– Он поставил чайник? – спросила Тамара, ежась от внезапного озноба (ее тело, еще недавно такое горячее, быстро остывало, а капельки воды с мокрых волос, о которых упомянул Игорь, затекая за ворот халата, струились холодными струйками вдоль спины).
– Нет, он не поставил чайник. Если вы в состоянии принять мое приглашение, то мы бы могли поужинать в ресторане. Вам стоит только сказать, и я тотчас позвоню туда и закажу столик. Даже если там все занято, нам накроют в кабинете. Ну так как?
Она покачала головой: нет, так не бывает. Такое она видела только в бразильских сериалах, но даже там подобные сцены выглядели неубедительно.
– Хорошо, тогда я пойду оденусь, а заодно посушу волосы феном… – Она взяла со стола фен, который еще недавно ремонтировал (или делал вид, что ремонтирует) ее отец, и удалилась в свою комнату, прижимая к груди букет. Но уже через минуту, опомнившись, вышла оттуда, держа розы на вытянутых руках, и произнесла извиняющимся тоном:
– Пожалуйста, поставьте цветы во-он в ту большую вазу, хорошо?
* * *Она проснулась от сильнейшей головной боли и сначала не могла понять, где и, главное, в чьей постели находится. Узкая кровать практически исключала возможность присутствия рядом кого-нибудь другого.
– Доброе утро. – В неожиданно распахнутую дверь ввалился пританцовывающий – во всем белом, спортивном – мускулистый Шубин, который выглядел так, словно, на ходу делая зарядку и бегая по квартире, решил заглянуть к Юле, чтобы понять, спит она или только притворяется.
– Господи, Игорь, как же ты меня напугал, – прошептала пристыженная своими фантазиями Юля: она на какое-то мгновение приняла малознакомую ей спаленку Игоря (в которой еще ни разу не ночевала, поскольку они до этого обычно спали вместе с Игорем на его широком диване в гостиной) за жилище Сергея Зверева! Размечталась! Он исчез из ее жизни так же неожиданно, как появился…
– А где бы ты хотела проснуться? В апартаментах Белотеловой? Ты вообще-то помнишь, как я тебя выносил оттуда, как грузил в машину, как укладывал спать? С кем ты связалась? И как ты, человек осторожный и, прямо скажем, трусливый, моглаоказаться наедине с женщиной, в доме которой по зеркалам; струятся потоки свежей крови, а на дверных ручках вырастают – прямо на глазах! – синие береты?
И она сразу все вспомнила. Шубин рассказал ей о том, что видел собственными глазами в ванной Белотеловой.
– Она заплатила, а потому мы должны работать, – как ни в чем не бывало ответила Юля, выбираясь из вороха простыней и подушек, и, смущаясь, натянула. на голое тело мужскую рубашку – первое, что попалось ей на глаза. – Горячая вода есть?
Шубин, истомившись перед дверью ванной, разгoваривал с ней сквозь шум воды:
– Ты одна теперь никуда не сунешь нос, понятно? Ты же не дура и должна понимать, насколько все это опасно. Сейчас же поедем к Сазонову или Корнилову, к кому хочешь…
– К Сазонову. – Юля, неожиданно и резко открыв дверь, чуть не прибила Шубина и, проскользнув, завернутая в банное полотенце, обратно в спальню, заговорила уже оттуда:
– У Корнилова и так забот полон рот – он же занимается сейчас убийством мальчика и самоубийством девочки, они с Крымовым вроде в паре работают… Надо вплотную заняться риэлторской фирмой, торгующей квартирами, разыскать агента Сашу. – Она появилась на пороге спальни одетая и без тени тяжкого похмелья, рвущаяся в бой. – Может, кофе?..
Обругав, несчастного Шубина за пустой холодильник и выставленную на подоконнике батарею опустевших жестяных банок из-под кофе и чая. Юля дала увезти себя в кондитерскую, расположенную возле их агентства, где они позавтракали приторными ореховыми рулетами с кофе, завершив это пиршество купленными по дороге бананами.
Щукина встретила их издевательской улыбочкой, пожелала им удачи в интимной жизни и поприветствовала губной трелью – на манер индейского клича.
Она совсем сошла с ума, эта выпавшая из всяких норм поведения, счастливая до одури Щукина. Так бы, во всяком случае, охарактеризовала ее поведение Земцова.
– Надя, что там у Крымова? – спросил, не обращая внимания на ужимки и кривляние Щукиной, Игорь, падая в кресло и закуривая. Похоже, ему нравилось поведение Щукиной, уверенность которой в том, что Юля провела ночь в его объятиях, доставляла ему некоторое, пусть и пахнувшее самообманом и ребячеством, удовольствие.
