– О чем вы? Я ничего такого не знала и не знаю…
– Вы сами покажете мне эту дверь или лаз, назовите его как хотите, или прикажете мне ворошить ваше белье в стенных шкафах?.. Поймите наконец, что во всем должен быть смысл. И если кто-то, проникающий в вашу квартиру по ночам ли, а может, и днем, пачкает кровью беременных женщин ваши зеркала и разбрасывает по комнатам женскую одежду, значит, ЕМУ ЭТО НУЖНО. Вот и спрашивается: зачем?
Мы отправили в Петрозаводск нашего работника, Юлю Земцову, вы ее хорошо знаете (кстати, эта командировочка влетела нам в копейку!), с тем чтобы навести о вас справки. Неужели вам никогда не приходило в голову, что все эти идиотские штучки в духе Хичкока – проделки вашего бывшего компаньона. Соляных?
– А что он рассказал вам?
– Ничего. И знаете почему? Да потому что его уже к тому времени не было в живых, его, оказывается, убили. Причем буквально за два дня до приезда Земцовой. И вы, прекрасно зная об этом, ничего нам не сказали, – вдохновенно врал Крымов.
– Я… Я ничего не знала…
– Не надо, все вы знали. Соляных был единственным человеком, который мог пролить свет на ваше прошлое, уважаемая госпожа Белоголова. И он сильно мешал вам в вашей бурной деятельности, связанной с доставкой в Карелию опия из Средней Азии. Быть может, на первых порах он и был нужен вам, и вы использовали его связи вплоть до того самого звонка из Москвы, когда он сообщил вам, что погорел и попросил вас продать все, что у вас было, чтобы спасти его…
– Ложь! – крикнула Лариса. – Я никогда не участвовала в его делах. Я вообще ничего не знаю…
– Не перебивайте меня! – жестко осадил ее Крымов, не спуская с нее глаз и наслаждаясь первыми результатами ее испуга. – Люди, с которыми он не поделился в Москве, расправились с ним очень жестоко и теперь подбираются к вам. И вы, зная об этом, боитесь, но ничего не можете с этим поделать. Разве не ясно, что кровь на зеркалах – это предупреждение? Что разбросанная по квартире одежда – лишь продолжение спектакля, цель которого – та самая доля, которая принадлежит не вам, Лариса… Верните долги – и в вашу жизнь вернется покой.
Другое дело, что денег у вас нет и вы на волоске от смерти…
– Прекратите нести чушь! Какие еще наркотики?! Какая Средняя Азия?
Какие спектакли?
– Вы думаете, что мы позволим на себе экономить? Вы вздумали мне угрожать, милочка, а это уже дурной тон. В нашем городе это не принято. Да это вообще нигде не принято, даже в Петрозаводске. Зная о том, что вашего подельника убили, вы даже пальцем не пошевелили, чтобы остановить нас, предупредить, чтобы мы не совали нос в это грязное дело, а Юля, между прочим, рисковала жизнью…
Он не помнил, что еще наплел перепуганной насмерть Белотеловой, и очнулся уже тогда, когда на столе появилась стопка стодолларовых банкнот.
Лариca с опухшим от слез лицом умоляла его сделать все возможное, чтобы обеспечить ей алиби на момент yбийства Соляных.
– И все равно, – прошептала она, обнимая себя эа плечи и дрожа от озноба, – Соляных здесь ни при чем… Это недоразумение. Я ничего в своей жизни не умею, только делать маникюр. Это – все! Какие к черту, наркотики?! Все это придумано там, в Петрозаводске. Люди завидовали мне, что я живу с Колей. Он был очень богат, а это всегда вызывает массу негативных чувств со стороны окружающих. Вы должны верить мне… Вот, возьмите эти деньги и сделайте все возможное, чтобы меня никто не смог втянуть в это дело…
Крымов вышел от Белотеловой в состоянии, близком к истерике: такого отчаянного вранья он и сам от себя не ожидал. Наркотики, Средняя Азия, мертвый Соляных – бред собачий! А дверь, соединяющая две соседние квартиры? Хорошо, что он вовремя сменил тему, а то пришлось бы искать этот тайный, несуществующий ход… Но как она испугалась, эта молодая хамка!
Зато теперь можно было уже не переживать относительно возврата гонорара. Пускай настоящих результатов этого расследования еще нет! Не так-то просто вести подобные дела. Со временем все образуется, и Белотелова получит обратно свои деньги – те, что выдала ему сверх гонорара в порыве чувств…
Интересно, она обрадуется, если узнает, что Соляных жив и здоров, или наоборот – сильно огорчится?
