Телефонный звонок привел его в чувство. Звонил Крымов.
– Я беру Пермитина на себя, а ты немедленно поезжай на городскую квартиру этой дачной парочки – Михайловых. Записывай адрес…
* * *До обеда Юля с Харыбиным гуляла по берегу озера, наслаждаясь волшебым зрелищем розоватых сосен, просвечивающих сквозь вату тумана, и вдыхая хвойный аромат, смешанный с запахом дождя и онежской воды. Она так резко сменила слякотный и полный кровавых трупов мрачный город, в котором жила бесконечными тревогами и недомолвками со своими бывшими любовниками, что теперь, оказавшись в этом тихом и чудесном месте, среди воды и зелени, да еще и в объятиях совершенно нового мужчины, который покорил ее своей пылкостью и решительностью, поняла, что в ее жизни произошло что-то очень важное. Никогда еще рядом с мужчиной она не ощущала себя такой спокойной и умиротворенной. Ей в голову пришла даже мысль о том, а не забеременела ли она – настолько хорошо и в тоже время странно она чувствовала себя физически. Тело ее стало легче, цвет лица изменился, на щеках заиграл здоровый румянец, а глаза смотрели в глаза обнимающего ее мужчины и жадно искали там отражение собственного наслаждения.
Даже разговоры о Соляных или Белотеловой не отравили эту долгую прогулку. Они удивительным образом понимали друг друга, и Юлю не покидало ощущение, что она хорошо знает этого человека, что он всегда был рядом с ней, и дыхание его сливалось с ее дыханием, но только она раньше не замечала этого…
– Я думаю, что Соляных связывало с Ларисой общее дело, крупный бизнес или наркотики, потому что сама видишь, какие здесь деньги… Когда его схватили за одно место в Москве, он позвонил ей и попросил прикрыть его, а она быстренько все продала и дала деру.
– Ты хочешь сказать, что у нее была СВОЯ ДОЛЯ в их общем деле?
– А почему бы и нет? Другой вопрос, откуда она взяла деньги, чтобы вложить в его дело? Думаю, они достались ей по наследству от прежнего любовника, того самого, которого посадили. Сегодня же вечером я это выясню, а ночью вылетим домой. Ты не против?
Он так хорошо произнес это «домой», как если бы у них и на самом деле был свой дом, общий дом, который ждал их.
– А как тебе вообще Соляных? Ты не заметила в нем ничего особенного?
– Заметила.
– Вот и умница. Они… всегда маскируются под нормальных мужчин, но на самом деле презирают женщин, и даже больше – испытывают к ним отвращение или страх… Да-да, не удивляйся. Они помогают друг другу, у них свои семьи, кланы, они для себе подобных сделают все. И особенно много их среди артистов балета, музыкантов, театралов…
– Ты осуждаешь их за то, что они такие?
– Нет, я не могу их осуждать, потому что не имею представления, что ими движет. Но уверен, что это какой-то сдвиг в природе, что однополая любовь – извращение, болезнь. А еще мне думается, что источник этих отношений следует искать в детстве… Чаще всего такими становятся мальчики, которых изнасиловали в раннем возрасте. Это сейчас ИМ раздолье, а в прежние времена, я знаю; многие страдали из-за невозможности найти себе пару. Некоторые из них кончали с собой или сходили с ума. Тебе не холодно?
– Да нет, у Соболева отличный теплый плащ. Не знаю даже, как отблагодарить его за все, что он сделал для меня.
– Я его уже отблагодарил.
– Как?
– Позвонил его начальнику и сказал пару веских слов.
– Когда ты успел?
– Пока вы беседовали с господином Соляных… Ну что, – Дмитрий посмотрел на часы, – кажется, нас уже ждут к обеду.
Они вернулись в гостиницу, где их встретил хозяин. На нем уже не было той странной одежды, которой он пытался шокировать гостей. Джинсы, свитер и сигарета в зубах – теперь он старался быть похожим на ничем не примечательного мужчину, не отягощенного раздвоением личности.
– Николай, вы так резко изменили свой внешний облик, что нам, очевидно, следует ожидать примерно таких же изменений и во всем остальном, – предположила Юля.
– В смысле? – настороженно спросил Соляных.
– Юля хочет сказать, – ответил за нее Харыбин, – что теперь, вместо ожидаемых ею куропаток, форели и трюфелей, вы предложите нам на обед варенные вкрутую яйца и, в лучшем случае, редиску.
– А вы шутники, господа сыщики-фээсбэшники. – Соляных решил напоследок продемонстрировать свою осведомленность. – Прошу к столу.
