– Значит, цветы поливали?.. – недоверчиво переспросила Юля, для которой образ Пермитина, в отличие от Олиной матери, носил резко отрицательный характер хотя бы потому, что под большим вопросом находилась и странная продажа квартиры на Некрасова, и тот ужасающий факт, что его молодой жене отрезали голову. Как можно вообще доверять свою молоденькую дочку кому бы то ни было, пусть даже и пожилому пенсионеру? Мужчина, он и есть мужчина.
– Вы не заметили, как мы перешли от разговора о Вадике к Пермитину? Это хорошо, что я немного отвлеклась от Оли…
– Ирина Сергеевна, а вы не знаете, что могла делать Оля на даче у вашей приятельницы Татьяны Лар-чиковой? И бывала ли она там раньше?
– Нет, я думаю, что не бывала. Знаете, мне кажется, что Ларчикова здесь вообще ни при чем. Вернее, она-то как раз и при чем… К ней мог приехать какой-нибудь одноклассник Оли, Кравцов, к примеру. Он нравился дочке…
– Вы хотите сказать, что Оля могла поехать на эту дачу вслед за Кравцовым, чтобы застать их вместе с Ларчиковой?
– Да, приблизительно так.
– С ваших слов получается, что эта Ларчикова – исчадие ада!
– Я вам толкую об этом уже битый час. Ее к школе ни на шаг нельзя было подпускать, а ей доверили девятые классы.
– Вы считаете, что объективны по отношению к ней? Быть может, у вас с ней старые счеты, знаете, как это иногда бывает?..
– Нет, ничего подобного, никаких старых счетов. Мне хорошо известен подобный тип женщин, они проживают короткую и бурную жизнь и, как правило, умирают не своей смертью. Вы напрасно ищете в моих словах неприязнь к Татьяне, потому что у меня у самой жизнь не сложилась… Но если она ищет утешения в объятиях мужчин, то я – в бутылке… – Драницына вздохнула и, обведя рассеянным взглядом комнату, покачала головой. – Сами видите, как мы живем.
– Но кто же мог выстрелить в Олю?
– Не представляю…
– Вам не приходило в голову, что Таню Ларчико-ву, вашу приятельницу, убил ПЕРМИТИН? А Оля, которая поехала вслед за ним или вообще БЫЛА С НИМ НА ДАЧЕ, оказалась свидетельницей этого убийства?
Ирина Сергеевна бухнула чашкой о блюдце и застыла, глядя испуганными глазами на Юлю.
– Михаил Яковлевич?
– Ну конечно! Вы заидеализировали его образ, а ведь жену-то его кто-то убил, убийцу не нашли… У нее была отрезана голова, у Тани перерезано горло…
Может, ваш хваленый Пермитин психически ненормальный человек, но вы не хотели себе в этом признаться, потому что в некоторой степени зависели от него, от его денег… И с чего это вы взяли, что Оля занималась у него фотографией, а не чем-нибудь другим?
– Что вы такое говорите?.. Моя Оля – хорошая девочка, она… Она не такая, как Голубева.
– А вы знаете о том, что в день убийства Вадика Льдова в кабинет географии должны были прийти две девочки, он сразу двум своим одноклассницам назначил встречу: Наташе Голубевой и вашей Оле. Наташа была влюблена в Льдова, а Оле нравился Кравцов, но она все равно почему-то пришла на свидание…
– Откуда вам это известно?
– Да потому что Наташа, придя в кабинет географии, наверняка увидела Олю в объятиях Льдова, именно этот факт заставил ее принять яд…
Юля высказывала всего лишь свои предположения, и, быть может, это было жестоко по отношению к находящейся в тяжелой депрессии Драницыной, но она не видела другого выхода, чтобы заставить ее говорить.
– Чего вы от меня хотите? Чтобы я поверила в то что Вадика убила Оля? И только потому, что она была в том кабинете, где его убили? Это мог быть кто угодно!