Крымов возвращался в агентство с больной головой: слишком много навалилось на него непонятного, сложного и абсурдного. Корнилов сказал ему-не суйся в это дело. Но в какое? Последние дела связались в тугой узел, и поди разбери, где его самый опасный конец, ведущий к Бурмистрову? И при чем здесь убийство, совершенное пять лет тому назад, вокруг которого столько бессмысленных предупреждений и намеков? И почему Корнилов боится рассказать о сыне Бурмистрова, тем более что тот жив и здоров? Разве что это делается намеренно?!
А что делать с трупом Зверева и как объяснять теперь, что он полдня пролежал на холодном кафельном полу ванной комнаты агентства?
Вспомнив про поселок Дражный и о том, что оба – и Пермитин и Зверев – жили там какое-то время, Крымов подумал, что тот, кто убил Зверева, явно опасался его… А что, если это и есть Пермитин? Если это именно он убил Ларчикову и ее учеников, а затем застрелил Зверева? Только где смысл во всех этих страшных смертях? А кто ранил Олю Драницыну? Тоже он? Но за что?
Надю он застал всю в слезах. Увидев входящего в комнату Крымова, она разрыдалась.
– Женя, ну куда же ты ушел? Почему ты меня бросил? Я вошла в ванную комнату, а там… там… труп… Вы что, совсем сошли с ума? Хотите, чтобы я лишилась рассудка? Увези меня отсюда, пожалуйста, очень тебя прошу… Скажи, меня посадят за Тришкина?
Она стала нервно икать, и Крымов, обняв ее и усадив к себе на колени, принялся успокаивать, как маленькую. Вытер ей слезы, поцеловал и прижал к себе.
В душе его происходило что-то непонятное, сердце заломило: он страдал из-за невозможности успокоить впавшую в отчаяние и окончательно раскисшую Надю; он не находил слов, которые помогли бы ей не думать о Тришкине.
– Ты хочешь, чтобы я привез его к тебе, и ты сама, собственными глазами, увидела его и услышала, что у него к тебе нет никаких претензий? Если хочешь, я могу это устроить.
Она смотрела на него широко распахнутыми и полными слез глазами и не знала, что сказать: возможно, именно это и успокоило бы ее сейчас.
– Я только никак не могу понять, зачем ты поехала к нему? Разве это твое дело?
– Юля тоже бы поехала, окажись она на моем месте.
– Юля – это совсем другое дело. А ты должна беречь себя…
Надя проглотила эту волшебную фразу, как неслыханно огромную порцию счастья, и немного успокоилась: он любит ее, этот невозможный Крымов, любит ее!..
К разговору о Тришкине в этот вечер больше не возвращались.
* * *Тамара Переделкина, вернувшись из Ботанического сада домой, открыла дверь своими ключами и по доносящимся из глубины квартиры голосам поняла, что у них гость. Отец разговаривал со Сперанским, и была чудесная возможность подслушать их разговор, оставаясь незамеченной.
Едва держась на ногах и находясь на пределе сил, Тамара тем не менее, прижавшись спиной к стене прихожей, на цыпочках приблизилась к двери гостиной и вся обратилась вслух. Сердце ее ухало в груди уже от одного звука голоса Игоря Сергеевича. Она не представляла себе, что же будет, если она УВИДИТ его. Таких сильных чувств к кому-либо она еще никогда не испытывала, и какие удивительные это были переживания: радость, смешанная с непонятной зудящей болью, нежный трепет, желание очутиться в его объятиях и яркое, сильное предчувствие скорого счастья… И это почти в тот момент, когда жизнь ее, казалось бы, уже потеряла смысл, когда душа и тело уже были легкомысленно отданы на откуп каждодневной бессмысленной инерции поступков и желаний.
– … я узнавал, для этого требуется решение районной администрации, оно так и называется: «Решение о снижении брачного возраста»… Мне ничего не стоит заполучить эту бумагу, а справку от врача – тем более… Как только она согласится, я сразу же начну действовать и увезу ее отсюда…
– А если она не согласится? Ведь у нее в голове ветер, она не ведает, что творит… Но, с другой стороны, я не хочу потерять дочь, а потому единственное, что я могу сейчас для нее сделать, это дать ей возможность увидеть совершенно другую жизнь, других людей, о существовании которых она и не подозревает. Ведь вся жизнь у нее сейчас сконцентрировалась на школе, классе и тех бездельниках и подонках, быть может, даже наркоманах, которых она видит каждый день, с которыми разговаривает и впитывает в себя весь этот подростковый яд неведения… Ты бы видел, в каком состоянии она иногда возвращается домой, какие пустые и одновременно грустные взгляды она бросает на меня, словно извиняясь… А ведь это мне следовало бы попросить у нее прощения за то, что она целыми днями одна, что у нее дома нет настоящей семьи… Только прошу тебя, Игорь, будь с ней осторожен, не позволяй ей замыкаться на своих проблемах, которых у нее, как мне кажется, предостаточно для девочки такого возраста.
