– А наркотики… Вы не знаете, он не колется?
– Я не видела у него на руках ничего такого… Но зато несколько раз видела его лицо и… глаза… Это был уже не мой сын. Совершенно чужой человек с мертвыми глазами. Он говорил мне: «Ма, оставь меня…» Вы же знаете, молодежь сейчас ранняя, я у него в брюках, в карманах, находила эти… – Она покраснела.
– Он мужчина, у него кто-то есть, раз он покупает эти штуки. Только бы не подцепил какую-нибудь гадость…
– Вы не разговаривали с родителями Олеференко? Может, подобное происходит и у них?
– Я незнакома с ними, не знаю… Но с полгода тому назад, зимой или поздней осенью, как раз после поездки в Москву…
– Какой поездки?
– Ларчикова, это наша классная руководительница, организовала очень дешевые путевки для своих учеников в Москву, на экскурсию… Их было пятнадцать человек, в том числе и наши мальчишки. И Льдов, и Кравцов, и Олеференко, и девочки… Так вот, сразу после этой поездки мама одной из девочек, Веры Корнетовой, встретилась мне как-то в магазине и рассказала о том, что у них пропали бабушкины золотые часы и деньги. А потом я уже от других узнала, что их ограбили, унесли видеомагнитофон и норковую шапку матери, отца у них нет…
Это, видимо, так подкосило их, что бедная женщина тяжело заболела, а Вера целый месяц не ходила в школу, ухаживала в больнице за матерью. Мы, родительский комитет, собрали деньги, купили ей зимнюю шапку, только не норковую, конечно…
Социальный педагог организовала единовременное пособие, и все вроде бы закончилось более-менее благополучно, Вера вернулась в школу… А в марте, тоже мне кто-то рассказывал, Корнетовы собрались уезжать в деревню, к родственникам.
Я их прекрасно понимаю… Работы-то здесь нет, на что жить? Там у Верочки тетка живет, и тоже одинокая. Я бы сама перебралась в деревню, развела хозяйство, но у меня муж не приучен к сельскому труду, не любит он землю…
Горкина вздохнула и кулаком неловко вытерла слезы со щеки.
– Вы хотите, чтобы я узнал, кто и зачем заставил вашего сына вынести из квартиры видеомагнитофон?
– Нет, просто мне кажется, что эта ниточка тянется кЛьдову…
– Хорошо, я попробую разобраться во всем этом. Но только вы пока никому не говорите о своем визите сюда. И сына не пытайте, не расспрашивайте ни о чем, но, если услышите, что еще у кого-то из ваших знакомых происходят подобные вещи, обязательно сообщите мне. Договорились? Вот вам номер моего телефона… – Корнилов протянул ей листочек с номером. – А что эта девочка… Корнетова. Она уже уехала?
– Не знаю, должны были уехать. Но я не думаю, что их ограбление было связано с Вадиком, это я просто так вспомнила, жалко людей… Знаете же сами: где тонко, там и рвется…
– Елена Михайловна, тут у меня есть список класса, мнбгих ребят я уже расспросил, где кто был в момент убийства… У всех, представьте, алиби. В основном все были дома, и у них имеются свидетели. А вот где был ваш сын и еще… – Корнилов просмотрел лежащий перед его глазами на столе список учеников 9 "Б" с черными галочками и красными крестиками возле фамилий, и взгляд его остановился на Перепелкиной Тамаре, – Тамара Перепелкина? Они не могли быть вместе?
– Не знаю… Тамара девушка из хорошей семьи, красивая, хорошо учится.
Я не думаю, что они могли быть где-нибудь вместе. А почему вы спрашиваете об этом? Их что, кто-нибудь видел?
– Жанна Сенина сказала мне, что ваш сын Женя сначала был влюблен в Наташу Голубеву, а теперь у него роман с Тамарой Перепелкиной. Я пока еще не знаю, имеет ли это какое-то значение, но вы же сами только что сказали, что убийца Льдова живет где-то рядом, а потому надо обращать внимание на все…
– А вы еще не выяснили, из-за чего Наташа Голубева… отравилась? Это правда, что от любви к Вадику Льдову?