За обедом Юля еще несколько раз упомянула фамилию Белотеловой, в первый раз спросив, как бы между прочим, какой размер одежды она носила, живя в Петрозаводске, и было ли у нее зеленое итальянское платье (на что Соляных ответил довольно четко: сорок шестой, а что касается платьев, то их было столько, что не запомнил бы ни один компьютер), а в другой – не была ли Лариса беременна.
– Беременна? Нет, она не способна на подобный подвиг, скорее она сделает беременным мужчину и вынудит его родить, чем согласится сама стать матерью. Кроме того, я просто уверен, что она бесплодна, потому что не раз слышал, как Лариса в подробностях рассказывала о радикальных способах предохранения… Думаю, что себе она сделала одну из этих операций… Но почему вы меня об этом спрашиваете? И вообще, скажите честно, она не мертва? Мне это пришло в голову буквально час тому назад, и я теперь себе места не нахожу.
– Нет, она жива и здорова, хотя на нее было совершено покушение.
Понимаете, Николай, после всего, что вы мне рассказали о ваших отношениях с Ларисой, вы – единственный подозреваемый…
– Я? Но почему?
– Да потому что у вас была причина отомстить Ларисе за ее предательство, и это после того, как вы столько сделали для нее… – Юля старательно расправлялась с огромным куском запеченной бараньей ноги и старалась не смотреть в глаза сидящему напротив нее Соляных. – У вас, Коля, есть еще примерно полчаса, чтобы рассказать нам с Дмитрием, который занимается уже официальным расследованием этого дела, откуда Лариса взяла деньги…
– Какие деньги? – жестко спросил Николай. – О каких деньгах идет речь?
– О тех, которые она отдала вам, чтобы войти в долю! – ответил за Юлю Харыбин.
– А это вы у нее спросите… Я не просил Ларису отдавать мне деньги, более того, я понимал, чем все это может кончиться… Когда у мужчины и женщины, живущих в страсти, возникает денежная проблема, причем не важно, от отсутствия ли денег или от их большого количества, отношения, как правило, ухудшаются и в конечном счете сводятся на нет.
– Бросьте, Соляных, Белотелова никогда не интересовала вас как женщина.
У нее были другие мужчины, но деньги свои, причем немалые, она отдала почему-то именно вам, – невозмутимо продолжил Дмитрий.
– Должно быть, она доверяла вам, – добавила Юля. – И вы довольно долгое время не подводили ее, наращивая капитал и расширяя свой бизнес, пока не случилось то, что случилось… Вы отправились в Москву, чтобы уладить свои дела и отношения с вышестоящей организацией, скажем так… И когда вы оказались на грани возможного банкротства, вы в первую очередь позвонили Ларисе и попросили ее продать свои акции и недвижимость, чтобы спасти вас, ведь так? Но она, почувствовав всю опасность своего щекотливого положения в качестве вашего делового партнера, продала все и уехала, попросту говоря, «кинула» вас… Вы сами выкрутились, каким-то образом уладили свои дела в столице и вернулись домой. Представляю, какой шок вы испытали, когда поняли, что она предала вас.
Вот и скажите нам, пожалуйста, это ли не повод для того, чтобы отомстить Белотеловой?
– У вас нет никаких доказательств, это во-первых. А во-вторых, если она и вкладывала какие-то деньги в мое дело, то ее доля в нем настолько ничтожна, что об этом даже не стоит и говорить. И уж тем более, какой мне смысл теперь убивать ее, когда у меня появилась возможность пожить спокойной жизнью БЕЗ НЕЕ… Вы ничего не знаете об этой женщине. Она не такая простая и безобидная, какой старается казаться.
– Кто был ее настоящим любовником?
– Да у нее их было более чем достаточно… Но называть их фамилии я не собираюсь. Мне это ни к чему. Могу лишь сказать, что все эти мужчины были нищими и жили за ее счет, а если уж говорить точнее, то ЗА МОЙ СЧЕТ, ведь это я работал и отдавал ей причитающиеся проценты.
– Я понимаю, – сказала Юля, – что вас с Белотеловой связывало нечто большее, чем общее дело, и отношения между таким человеком, как вы, и такой женщиной, как она, – существами полярными и не имеющими ничего общего в области секса, уж будем до конца откровенными, – могли основываться еще и на страхе…
Но шантаж – дело интимное, а потому не буду вас больше пытать. Спасибо за гостеприимство, у вас действительно замечательная гостиница, обслуживание, и, конечно, вам повезло с поваром… А нам пора.
– Я распоряжусь насчет машины, – глухо произнес Соляных, даже не делая попытки задержать дорогих гостей. – Надеюсь, что вам у меня понравилось…
Но шантаж – дело интимное, а потому не буду вас больше пытать. Спасибо за гостеприимство, у вас действительно замечательная гостиница, обслуживание, и, конечно, вам повезло с поваром… А нам пора.