Тамара вернулась к двери и позвенела ключами, чтобы заявить о своем присутствии. Сразу стало очень тихо, и только спустя несколько секунд послышались шаги – в прихожей появился отец. С виноватым видом он проблеял, словно его застукали на месте преступления:
– Тамарочка, проходи… У нас Игорь Сергеевич. Он хочет с тобой поговорить. Или, может, ты сначала поужинаешь?
Тамара пожала плечами и покачала головой – какой еще ужин, когда на душе творится такое?!
В гостиной она увидела Сперанского. Он поднялся ей навстречу и поспешил взять ее руку в свою.
– Мне надо сходить за хлебом, а вы поговорите, поговорите. – Перепелкин засуетился в поисках неизвестно чего: несколько раз открыл и закрыл ящики шкафа, заглянул в сервант, затем умчался на кухню, а когда вернулся, взял со стола рюмку, допил то, что оставалось на донышке, и наконец, извинившись, пулей вылетел из квартиры.
Тамара села в кресло напротив сильно смущенного, ставшего вмиг розовощеким Сперанского, и заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Тамара. – Игорь Сергеевич потянулся к ней всем телом и взял ее крепко за обе руки; глаза его изучали ее лицо, взгляд скользил по ее векам, ресницам, губам… – Понимаешь, так случилось, что твой отец выбрал меня…
Она широко раскрыла глаза: что он этим собирался сказать?
– Скажи, ты бы хотела уехать отсюда? Хотя бы на месяц? Куда-нибудь очень далеко, на море, например?
– Зачем?
– Чтобы сменить обстановку и забыть хотя бы на время свою школу, класс… У вас слишком много страшных событий произошло за последние две недели, и никому не известно, чем все это может закончиться… Тебе опасно оставаться здесь, в любую минуту с тобой может произойти то же самое, что и с твоими одноклассницами… В городе, судя по всему, появился очередной маньяк, который неравнодушен к девочкам почему-то именно из вашего класса.. Вот твой отец и попросил меня отвезти тебя на море… Там ты отдохнешь, позагораешь, восстановишь свою нервную систему.
– А почему вас? Разве он сам не в состоянии поехать со мной? Он что, заболел? – Тамара не хотела, чтобы Сперанский говорил ей о море и школе, она ждала от него большего. Хотя кое-что, безусловно, в их отношениях изменилось – он называл ее на «ты», а это резко сократило расстояние между ними.
– Нет он не заболел… Это я заболел, и серьезно. – Сперанский и сам не понял, как очутился возле нее и подхватил ее на руки, опустился с нею на коленях в кресло и крепко прижал к себе, вдыхая аромат ее влажных от дождя, пропитанных запахами Ботанического сада волос. – Я тебя люблю, Тамарочка, понимаешь? И хоть ты совсем еще маленькая, я бы хотел жить с тобой. Ты хочешь этого? Ты понимаешь, о чем я говорю?
Тамара зажмурилась, и он сам нашел губами ее губы и поцеловал так, как ее еще никто и никогда не целовал – проникновенно, дерзко, страстно…
Она не смогла ответить на его поцелуй – силы покинули ее, и даже ее жаркие полураскрытые губы отказывались подчиняться ей, они жаждали продолжения поцелуя.
– Скажи, что ты чувствуешь по отношению ко мне? – спрашивал Игорь Сергеевич, покрывая поцелуями ее лицо, шею, грудь и снова возвращаясь к губам.
– Ты ведь понимаешь, что я едва владею собой, но все будет так, как ты скажешь… Я никогда не причиню тебе боли, и если у тебя ко мне нет чувств, то я исчезну из твоей жизни. Конечно, если у меня хватит сил для этого…
Она так и не смогла ему ничего ответить. Ее мутило от переизбытка чувств, от ощущения нереальности происходящего, потому что слова, которые она услышала от Сперанского, показались ей озвученным сном… «Такого не может быть, – твердила она себе, – я люблю его, но он не может меня любить, потому что я гадкая, грязная…»
Раздался телефонный звонок, и Тамара, очнувшись от сладкого забытья, в которое была погружена нежными прикосновениями Игоря Сергеевича, тотчас взяла трубку. Мужской голос предлагал ей прийти к нему в гости прямо сейчас и удовлетворить его. Судя по всему, мужчина был пьян, а потому речь его была грубой, как и то, что он предлагал ей сделать. Она узнала его, это был Слава, тот самый неутомимый пенсионер, который приводил ее вчера к себе в коммуналку.
Она бросила трубку и со страхом посмотрела на Сперанского, словно спрашивая его, услышал ли он слова, которые говорил ей Слава. Но Игорь Сергеевич даже не придал значения звонку. Он ждал от нее ответа.