– Я сегодня заезжала к своим девчонкам, взяла у их копии экспертиз… – посерьезнела Надя и хлопнула по столу толстым конвертом. – Я только просмотрела, не углубляясь в подробности, но здесь даже специалистом не надо быть, чтобы понять, чем занимаются наши детки в школе… Девочка была на третьем месяце беременности, вовсю курила, пила, принимала наркотики – жуть! Я вообще не представляю, что будет дальше… А ведь она из хорошей семьи… Что же тогда говорить об остальных? У нее была прорва мужиков, я в анализах не разбираюсь, но мне девчонки сказали про какие-то антигены, РАЗНЫЕ антигены…
Незадолго до смерти она находилась в контакте с двумя мужчинами, а ведь ей всего-то четырнадцать лет!…
– Ты Чайкину звонила? – перебил ее Шубин, ясно давая понять, что сейчас не время выражать эмоции и что пора наконец всерьез заняться делом. – Что показали результаты вскрытия трупов Льдова и Голубевой?
Надя с готовностью выложила перед Шубиным две прозрачные папки – ксерокопии официальных документов с отпечатанными на них текстами результатов судмедэкспертизы.
Шубин углубился в их изучение, а Юля, достав из своей сумки предусмотрительно прихваченные ночью Игорем из квартиры Белотеловой вещественные доказательства явлений полтергейста (сорочку, зеленое платье, синий берет, тампоны с образцами крови, а также чулки), вывалила все это на стол Щукиной и вкратце объяснила ей, насколько важна экспертиза этих вещей и особенно крови. Надя даже бровью не повела и как будто бы забыла об их неприязни. Возможно, ей надоела эта игра и нервозность, которая мешала работе и заставляла всех находиться в напряжении. Или же время, отпущенное природой на так необходимую ей демонстрацию личного счастья, попросту себя исчерпало?..
– Слушай, Земцова, интересное дело… – говорила она, забыв обо всем на свете и вертя в руках пакетики с вещами, найденными на квартире Белотеловой. – Ни разу в жизни не встречала ничего подобного… А ведь ты вчера была в этой квартире совершенно одна?\ – Ну конечно!
– И всех этих вещей не было?
– В том-то и дело, что нет.
Шубин, отвлекшись от своих бумаг, шумно выдохнул и рассказал о потоках крови в ванной комнате Ларисы.
– Ну, ребята, вы и даете! Да здесь и козе ясно, что убийство агентши и ранение вашей Белотеловой связаны… Ничего себе дельце! А Крымов-то, Крымов знает? Он в курсе?
– Так, в общих чертах…
– Понимаю – он, как всегда, поиздевался над тобой и решил для себя, что у клиентки просто не все дома, так? – Щукина уже говорила о Крымове с присущим ей, как потенциальной жене, сарказмом и па-нибратско-критической ноткой явно преждевременной иронии. Юля еще отметила, что Щукина слишком много на себя берет и что Крымов, если он не совсем дурак, должен как можно скорее поставить ее на место. Хотя Щукина и сама должна была бы понимать, чем может закончиться для нее подобное неуважительное поведение. Или – вдруг осенило Юлю – мужчины все мазохисты, и им нравится, когда с ними так обращаются?
Но мысли об этом как прилетели, так и улетели, оставив в сознании крутой мультяшный ВОПРОС, точнее, знак вопроса… Она усмехнулась представленному и вернулась к разговору о Белотеловой.
– Теперь, когда и я, и Игорь увидели все ЭТО своими глазами, Крымов навряд ли махнет на такую клиентку рукой. К тому же, дорогие мои, не забывайте, что нами получена от нее довольно кругленькая сумма… Вот примерный планчик. – Юля достала из сумочки блокнот и вырвала оттуда листок с вопросами, которые готовила в сумерках Ларисиной квартиры, пока не увидела на ковре темное пятно свернутого платья…
– «Анализы крови Белотеловой…» – процитировала Щукина и возмущенно прищелкнула языком. – Ты мне напомнила, кстати, что нужно позвонить в областную больницу, они обещали собрать немного ее крови, которую у Белотеловой взяли на анализ сразу, как только ее привезли после ранения… А эта, насколько я понимаю, на тампонах, – кровь с зеркала?
– Там два тампона, – подал голос Шубин, – один тот, что Юля взяла с зеркала в прихожей, а тот, что посвежее, я собрал с зеркала в ванной…
– Игорь, ты прелесть! – развела руками Юля, которая слышала об этом в первый раз. – А где ты взял вату?
– В ванной на полочке, у нее там чего только нет.
– А я вот даже не помню, как ты меня оттуда уводил…
– Правильнее было бы сказать – УНОСИЛ. Я вообще не понимаю, с какой стати вы, кумушки, так упились. Прикинь. – Он повернулся к ловящей каждое слово Щукиной. – Я прихожу, а они напились вдрызг какого-то спирту и сидят тепленькие, ужинают.
