажа старинного дома, коммерчески выгодно расположенного на оживленной площади Кампо ди Фьори. В комнатах на втором этаже жила семья, на первом располагались маленькая кондитерская, крошечный кафетерий и музей восковых фигур, под который отвели бывший коридор. Окон в нем не было, отопления тоже, и холод даже летом стоял такой, в каком комфортно бывает только неживым персонам.
При этом никаких кричащих вывесок над дверью не имелось. Вкуснейшее миндальное печенье, изготовленное по секретному рецепту мамы Люции, туристы находили по запаху, а музей восковых фигур – по дежурным персонажам, выставленным во двор безмозглым Пепе.
Иногда ему помогал один из братьев маленького Нико. Вместе они добросовестно выгуливали группу восковых персон каждый день, честно стараясь всякий раз формировать компанию в какой-то привязке к текущим событиям.
К примеру, в День святого Джузеппе, защитника бедняков, девиц и столяров, во двор выдвигали Мастера Вишню, вырезающего из полена куклу Пиноккио. Это было особенно уместно в связи с тем, что в День Джузеппе в Италии отмечался еще и светский Праздник Отца: столяр Вишня, подшефный святого Джузеппе и папа деревянного человечка, подходил на роль героя сдвоенного торжества по всем статьям.
Сегодня Пепе опередили. Кто-то – без его участия – уже поместил под дверью восковую фигуру, о которой Пепе не мог бы с уверенностью сказать – кто же это такой? Впрочем, подобной неопределенностью грешили многие музейные экспонаты, особенно старые.
Фигура дня олицетворяла собою крестьянина в праздничном домотканом наряде, устало задремавшего над скудными дарами земли. А Пепе вовсе не забыл, что в именно день рождения бабули итальянцы, счастливо избежавшие родственных связей с синьорой Альфиери, отмечают Феррагосто – праздник, которым завершается сезон больших летних работ!
Было совершенно ясно, что пучки травы перед восковым земледельцем символизируют собою успешное окончание жатвы, а глубокий сон в неудобной позе прозрачно намекает на чрезвычайную утомительность праведных крестьянских трудов.
В продолжение темы праздника урожая затейник Пепе выставил на площадь древнеиталийского бога Земли и посевов Консуса, а также императора Цезаря Октавиана, которому римский сенат присвоил имя Августа, из-за чего консуалии были переименованы в августалии.
Праздничная композиция из трех фигур получилась гармоничной и содержательной.
Жаль, что мама Люция велела ее убрать!
Если вас никогда не похищали, вы не можете знать заранее, как именно отреагируете на подобное нарушение ваших прав и свобод.
В юности, когда я запоем читала сентиментальные романы из жизни прелестных пленниц похотливых пиратов, разбойников и султанов, я самонадеянно полагала, что на месте этих излишне трепетных особ сумела бы дать достойный отпор похитителям.
Уж я бы не ахала, не «склеивала» ладошки в робкой мольбе и не падала бы в обморок! Я бы ка-ак врезала этим гадам! По их наглым небритым рожам, по тюрбанам, по горделиво выпяченному мужскому достоинству! Уж я бы отбила у них охоту к плотским утехам и – кулаками, и каблуками!..
Так я думала, воображая маловероятную в наш просвещенный век попытку насильственного обращения Индии Кузнецовой в сексуальное рабство.
Я ошибалась.
Когда смуглый мускулистый малый, типичный левантийский пират, только без серьги в ухе, неожиданно вторгся в раздевалку магазинчика, где я неторопливо и с удовольствием развешивала наряды для последующей примерки, я подумала, что бедняга ошибся кабинкой.
Популярный магазин женской одежды в период тотальной распродажи – самое подходящее место, чтобы напрочь дезориентировать брутального парня!
Даже мой братец Зяма, закаленный многолетним дизайнерством, и тот в подобной ситуации демонстрирует некоторые признаки топографического кретинизма. А уж папа, даром, что настоящий полковник, сразу сбивается с неостывшего следа мамули и после непродолжительного поиска среди вешалок обессиленно присаживается у кассы, понимая, что место встречи изменить нельзя. Не напрасно наиболее мудрые женщины стараются не брать с собой «на шопинг» такую обузу, как весь мужчина целиком, предпочитая ограничиваться его кредиткой.
Нормальный мужик, заплутав в примерочной, должен был покраснеть как маков цвет и вывалиться вон, оборвав занавеску.
Однако этот парень не извинился и не испарился. Напротив: он одарил меня улыбкой, исполненной самого зловещего торжества, и сцапал меня за руку. А потом коварно заломил ее мне за спину таким ловким приемом, который для посторонних наблюдателей превратил нас в сладкую парочку, склеившуюся в тугом объятии!
Годы жизни в относительно цивилизованном обществе свели на нет мою девичью готовность к похищениям и порабощениям. Я растерялась и вспомнила о необходимости противостоять насилию хотя бы возмущенными криками слишком поздно, когда пират уже вывел меня из битком набитого людьми магазина.
Впрочем, я не уверена, что мои вопли в торговом зале привлекли бы чье-то внимание.
Тотальная распродажа – это ведь такое испытание для женского организма, при котором слух, нюх, память и моральные принципы отключаются в пользу зрения, осязания и мускульной силы, обостряющихся с благой целью – первой высмотреть, пощупать и выдрать из рук конкуренток обновку получше.