– Не знаю, я пока еще ничего не знаю. Наши дети, Елена Михайловна, как раковины-беззубки. Они все закрыты от нас и живут своей, обособленной жизнью.
Уверен, что ученики 9 "Б" знают куда больше того, что рассказали мне, и все они, я просто чувствую, чего-то или кого-то боятся. Возможно, есть человек, причем взрослый человек, который доставляет им наркотики… Что вы так на меня смотрите?! Сегодня утром в школу приехала группа врачей из районного подросткового кабинета, чтобы провести медосмотр девятиклассников. Понятное дело, что это была внеплановая акция с целью выявления наркоманов, и никто, представьте, почти никто из 9 "Б" не сдал кровь, а девочки не пришли к гинекологу. Вот скажите, в наше время такое могло случиться? То-то и оно, что нет. Но не станешь же применять физическую силу, чтобы взять анализы крови и прочего?..
– А что же делать?
– Я понимаю вас, родителей, ведь если вы даже и заподозрили что-то связанное с наркотиками, никто из вас мне ничего не расскажет – кому же хочется доносить на собственных детей, тем более что за это светит приличный срок… Но учтите, что по наркотикам эта школа внушает самые большие опасения. Такие дела…
Горкина задумчиво смотрела в окно, за которым раскачивалась от ветра и шелковисто шелестела листьями бледно-зеленая ива.
– Дождь… Обещали дождь и ветер.
И как бы в ответ на ее слова где-то вдалеке прогремел гром.
Глава 9
Из гостиницы, как и договаривались, Юля позвонила Корнилову домой.
Услышав в трубке знакомое покашливание Виктора Львовича, Юля почувствовала, как кожа ее покрывается мурашками. «Боже, какая же я впечатлительная…» Но она знала, откуда этот внезапный прилив, сентиментальных чувств: Харыбин! Как ей хотелось пожаловаться Корнилову на этого противного фээсбэшника, так зло и грубо потрошившего ее, неподготовленную к подобной встрече. Но телефон наверняка прослушивался – иначе как еще можно было объяснить такую великолепную информационную подготовку внутренних служб, держащих свою лапу на пульсе всего происходящего в городе.
Больше всего ее потряс факт, что ВСЕ ЗНАЛИ о ее интимных отношениях с Ломовым. Ведь он был извращенцем, каких поискать. И, что самое постыдное, она ПРИНИМАЛА ЕГО УСЛОВИЯ ИГРЫ. Значит, она – такая же ненормальная, каким был он!
Но что поделаешь, ей всегда нравились необыкновенные, оригинальные люди. Она ужаснулась собственным мыслям и тотчас вернулась в реальность, где по-прежнему звучал голос Виктора Львовича.
– Как дела, птичка?
– Птичка устала и хочет есть и спать. Хотя больше всего мне хотелось бы сейчас встретиться с человеком, который помог бы мне найти нити, ведущие к прошлому Белотеловой. Вы же знаете, какой я азартный игрок и как мне порой мешает это и в жизни, и работе…
– Ты говорила с Харыбиным?
– Виктор Львович!
– В чем дело? Откуда такое раздражение? Он что, обидел тебя?
– Не притворяйтесь, будто вы ничего не знали… Он ведь прилетел сюда вместе со всеми, а сейчас сидит в соседнем номере и наверняка подслушивает нас.
– Ты слишком высокого мнения о нем.
– Это вы, Виктор Львович, подставили меня, и это именно с вашей помощью я оказалась в калоше… Я понимаю, что это не телефонный разговор, но я не совершала никакого преступления, и поэтому мне нечего бояться! Господин Харыбин, если вы сейчас подслушиваете нас, знайте, что я вас не боюсь…
– Юля, что с тобой? – недоумевал в трубке голос Корнилова. – У тебя все в порядке?