– Я распоряжусь насчет машины, – глухо произнес Соляных, даже не делая попытки задержать дорогих гостей. – Надеюсь, что вам у меня понравилось…
Он тоже старался на смотреть им в глаза. Быть может, поэтому так поспешно поднялся из-за стола и почти выбежал из столовой…
– По-моему, мы его сильно припугнули, – сказал Харыбин уже в городской гостинице, поздно вечером, куда они приехали уставшие, хотя и вполне довольные поездкой. Весь путь в машине с водителем Соляных они не могли проронить ни слова – поэтому все мысли, впечатления и предположения копили до возвращения в номер. – Ты, Юлечка, так и быть, полезай в ванну первая, а я позвоню насчет предыдущего любовника Белотеловой. Уверен, что мне помогут. Когда ты вернешься сюда, чистенькая и разомлевшая от горячей воды, тебя уже будет ждать куча новостей и небольшой ужин. Ты как, согласна?
Лежа в ванне. Юля прождала Харыбина почти сорок минут, уверенная в том, что этот мужчина-зверь своего не упустит и непременно воспользуется ее доступностью в заполненной паром уютной ванной, но просчиталась. Закутанная в большое гостиничное махровое полотенце, она вышла из ванной и, осмотрев все вокруг, поняла, что она в номере одна. Возле окна на ковре стояла корзина с розами, а на журнальном столике лежала записка, на которой крупным размашистым почерком было выведено:
«Юлечка, ешь торт, он в холодильнике, и жди меня в 22.00 – мы вылетаем домой в 23.00. Твой Харыбин».
* * *На квартире Иоффе собрались Тамара Перепелки-на, Катя Синельникова, Лена Тараскина, Жанна Сенина и Максим Олеференко. Чуть позже к ним присоединилась Валя Турусова.
– Я пришла, чтобы сказать, что больше я сюда ни ногой, – чуть ли не с порога заявила Валя, усаживаясь за стол, где на этот раз вместо пива, чипсов и прочей привычной закуски и выпивки стояла большая круглая пепельница, в которую все сидящие за столом поочередно стряхивали пепел с сигарет. – И где же ваш мозговой центр? Где господин Кравцов собственной персоной? Пошел в церковь заказывать обедню? Чего вы все молчите? Я просто уверена теперь, что все ЭТО – дело рук интернатовских… Они мстят за свою девчонку. Вы же ничего еще не знаете…
– О чем? – Тамара выглядела уставшей и заплаканной. – О Ларчиковой? О Татьяне Николаевне? Девчонки, что же это такое происходит?
– Шизуха косит наши ряды, – хихикнула Сенина, и Тараскина тут же обозвала ее дурой.
– Сама такая, – хмыкнула Жанна и затянулась. – Ну не шизуха, так смерть. Может, это у меня нервное… Смех же бывает нервным?
– Бывает, – со вздохом защитила ее Перепелкина. – Ларчикову убили на собственной даче. Но кто? Ей почти отрезали голову, а Вадиму – прорубили. Это каким садистом надо быть, чтобы так поступить!
– Ты хочешь сказать, что это дело рук одного человека? – спросила тихая в этот вечер Катя Синельникова. Она пришла сюда лишь из-за Кравцова, а теперь, когда его не было, с опаской посматривала на Олеференко, который не сводил с нее похотливого взгляда.
– А почему бы и нет?
– Гадать можно до бесконечности, – заговорила Валя, – но я пришла сюда знаете для чего?
– Ты сама только что сказала, что ноги твоей больше здесь не будет, – фыркнула Сенина.
– Да заткнешься ты или нет?! Кравцову на завтра назначена «стрелка», в семь, за «Ботаникой».
– Интернат? – спросила Тамара, которая уже сто раз успела пожалеть о том, что, выпив лишнего, решила после дискотеки устроить «разборку» с ни в чем не повинной Маринкой. Они потом встретили ее в посадках, куда она пришла по записке Льдова. Конечно, разве интернатовские парни оставят это просто так? А это означает, что теперь им, Тамаре и ее друзьям, придется нести ответ за все унижения, которым они подвергли Марину. И хотя до изнасилования дело не дошло, парни ее раздели, лапали, а Льдов так и вообще заставил ее…
– Конечно, интернат. Я, если честно, была сегодня у Кравцова. Он заболел, у него ангина, но он все равно пойдет. Я предложила ему обратиться за помощью к отцу Льдова, чтобы тот прислал на «стрелку» своих «глухарей», но Витя отказался.