– Я и не говорила, что его убила Оля. Возможно, и Оля, и Наташа оказались невольными свидетельницами убийства Льдова, и если Наташу отравили (а это тоже вполне возможно), то Олю только ранили…
– Я не понимаю, что вы хотите от меня услышать.
– У Оли есть розовая кофточка, английская? Юля сейчас сгребала в кучу всю информацию, которую успела узнать об Оле Драницыной от Шубина, Крымова и Корнилова, который, в свою очередь, многое узнал от Людмилы Голубевой. Ей надо было окончательно сбить с толку Драницыну, чтобы, воспользовавшись ее состоянием, выяснить, где хранятся ключи от квартиры Пермитина. Ей казалось, что она уже знает, кто убил Ларчикову и стрелял в Олю. Оставалось только раздобыть доказательства. Но как проникнуть в его квартиру, не вызвав подозрения у преданной ему соседки?
– Да у нее каких только кофточек нет.
– Вот именно. А откуда у нее деньги на такие дорогие вещи?
– Говорите со мной прямо, пожалуйста. – Ирина Сергеевна уже поднялась со стула и дрожащими руками уперлась в край стола. – Вы подозреваете нас в воровстве?
– Я думаю, что вам необходимо успокоиться. У вас есть какие-нибудь капли, валерьянка? Я бы не хотела, чтобы вы из-за меня снова запили…
Юля ждала, когда в ее душе проснется жалость к этой несчастной алкоголичке, давно потерявшей себя м упустившей свою пятнадцатилетнюю дочь, которая наверняка живет с Пермитиным и получает за это от него деньги, но ничего подобного не происходило. Она воспринимала эту женщину как некое абстрактное существо, необратимо потерянное для общества, и ничего не могла с собой поделать. Быть может, она просто повзрослела за последнее время и уже не верит в чудеса, как это было с ней раньше. Как можно помочь человеку, который сознательно губит себя? Женщина-алкоголичка, что может быть страшнее для общества, не говоря уже о близких? Юля не была уверена, что Оля не повторит судьбу матери, конечно, если останется живой.
Она направилась к выходу. Разговор с Драницыной получился хоть и тяжелым, но бесполезным. Она не узнала ничего нового, разве что оправдались некоторые ее предположения относительно морального облика Ларчиковой. И теперь, если не удастся ее план, можно будет сказать, что она потеряла время и часть своего здоровья.
Ключи она заметила сразу – они висели на гвозде, вбитом в вешалку. Судя по тому, что на кольце их было довольно много, она поняла, что это и есть те самые ключи от пермитинской квартиры, поскольку хозяйских, драницынских, могло быть от силы два.
– Извините меня, – она повернулась к провожающей ее Ирине и посмотрела на нее виноватым взглядом, – но это моя работа… У вас не найдется немного кипяченой воды?
Драницына молча развернулась и пошла на кухню. Когда она вернулась, ключи от квартиры Михаила Яковлевича Пермитина уже перекочевали в сумочку Юли.
* * *Крымов проторчал перед домом Корнилова почти час: в прокуратуре ему сказали, что тот поехал домой. Но, оказывается, НЕ ДОМОЙ.
Он уже собирался сесть в машину и вернуться в агентство, как из-за угла вывернула черная «Волга», из которой вышел Виктор Львович и стремительным шагом направился к своему подъезду. Машина умчалась.
Крымов окликнул его. Корнилов обрадовался, подошел. Они поздоровались, пожали друг другу руки.
– Я за тобой, Виктор Львович. Разговор есть.
– Так пойдем ко мне, там и поговорим.
– Ну уж нет. У тебя небось пустой холодильник и тараканы бегают, а я приглашаю тебя к себе домой, на ужин. Надя ждет меня в агентстве, я не могу ее одну оставлять ни на минуту, поэтому соглашайся, и поедем…
– Нет, Крымов, я не могу поехать к тебе, потому что у меня через час встреча.
– Позвони и перенеси. Дело серьезное и не терпит отлагательств. Кроме того, – Крымов отогнул борт пиджака и показал пачку долларов, тех самых, которые он вытряс из Белотеловой, – надо отрабатывать.