– Смотря что считать порядком. В моем гостиничном номере вымыты полы, в вазе стоит букет искусственных роз и чистая пепельница. Быть может, это и есть порядок?
– Успокойся и возьми себя в руки.
– Давайте-ка я лучше возьму в руки не себя, а ручку и запишу фамилию другого вашего друга, который, надеюсь, поможет мне разыскать здесь, в Петрозаводске, родных и близких, – уже более примирительным тоном произнесла Юля. – Надеюсь, он не окажется таким грубым, как Харыбин.
– Послушай, это просто какое-то недоразумение, Харыбин – прекраснейший человек, он много для меня сделал, и я уверен в нем, как в самом себе! Может, вы просто не поняли друг друга?!
– Виктор Львович, диктуйте мне телефон вашего карельского друга, или я сейчас же вылетаю обратно…
– Что-то ты, подруга, совсем расклеилась… Записывай: Соболев Павел Иванович, инспектор уголовного розыска, телефон…
В конце разговора Юля извинилась перед Корниловым за свою невыдержанность и сделала вид, что согласилась с ним относительно личности Харыбина.
– Да, возможно, вы и правы, и мы с Харыбиным просто не поняли друг друга, – проронила она скрепя сердце и, пожелав Виктору Львовичу спокойной ночи, положила трубку.
За окном накрапывал дождь, и его деликатная дробь придавала всему вечеру особое, грустное настроение.
Юля сидела в кресле и рассматривала большой букет роз. Они были прямо как настоящие – нежные, с тонкими розовыми и белыми лепестками, между которыми забились и сверкали при электрическом свете лампы прозрачные капли росы… Юле даже показалось, что розы пахнут… Неуловимый сладковатый запах свежести напомнил ей почему-то свадьбу и царапающий своими шипами тонкие кружевные перчатки букет роз, подаренный ей Земцовым. Боже, как же давно все это было и какие восхитительные цветы тогда украшали свадебный стол!
Юля сидела в кресле и рассматривала большой букет роз. Они были прямо как настоящие – нежные, с тонкими розовыми и белыми лепестками, между которыми забились и сверкали при электрическом свете лампы прозрачные капли росы… Юле даже показалось, что розы пахнут… Неуловимый сладковатый запах свежести напомнил ей почему-то свадьбу и царапающий своими шипами тонкие кружевные перчатки букет роз, подаренный ей Земцовым. Боже, как же давно все это было и какие восхитительные цветы тогда украшали свадебный стол!
Она приподнялась, чтобы поближе рассмотреть и понюхать розы, как вдруг резко выпрямилась, едва коснувшись лицом прохладных лепестков: цветы-то были ЖИВЫЕ! Она не поверила своим глазам. Потрогала пальцами – и капли воды настоящие, и лепестки, и листья… и шипы, конечно.
Кто? Кто посмел войти сюда к ней и оставить этот букет, который наверняка стоит целое состояние?
На столе зазвенел телефон и заставил Юлю вздрогнуть. Она не знала, брать трубку или нет, но рука сама уверенно схватила ее и прижала к уху:
– Слушаю.
– Добрый вечер, Юля. Я хотел извиниться перед вами. Это Дмитрий.
– Для меня вы Харыбин, понятно? И мне не нужны никакие извинения, сами знаете, что все это лишь сотрясение воздуха, я не верю в искренность вашего раскаяния. И черт бы вас побрал вообще!.. Это ваши розы?
– Ваши. Вы собираетесь выбросить их в окно?
– Розы здесь ни при чем. Вы были так грубы со мной в самолете, что никакие розы на свете не смогут заставить меня простить вас или даже попытаться воспринимать как-нибудь иначе, чем как полковника внутренних органов Д.