Валя знала, что делает, – когда-нибудь Кравцов оценит ее желание представить его поведение в лучшем свете, оценит ее преданность, хотя никакой преданностью это не было, скорее она просто набирала лишние очки для своего дальнейшего, более спокойного и комфортного существования как в классе вообще, так и в группировке Кравцова в частности. Хотя лидером она все же считала себя.
– Ну и зря отказался, – оживилась Катя Синельникова. – Они же его изобьют… девочки, что же делать? Может, нам самим сходить к Льдовым и поговорить с отцом Вадика?
Валя молчала, хотя ее так и распирало сказать всем собравшимся о том, что они все – круглые идиоты, что она ненавидит и презирает их за их ни на чем не основанную самоуверенность и неистребимое желание при случае подставить ближнего. Кроме того, ее раздражали эти глупые, но опасные оргии, устраиваемые скорее для таких скотов, как Горкин, Олеференко и Сенина, чем для других, той же самой Перепелкиной, которая выглядит как настоящая женщина и вполне может устроить свою личную жизнь уже сейчас, учась в школе… Что же касается Оли Драницыной, то здесь Валя была крайне необъективна – она восхищалась ею, что бы та ни делала. Найти объяснение этой своей позиции всепрощения Валя так и не смогла. Быть может, причину стоило искать во внешности Оли, в ее полудетской улыбке и в то же время той естественности и покладистости, с которыми она отдавалась парням на глазах у всех. Она если и краснела, лежа в объятиях Горкина, то не от стыда, а просто от позы, во время которой кровь приливала к голове. Трудно было сказать, равнодушна ли она к сексу или нет, но особой страсти к этим частым занятиям она не проявляла. Отвращения – тоже. Казалось, ею двигал инстинкт, не более. Хотя – и это было известно немногим – Оля встречалась и со взрослыми мужчинами и брала с них деньги за близость.
– Если Витя сказал, что не хочет обращаться к Льдову, значит, и не будем. В крайнем случае тебе, Тамара, следует разыскать эту девчонку в интернате и извиниться. Причем успеть это сделать до завтрашнего вечера.
– Что?! – Тамара дернула рукой, и серый столбик пепла от сигареты рассыпался. – Что ты такое говоришь, Валя! Ты можешь себе представить, чтобы я пришла в интернат, разыскала эту малохольную и встала перед ней на колени? Ты за кого меня принимаешь?
– Зачем же на колени? Просто подойдешь и извинишься, объяснишь наконец, что ты выпила лишнего, что очень сожалеешь, сошлись еще на сплошные похороны, можешь даже расплакаться…
– Да ты издеваешься надо мной?
Жанна Сенина, считая своим долгом защитить Тамару, произнесла в адрес Турусовой длинное, смачное и хлесткое ругательство. Назревала ссора, и Жанна была уже готова вцепиться Вале в волосы. Она всегда сначала хватала соперницу за волосы, притягивала к себе цепкими руками, а потом, освободив правую, била костяшками внешней стороны кисти прямо по лицу, стараясь не забыть про нос и губы.
– Девочки, прекратите, – вмешалась, испугавшись скандала и возможной драки, Катя. – Валя дело говорит. Вы что, не понимаете, что теперь, когда Льдова нет, а Кравцов… отлеживается у себя дома в теплой постельке, притворяясь, что у него ангина…
Казалось, что этот голос принадлежит не ей, что кто-то внутри ее, измученный любовью к несуществующему идолу, идеалу в мужском обличье, решив враз избавиться от этого всепожирающего, словно огонь, чувства, наконец заговорил:
– … нас всех могут затащить в посадки и сделать с нами то же самое, что наши парни сделали с Мариной. И откуда вы знаете, изнасиловали они ее или нет? Они же были обкуренные… Максим, говори, было что-нибудь у вас там, в посадках, или нет?
– Да я помню, что ли?.. – пробасил, пожав плечами, Олеференко.
– Никто из них ничего не помнит… – продолжала невозмутимым голосом Валя. – Скажи, Максим, мы давно хотели тебя спросить, это ты насвистел Ларчиковой о том, что в тот вечер будет происходить в посадках? И почему ты тогда сбежал? Куда ты делся, отвечай?
– Да не стану я никому ничего объяснять. – Олеференко встал и махнул рукой:
– Что, мне больше делать нечего, как трепаться с вами? Пойду-ка я лучше домой, тем более что Горкина нет, Кравцова тоже, а вас сегодня слишком много…
Он произнес несколько грубых слов в адрес девчонок, послал их куда подальше и вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
– Я не стану ни перед кем извиняться. Уж лучше я сама приду на «стрелку»… Жанна, ты придешь?
– Приду, конечно, – с готовностью ответила та, гордо вскинув маленькую, .с аккуратной стрижкой, голову. – А вы?
– На меня не рассчитывай, – заявила вконец разбушевавшаяся Турусова.