– Правильнее было бы сказать – УНОСИЛ. Я вообще не понимаю, с какой стати вы, кумушки, так упились. Прикинь. – Он повернулся к ловящей каждое слово Щукиной. – Я прихожу, а они напились вдрызг какого-то спирту и сидят тепленькие, ужинают.
– Я не знала, что это спирт, думала – водка. Выпила совсем немного на пустой желудок и, как сейчас помню, принялась извиняться на съеденную клубнику… А потом мы ели салат… – Тут Юля запнулась, чтобы не проговориться о Звереве, то есть об истиной причине, заставившей их напиться. Хотя у них с Ларисой были РАЗНЫЕ поводы выпить: Лариса пила от страха, а Юля – оттого, что так и не поняла, чем обидела Сергея, который пулей вылетел из квартиры.
– Наверно, салат был из белены, – заключила со смехом Щукина, – кстати, я могу приготовить кофе.
– Потом. Посмотри лучше еще разок на вопросы, давайте распределим, кто чем будет заниматься, а потом я поеду к Сазонову…
– Хорошо. Итак, я беру на себя все экспертизы: белье, кровь и прочее…
А вы занимайтесь личностью девушки-агента, да и самой Белотеловой. Игорь, думаю, что тебе лучше всего помочь Крымову и, если потребуется, продолжить опрос свидетелей.
– Щукина, ты, кажется, собралась варить нам кофе? Вот и вари, – огрызнулся Шубин, четко уловивший появившиеся начальственные нотки в тоне зарвавшейся секретарши. – И если ты спишь с Крымовым, это еще не говорит о том, что ты стала частью интеллекта, ты меня поняла?
– Значит, так, вот этот, – Щукина ткнула пальцем в сторону кресла, на котором полулежал, обложившись бумагами, Шубин, – сегодня кофе не получит. И завтра, возможно, тоже.
Юля, вздохнув от того, что перемирие длилось всего несколько минут, пожала плечами и, придвинув к себе телефон, позвонила Сазонову.
– Петр Васильевич? Это Земцова. Вы не возражаете, если я сейчас к вам приеду?
* * *Плотно поев и получив от этого семейного – долгого, наполненного разговорами на хозяйственные темы – чрезмерно сытного завтрака великое удовольствие, как если бы он только что побывал в гостях у своей матери, Крымов подождал, пока Надя уберет на кухне и оденется, затем повез ее в НИЛСЭ (Научно-исследовательскую лабораторию судебных экспертиз), а сам отправился на встречу с Галиной Васильевной Ивановой – директрисой школы.
– На Земцову не нападай, – инструктировал он ее на прощание, глядя, как стоит она на бордюре и в нетерпении переминается с ноги на ногу, сухо и деревянно постукивая каблучками, как рассеянно слушает его, задрав голову и рассматривая проплывающие над ними белые пухлые облака, смешно сдувая рыжие прядки с лица и то и дело облизывая морковного цвета губную помаду с полураскрытых губ. Он любовался безраздельно принадлежащей ему этой маленькой гибкой женщиной, сильной и властной, по-хорошему злой и эгоистичной, простой и невероятно сложной одновременно, способной заставлять его без конца удивляться и находиться в состоянии возбуждения именно тогда, когда это нужно ей. Ему нравилось ее худенькое и стройное тело, кошачьи, дикие повадки и неожиданно принимаемые ею позы, открывающие то и дело ее красивую нежную грудь – две маленькие крепкие округлости, прочно удерживаемые разумными, но в тоже время дразнящими вырезами одежды – или гладкие, шелковистые, почти всегда затянутые в тончайшие колготки бедра.
– К Шубину не приставай, Чайкина потереби насчет результатов вскрытия Льдова… Звони ему запросто, как будто-ничего не произошло. Вечером я отвезу тебя к Миллерще, позвони ей и извинись за то, что вчера не заехали, она ждала, я знаю… Если честно, то я совершенно забыл о твоей примерке. А на будущее – меня не жди, действуй самостоятельно: бери машину и поезжай сама куда надо, не маленькая. Ты меня поняла?
Надя поцеловала сложенные щепотью кончики пальцев и дунула на них, потом, расхохотавшись и нацепив черные узкие очки от солнца, кивнула головой, как присмиревшая ученица, и легко взбежала на высокое крыльцо лаборатории.
Крымов, удовлетворенно прищелкнув пальцами и вспомнив, ГДЕ и с КЕМ он провел время, отпущенное им же самим на визит к Миллерше (он действительно при виде Ларчиковой совсем потерял голову!), покатил в район колхозного рынка, неподалеку от которого и находилась семьдесят шестая школа.