Харыбина. Я бы посмотрела, как бы вы выглядели, окажись на моем месте…
– Я тоже как на ладони, не переживайте. Сейчас полночь, но некоторые рестораны еще открыты. Если бы вы согласились поужинать со мной, я был бы просто счастлив.
– Это исключено, я не могу вас видеть. Какое право вы имели так унизить меня, вспомнив Ломова? Вы же не, могли не знать, насколько болезненны для меня связанные с ним воспоминания! И после всего этого вы собираетесь поужинать со мной; чтобы продолжитв начатую операцию по вербовке?
– Послушайте, Юля, мы же не в шпионов играем, перестаньте произносить вслух это слово, вас может подслушать какая-нибудь горничная…
Юля бросила трубку. Откуда взялся этот полковник? И почему, услышав его голос, она так нервничает?
В дверь постучали.
– Кто там?
Но, вместо ответа, дверь распахнулась, и на пороге она увидела невысокого человека с лисьими глазами. Сейчас, при вечернем освещении, он показался ей чуточку старше и в то же время элегантнее, солиднее.
– Пойдемте пройдемся… Вы извините меня за сегодняшнее; ноя ведь и завтра вам повторю все то же самое.
– Зачем вы пришли ко мне? Я же не разрешала.
– Хотите, я сделаю так, что к вам в номер сейчас принесут ужин?
Юля посмотрела на окно – на улице шел дождь. Харыбин, Зверев, Шубин, Крымов…Человек, которого она в самолете готова была отхлестать по щекам, подошел к ней и, слегка склонив голову, внимательно посмотрел ей в глаза.
– Послушай; никто и никогда ничего не узнает, – прошептал он ей на ухо, и его руки обняли ее; – И не надо меня ненавидеть или бояться. Одной неразборчивой связью больше – одной меньше, не все ли равно? Юля Земцова, разреши мне остаться у тебя на ночь. Если тебе, как и всякой глупой женщине, нужны сумасбродства, дикие выходки с.цветами и шампанским, дорогими подарками и прочей чепухой, то я все это предусмотрел. В одном кармане у меня кольцо, в другом духи, внизу, в холле, стоит корзина роз и большой торт, я не знаю, чем еще тебе угбдить. Квартира у меня тоже есть, две машины, я не женат. Понимаю, что выгляжу как идиот, но ничего не могу с собой поделать. Я терпел, когда ты спала с Крымовым, все-таки он роскошный мужик, ничего не скажешь. Смолчал, когда вы стали играть с Шубиным в молодоженов, потому что он тоже мне нравится… Но когда к вам заявился Зверев, которого в нашем городе практически никто не знает, и стал обхаживать тебя, терпeние мое кончилось, и я попросил Корнилова организовать нам встречу.
– А самолет в Петрозаводск?.. Это тоже вы устроили?
– Нет, но я сделал вид, что имею к этому отношение. Нас с тобой взяли с оказией. Но похлопотал, естественно, я.
– Я не могу оставить вас здесь на ночь. Я же вас совсем не знаю.
– Тебе предоставляется прекрасная возможность ликвидировать этот пробел в биографии. Я бы просто хотел побыть рядом с тобой, послушать твой голос, досыта насмотреться на тебя. Пойми, я уже года полтора любуюсь тобой и не знаю, как к тебе подойти и с чего начать ухаживания… Не стану лукавить – у меня было много женщин, но… когда у нормального мужчины на весь день портится настроение при мысли о том, что женщина, в которую он влюблен, ложится в постель с другим, это уже диагноз, тебе не кажется? Я понимаю, что ты еще не забыла Крымова, но я помогу тебе это сделать… Однако я не Шубин, который безропотно терпит твои колебания, – ты будешь жить либо только со мной, либо без меня. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Юля молча высвободилась из объятий Харыбина, вернулась в кресло и села, забравшись в него с ногами. Волосы ее золотистой волной струились от головы к коленям. Она была так хороша, что Харыбин (и это было видно по его сверкающим влажным глазам и появившемуся на щеках румянцу), едва сдерживая себя, чтобы не наброситься на нее, как он проделывал это сотни раз в своих фантазиях, усилием воли заставил себя сесть в кресло напротив и крепко сцепил пальцы рук.