С этими словами он протянул Корнилову свой сотовый телефон, терпеливо дождался, пока тот, отвернувшись, переговорит с кем-то, судя по всему, с женщиной, и только после этого они сели в машину, заехали в агентство, забрали Надю и потом вместе отправились к Крымову в загородный дом.
Дождь кончился, и в лесу, куда они свернули, чтобы сократить путь, Крымов остановил машину, приказал всем открыть окна и подышать свежим воздухом:
– Наслаждайтесь, – говорил он притихшим на заднем сиденье Наде и Корнилову, – где еще подышите таким воздухом? Сосны, голубое небо, солнце…
Ребята, по-моему, жизнь проходит, если не пролетает, мимо нас.
Капли полуденного дождя, пронизанные солнечными лучами, сверкали на ветвях сосен, и казалось, что именно они источают горьковато-хвойный, терпкий аромат, а порозовевшие стволы сосен так и хотелось потрогать руками. Даже Надя, забывшись, глядела на блистающий радужными вспышками лес и дышала полной грудью, держа в подсознании лишь предстоящие ей кухонные дела. Она понимала, что Крымов намеревается выпотрошить из Корнилова все, что только можно, в отношении Чайкина, Тришкина и Курмистрова. «Кто знает, – подумала она, – может, именно сегодня Чайкин получит команду „отбой“ и отправится в морг, чтобы вернуться к ставшей для него привычной работе судмедэксперта? Тем более что он нужен им сейчас как никогда: ведь найдены обгоревшие тела четы Михайловых…»
Когда приехали в дом, первое, что сделал Крымов, это вручил Корнилову деньги и поставил перед ним на стол бутылку виски.
Когда приехали в дом, первое, что сделал Крымов, это вручил Корнилову деньги и поставил перед ним на стол бутылку виски.
– Ты же знаешь, Женя, я эту гадость не пью… Мне бы водочки…
Но в руках бутылку повертел, рассмотрел, разве что не лизнул. Крымов отметил, что рука у Корнилова худая, жилистая, как и он сам. Что-то стариковское стало появляться в его внешности, а в глазах убавилось блеска.
– Я же вижу, что она тебе нравится…
– Кто?
– Голубева. Ты все-таки настоящий прокурорский работник – отложил свидание ради каких-то мертвецов. Я бы, окажись на твоем месте…
– Ладно, хватит об этом. Тебе и на своем месте неплохо. Вон, какую женщину отхватил: шустрая – не успела войти, а по дому уже такие запахи поплыли…
– Она хорошо готовит. Но за Харыбина ты мне все равно когда-нибудь ответишь. Надя – это одно, а Юля – сам знаешь… И кто бы ни хозяйничал здесь на кухне, и даже если мне Надя родит детей, клянусь тебе – я не забуду Земцову.
Когда я вижу ее, у меня вот здесь и здесь… Эх, да что там говорить!.. Я до сих пор схожу по ней с ума, а уж когда узнал, что она теперь с Харыбиным, вообще не нахожу себе места… Ты мне скажи, что с Чайкиным? Где он?
Корнилов поднял голову: так неожиданно прозвучали эти вопросы.
– Не знаю, откуда мне знать?
– Ты все знаешь и допустил до того, что в Лешу стреляли. Что, предупредить не мог? Когда все это началось и почему я ничего не знаю? Ты уже забыл, о чем мы договаривались, когда вместе начинали дело? Столько усилий потрачено, такая работа проведена – и все коту под хвост? Я так не привык, Виктор Львович. У меня к тебе много вопросов, и, если не ответишь, тебе же будет хуже.
Лицо Корнилова прямо на глазах изменилось, словно окаменело: складки вокруг рта исчезли, глаза потухли, а взгляд удивил Крымова своей безучастностью и холодностью.
– Ты напрасно взял этот тон, Крымов. Я все равно не могу тебе ничего сказать, потому что, в отличие от тебя, должен заработать себе пенсию.