«Вы мне очень нравитесь, Игорь Сергеевич, но вы слишком хороший для меня. У нас с вами ничего не получится».
Она подумала это, но не произнесла вслух.
– Дело в том, – опомнившись, сказал он, – что я могу поехать с тобой только в качестве мужа, вот в чем дело… Иначе у нас могут быть серьезные неприятности. И если ты не против, я готов все это оформить… законным образом.
Снова телефонный звонок. На этот раз Слава говорил еще более невозможные вещи, услышав которые Сперанский умер бы на месте.
– Вы ошиблись номером, – как можно спокойнее ответила Тамара и, чтобы не было заметно, что она волнуется, осторожно положила трубку на место.
– Ты согласна?
И кто-то вместо нее, там, внутри, другая Тамара, смелая и решительная, ответила:
– Да. Я согласна.
Она ждала в ответ на ее согласие каких-то более смелых действий со стороны Сперанского, ей так хотелось, чтобы его ласковые руки раздели ее и уложили в постель, ей необходимо было ощутить рядом с собой его надежное тепло, в котором она так нуждалась, но ничего этого не последовало. Игорь Сергеевич сидел в кресле напротив и продолжал держать ее за руки. Как и тогда, еще в начале их разговора, когда не было никаких поцелуев, объятий и предложения… И тогда она подумала: «А не приснилось ли мне все это?»
– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – вдруг услышала она и почувствовала, что краснеет.
– А что вы хотите услышать? – вопрос прозвучал вызывающе громко. Она снова потеряла уверенность и в себе, и в том, что рай со Сперанским возможен. А раз так, пусть послушает…
– Все. Расскажи мне о своем классе, о своих подругах и о том, что же на самом деле произошло с девочкой, которая отравилась…
– Вы что, издеваетесь надо мной? – возмутилась она до глубины души. – Вы только что ТАК целовали меня и предлагали мне руку и сердце, и теперь расспрашиваете меня о том, что не имеет отношения к предмету нашего разговора!
Зачем вам это? Что вы от меня хотите?
Он улыбнулся. Она была права, эта маленькая женщина с молочной кожей и ясными чистыми глазами… Но он не мог позволить себе доказать ей свою любовь прямо сейчас, здесь, в этой квартире, куда в любую минуту может вернуться ее отец… Он подождет, он привык ждать. А через несколько дней, когда все формальности будут улажены и он увезет свою несовершеннолетнюю жену подальше от этого проклятого города, кишащего убийцами и наркоманами, у них обоих будет возможность любить открыто. Вот только как ей объяснить это сейчас, когда она, созревшая телом и душой, ждет от него ласки, а вместо этого ей приходится выслушивать дежурные вопросы о школе, классе, погибшей подружке?..
В дверь позвонили, и очень вовремя – вопрос, заданный сбитой с толку Тамарой, повис в воздухе. Сперанский пошел открывать.
– Тамара, это к тебе…
Глава 16
Шубин нашел уборщицу тетю Валю в подсобке, на первом этаже школы. Она спала прямо в низком продавленном кресле, положив под голову свернутую вязаную кофту. Во сне морщинки ее разгладились, зато обозначились припухлости под глазами, какие бывают у пьющих людей. В сером длинном халатике, из-под которого торчали худые, в коричневых чулках, ноги, обутые в резиновые калоши, тетя Валя представляла собой жалкое зрелище.
– Валентина Ивановна? – Шубин принялся тормошить ее за плечо. – Вставайте, школа горит…
Она открыла глаза и тупо уставилась не незнакомого мужчину.
– Кто вы? Что вам нужно?
– Поговорить.
– О чем? – Она окончательно пришла в себя, встала, вся подобралась, подтянулась, и за какие-то несколько секунд глаза ее наполнились страхом. – Кого еще убили?
– А почему вы так решили?
– Вы из милиции?
– Предположим.
– Я ничего не знаю. Мою себе полы, и все.
– Квартира, которую вы сдавали Вадику Льдову, сейчас не занята?
– Да вроде нет… – неуверенно ответила уборщица и сощурила глаза, словно пытаясь вспомнить подлинный ход событий. – Так, иногда хожу туда, проверяю окна, да чтоб краны не текли…
Она говорила и глядела в это время куда-то в сторону, боясь встретиться с Игорем взглядом. «И не хитрость это никакая, – подумал Шубин, – а водка, которая отшибла ей память».
– Я бы сам хотел снять эту квартиру, на месячишко. Как, договоримся?
– А чего ж не договориться-то? Пятьдесят рублей – а я тебе ключи, делов-то… Адрес знаешь?
– Знаю. – Шубин достал деньги и протянул их тете Вале. – Я готов прямо сейчас…
Та, не моргнув глазом, выхватила деньги и спрятала в карман халата.