– Я не могу настаивать на чем-либо, но погулять-то мы можем?
– Можем, – ответила она, рассудив, что прохлада дождя остудит не только его порозовевшее от возбуждения лицо, но и сердце.
Они вышли в дождь без зонта и где-то с час шатались по ночным улицам Петрозаводска, подставляя мелким, бисерным брызгам лица и раскрытые ладони.
– Послушайте, Дмитрий, вы всегда так поступаете с женщинами, которых хотите?
– Нет, конечно. Обычно женщина, которая мне нравится, догадывается об этом, а потому сама же и провоцирует меня на какой-то поступок. Иногда это случается очень быстро, а в другой раз ждешь несколько месяцев, пока не выполнится обязательная в таких случаях программа с цветами и духами. Меня лично это раздражает. Я не Крымов и не умею ухаживать. Зато я знаю, что нужно женщине вообще. Да вот, собственно… – Он достал маленькую красную коробочку, в которой оказалось тонкое золотое кольцо с прозрачным камнем, похожим на бриллиант или цирконий.
– Но если делать подарки женщине для вас – бессмысленный поступок и, возможно, даже пытка, то оставьте это кольцо себе или вообще выбросьте… Вы неоригинальны, Харыбин. – Юле не понравились его рассуждения. – Думаю, что это элементарная жадность, которую вы прикрываете псевдооригинальностью. Нормальный мужчина, да к тому же еще и влюбленный в женщину, испытывает приятнейшие чувства, доставляя ей удовольствие. Если вы такой принципиальный, то и я стану подражать вам, – и с этими словами Юля швырнула красную коробочку в канализационную решетку, куда медленно, прижимаясь к каменному бордюру, текла черная, в желтых бликах огней, вода.
– Но ведь это было золотое кольцо с бриллиантом, – остановился Харыбин и некоторое время молча смотрел на решетку. – Это неразумный поступок, Юля.
– А заявляться ко мне в гостиничный номер после полуночи и просить разрешения остаться у меня на ночь – это, по-вашему, разумно? Никакой женщине, даже самой некрасивой или распущенной, не нравится, когда ее принимают за шлюху. Я согласна с вами в том, что я какой-то период жизни не могла разобраться со своими мужчинами, но Крымова я действительно любила, а вот Игорь… Я хотела стать ему женой, но не смогла, и это трудно объяснить. Хотя уверена, что он был бы мне хорошим мужем, никогда не устраивал бы мне сцен и с пониманием относился к тому, чем я занимаюсь. Мне нравится МОЕ ДЕЛО.
– Я знаю. Но как же тогда прикажете быть мужчине, который хочет добиться вашего расположения?
– Вы снова перешли на «вы», а это хороший знак. Теперь вы уже не станете проситься ко мне в номер?
– Не знаю. Вы не замерзли?
– Нет, я чувствую себя отлично.
– Вы приехали сюда, чтобы выяснить прошлое Белотеловой? Я бы мог вам помочь.
– Вот от этого я не откажусь. Тем более что ее дело становится все запутаннее. Вам кто-нибудь рассказывал о ней?
– Нет. Я бы вообще не хотел, чтобы вы задавали мне подобные вопросы.
– Понимаю. Но тогда и вы не вмешивайтесь в мои дела, понятно?
– Не злитесь. Набросьте-ка лучше мой пиджак, а то еще простудитесь.
Женщинам нельзя мерзнуть, от этого они болеют и становятся сварливыми и капризными.
– А вы противный и вредный, Харыбин, и глаза у вас хитрющие… Почему вы до сих пор не женаты?
– Не знаю. Некогда было, да и не встречал такой женщины, которая бы устраивала меня во всех отношениях.