– Брось, то, что ты мне расскажешь, никак не повлияет на твое положение и уж тем более на пенсию – ведь я не собираюсь тебя подставлять. А вот из-за твоего дурацкого молчания мы потеряем приличные деньги и наживем кучу неприятностей. Говорю прямо: Льдова и Белотелова заплатили мне хороший аванс, и я не собираюсь его возвращать. Но время идет, а мы стоим на месте. В чем дело?
Как ты мог допустить, я повторяю, чтобы стреляли в Лешу? Разве ты не знаешь, как много он делает, причем почти бескорыстно, для нашего агентства? А Тришкин спокойно продает трупы, покупает машины и чувствует себя преотлично, в то время как честный и исполнительный Чайкин, бедолага Чайкин, вынужден пахать там с утра и до ночи, питаясь всухомятку, чтобы только-только заработать себе на прокорм? И он же, я почти уверен, окажется крайним! Ведь труп агента увезли какие-то мордовороты, а если кто его спохватится, то отвечать будет опять же таки Чайкин…
– Крымов, не вынуждай меня говорить тебе неприятные вещи, – процедил сквозь зубы Корнилов, не глядя на Крымова. – То, как ты работаешь, всем известно, поэтому не советую тебе разговаривать со мной в таком тоне…
– Ты кого-то покрываешь, ВЫ ВСЕ кого-то покрываете, а если точнее, то господина Бурмистрова, начальника областного УВД, ну а если уж быть совсем точным, то его сына. Спрашивается, почему? Что он такого натворил? Убил кого?
И Крымов, вдруг рассвирепев от одного вида упорно молчащего Виктора Львовича, резко выпалил:
– Значит, так. Ты только что был в нашем агентстве, наследил там, натопал. А теперь проглоти следующую информацию: в ванной комнате агентства, на полу, лежит труп Зверева, того самого бизнесмена, который волочился за нашей Земцовой. И поди попробуй доказать своим начальничкам, что ты здесь ни при чем!
Его убили еще в обед, и я могу кому угодно сказать, что ты был в курсе и все это время молчал об этом… Больше того, раз ВЫ, господа небожители, действуете такими грубыми методами, не раскрывая рта и делая вид, что ваша работа – самая важная, а вы – еще важнее, то мне тоже ничего не будет стоить подкинуть этот труп вообще тебе домой. Я вынужден разговаривать с тобой таким образом, потому что у меня слишком мало времени для более утонченной дискуссии. Выбирай – или мы остаемся друзьями, и ты рассказываешь мне все, что связано с сыном Бурмистрова, или ты получаешь свою долю и убираешься отсюда к чертовой матери… Мне не жалко денег, я продам свои машины и квартиру, но зато буду знать, что теперь я свободен и никому ничем не обязан. А это дорогого стоит.
Появившаяся на пороге комнаты Надя в веселом передничке, вся такая распаренная, пахнущая жареным луком и еще чем-то необыкновенно аппетитным, принесла с собой немного домашней праздничной суеты и смягчила произведенное Крымовым на гостя впечатление.
– Ты ему рассказал, кто у нас прячется? И не смотри на меня так, – заявила она внезапно в ответ на протестующие жесты Крымова, которыми он пытался сдержать ее готовую прорваться наружу досаду из-за несправедливости высшего начальства по отношению к Чайкину,. – я все равно не буду молчать. Вы, Виктор Ильич, не знаете, что в Лешу стреляли, что его чуть не убили, и теперь он вынужден прятаться здесь, у нас, в то время как ваш разлюбезный продажный Тришкин катается на машине в рабочее время, и это вместо того, чтобы работать!