Галина Васильевна ждала его. Молодящаяся, с крашеными белыми волосами, остриженными по-мальчишески радикально, встретившая его в меру наштукатуренным лицом директриса даже встала ему навстречу, демонстрируя отлично сшитый черный костюм с выглядывающей у шеи тонкой кружевной блузкой, напоминающей своим верхом ворот ночной рубашки.
– Здравствуйте, Евгений… извините, не знаю вашего отчества. – Она говорила с трагическими нотками в голосе.
– Можно просто Женя, – улыбнулся ей Крымов, – я так больше привык…
– Как-то неудобно… Хотя ведь вы так молоды. Я слушаю вас, Женя, и готова ответить на все вопросы.
– Хорошо. Начнем с того, сколько человек учится в девятом "Б" и в каких отношениях с Вадимом Льдовым были его одноклассники, – хорошо бы пройтись прямо по алфавиту. Времени у нас предостаточно. Можно пригласить классную руководительницу, и мы все вместе, проанализировав каждого ученика в отдельности, попытаемся создать схему дружеских и неприязненных отношений каждого с Льдовым. Надеюсь, у вас это не вызовет недоумения или возражения?
– Разумеется, нет. Сейчас я приглашу Татьяну Николаевну Ларчикову, чтобы вы могли с ней побеседовать прямо с журналом в руках, но перед ее появлением мне бы хотелось кое о чем вас предупредить. Татьяна Николаевна – женщина непростая. Скажем так – она не прижилась в нашем коллективе.
Крымов слушал не перебивая. Ему до смерти хотелось слушать и слушать монотонный голос Ивановой, чтобы знать об этой невероятной Ларчиковой ВСЕ! Он даже не стал задавать директрисе наводящие вопросы, чтобы не сбить ее мысль: пусть себе говорит.
– Как бы вам получше объяснить, чтобы вы не подумали, что у нас все преподаватели такие. Школа у нас в общем-то благополучная.
Крымов проглотил и это: семьдесят шестая школа занимала первое место по употреблению наркотиков! Галина Васильевна, вероятно, не хотела в это поверить.
– Ларчикова – учительница молодая, неопытная. Может быть, даже в чем-то и наивная. Понимаете, есть такие учителя, которые допускают вольности в обращении со своими учениками. У них на уроках полностью отсутствует дисциплина, дети не слушаются таких учителей и издеваются над ними… Я не могу сказать, что у Ларчиковой нет дисциплины, но именно Вадим Льдов вместе с Витей Кравцовым очень жестоко подшутили над ней… Не знаю даже, как вам и сказать… наверное, лучше будет все-таки показать вам эти снимки… Вот, – она проворно достала из ящика стола заранее приготовленные фотографии и протянула их Крымову, – полюбуйтесь. Однажды вечером Вадик и Витя остались подольше в школе, разделись (точнее, разделся один Льдов) догола в мужском туалете, который находится по соседству с кабинетом литературы, в котором работает Ларчикова, ворвались к ней, заперли дверь на швабру и, пока Льдов обнимал свою классную руководительницу и пытался поцеловать ее (исключительно ради кадра!), Кравцов снимал…
Деректриса перевела дыхание, как если бы ее только что отпустил из своих объятий голый и возбужденный Льдов (она сидела красная и вспотевшая от волнения; пудра свернулась на щеках, словно подогретое прокисшее молоко), и натужно вздохнула, как вздыхают пожилые, привыкшие насиловать свои чувства люди. Ведь, по сути, ее-то лично это не касается, и неужели она думает, что кто-нибудь поверит в то, что она так сильно переживает за честь школы или тем более за честь красивой и молодой учительницы русского языка и литературы?!
Крымов тоже лгал, Когда подробно рассматривал снимки – он отлично помнил каждьщ из них. :
– Ну, что скажете?
– Я не вижу связи между этими снимками и тем, зачем я к вам сюда пришел. Ну, порезвились ребята, выпили, наверно, немного пива или легкого вина, расшалились… Учительница молодая, они ее не боятся… Это же так естественно.
– Может, вы и правы. Но я обязана была вам это показать. Потому что Татьяна Николаевна из-за этого инцидента подала заявление об уходе. Вы понимаете, что это значит в наше трудное время, когда практически невозможно найти работу, уйти САМОЙ? Вам и это тоже не кажется подозрительным?
– По-моему, все выглядит вполне логично.
– Я не понимаю вас. О какой логике может идти речь?
– Ее выставили в смешном виде, ведь снимки наверняка ходили по рукам…
– Конечно. – Галина Васильевна замахала руками. – В этом-то вся и штука!
– Может, ваша Ларчикова и осталась бы в школе, да только если бы ЛЬДОВ БЫЛ ЖИВ…
Директриса прикусила губу: кажется, все шло по заранее спланированному ею сценарию.
– Вы хотите сказать, что кому-то может теперь прийти в голову, что его смерть – результат ее мести?