Оказавшись на улице, я пару раз – для бодрости духа – лягнула похитителя ногой, но это его не очень-то сильно впечатлило и нисколько не задержало. Балетки – прекрасная обувь, но в качестве оружия ближнего боя они значительно уступают модельным туфелькам на шпильке по силе удара.
А тут еще мы свернули за угол, и я увидела, что прямо перед нами в аналогичном подобии страстного танго выступает другая сладкая парочка – Вика и еще один мускулистый левантийский пират, почти двойник моего собственного похитителя.
Вика не делала решительных попыток освободиться, только страстно скулила, и я поняла, что не могу оставить ее одну. Она-то уж совершенно точно не даст отпор похотливым султанам!
Во-первых, не сможет. Во-вторых, не захочет. Стопроцентно – падет жертвой стокгольмского синдрома, слабая женщина!
Я еще раз пнула своего пирата – просто для собственного удовольствия, и прекратила зловредно тормозить.
Нет, нет, я не сдалась на милость похитителя!
Я прекратила открытое сопротивление, чтобы сберечь силы для партизанской борьбы.
Слипшись боками, как сиамские близнецы, мы с пиратом в ускоренном темпе прогулялись по узким улочкам Вечного города.
Мимо водоразборной колонки, из носика которой меланхолично капала вода, мы устремились вверх по длинной-предлинной лестнице и на середине ее неожиданно нырнули в открытую дверь.
Перегруппировались – пират выдвинул меня вперед в арьергард – и ветерком просквозили по узкому коридору меж кафельных стен.
Оказались в маленьком баре, «прошили» его насквозь и затормозили в помещении, похожем на кухню, не использующуюся по прямому назначению лет эдак сто.
Я огляделась и встревожилась.
Большая изразцовая печь, длинный металлический стол, на каменных стенах – богатая экспозиция испещренных старыми шрамами разделочных досок, на специальном подносике – впечатляющая коллекция разнокалиберных ржавых инструментов, представленных в широком диапазоне: от мясницкого топорика до штопора.
В сочетании с внезапным похищением сей интерьер наводили на скверные мысли!
– Надеюсь, нас не будут пытать? – пробормотала я.
– Зачем же нас пытать?! – взметнулась Вика. – Попросили бы по-хорошему, я, может, и сама бы согласилась! Тем более что парни вполне симпатичные!
– Сдается мне, нас похитили не с целью продать двух прекрасных девушек в сексуальное рабство, – предположила я, с робкой надеждой посмотрев на подоконник.
Его украшала крупная, размером с садовую тачку, модель паровоза с двумя вагонами. Какая-никакая, а все-таки игрушка! Не самая уместная вещь в пыточной камере.
Может, не все так плохо, как мне кажется? Может, никакие это не застенки?
Однако пираты выглядели устрашающе. Они были так похожи, что напоминали солдатиков из одного набора, а солдатики – это не те игрушки, которые подходят милым девочкам в качестве игрушечек.
И тут я их узнала!
Это были те самые не то греки, не то испанцы, преследовавшие нас с Зямой на этапе вывоза ванны! Те, которых мы ловко сбили со следа экспромтом с переодеванием в туалете!
Значит, они точно не уличные приставалы.
«Мафия!» – обмирая, шепнул мне внутренний голос.
– Коза ностра? – спросила я вслух с нескрываемым подозрением.
Вопрос в лоб заставил пиратов занервничать.
– Коза или не коза? – бестактно «поднажала» я.
– Oh mamma mia! – хором воскликнули злодеи.
– Да вашу мать!
Помянув ближайшую свою родню, я почувствовала себя чуточку легче.
Семья – это наше все! И главный источник стрессов, и лучший антидепрессант – в одном флаконе.
Немного подбодрил меня и маленький колченогий столик, стоявший у окна. Деревянный, поцарапанный, окруженный заляпанными старой краской венскими стульями, он выглядел непритязательно и уютно. Хотя мое неуемное воображение тут же нарисовало кошмарную картинку в духе маминых книжек: парочку людоедов, со вкусом трапезничающих сырой девичьей печенью.
– Sit! – пират толкнул меня к стулу.
– Спасибо, после вас, – угрюмо проворчала я, но все-таки села.
Рядом опустилась Вика, напротив меня устроился «ее» пират. Мой похититель куда-то ушел.
– Может быть, нас сначала накормят, а мучить будут потом? – слегка обнадежилась Вика.
Опасливо озираясь, мы дождались возвращения второго пирата с бутылочкой минералки.
Он занял свободный стул и под аккомпанемент его музыкального скрипа в упор расстрелял нас длинной фразой на итальянском.
– Не понимаем! – стряхнув с мозгов шелуху непонятных фоне́м, объявила я.
Понятна мне была одна лишь вопросительная интонация.
– Не говорим по-итальянски! – призналась я. И с грустью напела: – Но парле италиано! Италиано! Италиано!
Еще одна длинная фраза с их стороны…
– Но парле! – я была непреклонна. – Ну вот хоть вы тресните! Говорите, пожалуйста, по-русски. Или хотя бы по-английски, тогда мы вас, может быть, поймем.
Пираты переглянулись, взмахнули руками, опять эмоционально помянули своих матушек (а может, и одну общую) и взлохматили волосы. В их смородиновых глазах заплескалось отчаяние.
– Так вам и надо, – злорадно заметила Вика. – Не фиг похищать мирных иностранок, если вы языкам не обучены!
Пираты в ответ тоже высказались явно нелицеприятно – я поняла это по их гримасам.
– Абракадабра какая-то, – сердито сказала Вика.
– Кадавре, кадавре! – заволновались пираты.