Позвоните в морг – там сейчас никого нет, я уже мозоль себе на пальце набила, пока звонила ему туда весь день… Я специально рассказала вам, что Чайкин здесь, у нас, потому что теперь, если кто-то захочет его убрать, он будет иметь дело со мной и Крымовым. Мы не дадим Лешу в обиду, так и передайте своим друзьям. Эх, Юля Земцова еще не знает о том, какой вы и на что способны ради своей пенсии… Я бы могла понять вас при других обстоятельствах, если бы под угрозой не была жизнь ни в чем не повинного человека. Но вы – такой же, как все они, там, НАВЕРХУ… Для вас человеческая жизнь – ничто.
Корнилов, который слушал Надю, сидя неподвижно и внешне никак не реагируя на ее слова, вдруг хмыкнул и мотнул головой:
– Вы что, на самом деле думаете, что я все знал? Да никто ничего толком не знает, кроме того, что пять лет тому назад сын Бурмистрова влип в одну историю, что называется, по самые уши. Парень был ни при чем, но ему пришлось на некоторое время даже уехать из города, чтобы история забылась.
– С кем связана эта история? С Пермитиным? – спросил Крымов.
– Там замешана женщина, и это все, что я знаю. Меня проинструктировали, чтобы я всячески пресекал расследование, связанное с трупом женщины, вокзальной проститутки, и с совсем недавно появившимся трупом Павлова.
– Вы понимали, что квартира Белотеловой, ее бывший хозяин Пермитин, а теперь еще и прибавившиеся к этому убийство невесты Пермитина, покушение на жизнь его соседки, Драницыной, и – перекиньте мостик! – смерть Льдова и Голубевой, – ЧТО ВСЕ ЭТО ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЕ К ДАННОЙ ВАМ ИНСТРУКЦИИ? Вы уже догадались, что инструктировали вас не НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ, а именно на тот, когда преступление, в котором был замешан Бур-мистров-младший, спустя какое-то время даст о себе знать? Что ТАМ, НАВЕРХУ, ожидали появления в городе лица, явно заинтересованного в продолжении расследования?
– Конечно, догадался, – пробормотал Корнилов, переживая не самые лучшие в своей жизни минуты. – Но ведь и мои люди работали, да и сам я ездил в школу, опрашивал всех, кого только мог, чтобы найти убийцу Льдова… Столько убийств – и все в одной школе! Сам губернатор звонил главному прокурору… В школе паника, родители замучили своими звонками директрису с просьбой усилить охрану на первом этаже, они пишут письма в Генпрокуратуру… Одно дело – самоубийство девочки из-за несчастной любви, об этом бы поговорили и забыли, а тут сплошные трагедии, одна смерть следует за другой!.. Я не знал, с какой стороны распутывать этот кровавый клубок, и, только когда понял, что Ларчикова – это единственное связующее звено между подростками и Пермитиным, а следовательно, и Белотеловой, в квартире которой начали происходить эти странные вещи, о которых вы рассказывали, мне и самому стало не по себе. Из администрации звонят: что же вы так плохо работаете, почему до сих пор не нашли убийц детей и классной руководительницы? А с другой стороны давят люди Бурмистрова – требуют, чтобы я оставил Пермитина в покое…
– Все-таки Пермитина! – воскликнул Крымов и стукнул кулаком по столу. – Я так и знал, что все эти страсти-мордасти крутятся вокруг него. Он мне сразу не понравился…
– Виктор Львович, что вы знаете о нем? – спросила Надя. – Ведь есть же что-то такое, о чем вы не рассказали нам. Кто этот человек? Кем он был и где жил до того, как приехать в наш город? Он преступник? Он сбежал из тюрьмы?
– Если бы… Мы сделали официальный запрос в Якутию, связались с поселком Дражный и буквально на днях получили такую характеристику на Пермитина, что его хоть в святые записывай: и лучший работник на прииске, и с людьми умеет ладить, и семьянин прекрасный… Пять лет тому назад он женился там же, в Дражном, на молоденькой поварихе и, решив, что пора обзаводиться детьми, уволился с прииска, покинул Якутию вместе с женой и перебрался на Волгу, к нам, в С. Понятное дело, что за пятнадцать лет работы на прииске Пермитин скопил достаточно средств, чтобы купить здесь хорошую квартиру и обустроиться…