Каждое начинание великого князя (просто «князьями» вскоре стали именоваться областные наместники) было подчинено этой магистральной цели.
Первым делом понадобилось обеспечить безопасность изначального пункта экспансии и одновременно крайней точки речного пути – Новгорода. Мы знаем, что Олег оставил в прежнем своем владении дружину, на содержание которой новгородцы должны были ежегодно выплачивать 300 гривен (около 60 килограммов) серебра. Как я уже писал, исходя из примерных расценок выплаты варяжского жалованья, дошедших до нас благодаря одной из скандинавских саг, на эту сумму, вероятно, можно было содержать сотни три воинов. Небольшой размер гарнизона, должно быть, объяснялся тем, что новгородцы и не думали бунтовать против Олега, сами кровно заинтересованные в единстве транзитного пути.
Труднее пришлось с ближайшими соседями полян. По выражению Карамзина, «там, среди лесов мрачных древляне свирепые наслаждались вольностию», и у этих лесных жителей, не участвовавших в речной торговле, не было никаких резонов подчиняться Киеву. Однако жили они совсем рядом и, должно быть, сильно докучали полянам своей «мрачностью» и «свирепостью». Требовалось привести неспокойное племя к повиновению, которое в те времена символизировала выплата любой, хоть бы даже символической дани.
Свое обустройство на новом месте Олег начал с карательной экспедиции, как следует «примучив» древлян и обложив не пустяковым, а вполне существенным побором – «по кунице с дыма» (куний мех был одним из самых дорогих). Пока в Киеве правил грозный Олег, древляне вели себя тихо, но с притеснением не смирились. Преемники основателя еще хлебнут с этим лесным княжеством лиха.
С речными племенами – северянами и радимичами – обошлось без войны, поскольку они были совсем не против оказаться под рукой Киева. Северян Олег обложил «данью легкой»; осторожные радимичи договорились, что будут платить и хазарам, и Киеву – по «две шляги от рала», то есть по две серебряные монеты от каждой сохи (из чего можно заключить, что в ту пору это племя жило не столько охотой, сколько земледелием, причем продавало урожай за деньги).
По летописи, Олег покорил древлян в 883 году, северян – в 884 году, радимичей – в 885 году. Историк Ключевский считает эту хронологию подозрительно аккуратной, но очень возможно, что князь действительно совершал по одному походу в год (впоследствии эти ежесезонные поездки по окрестным областям за данью примут форму «полюдья», о котором речь впереди).
Другие славянские племена еще долго противились главенству Киева. Например, вятичи окончательно сдались лишь сто лет спустя. Правда, Олег вряд ли считал завоевание этой северной территории важной задачей. Внимание князя было сосредоточено на юго-западе.
Там возникла серьезная проблема, требовавшая решения.
«Повесть временных лет» сообщает: «В год 6406 (898). Шли угры мимо Киева горою, которая прозывается теперь Угорской, пришли к Днепру и стали вежами» (то есть шатрами).
Угры или мадьяры, предки современных венгров, под натиском более сильных печенегов временно оккупировали все нижнее Приднепровье и, как мы видим, подошли к самому Киеву.
Не очень понятно, как именно избавился Олег от мадьярской угрозы. Если верить венгерской летописи, угрский вождь Альмош осадил Киев и ушел, лишь получив богатый выкуп в тысячу коней и десять тысяч серебряных монет. В наших источниках об этом ничего не сообщается. Историк Вернадский считает, что угры были разбиты – потому и убрались дальше на запад. Карамзин пишет осторожнее: «Олег пропустил ли их дружелюбно или отразил силою, неизвестно».
Так или иначе «угрский эпизод» растянулся на несколько лет и имел важное для Киева продолжение. Когда орда шла из юго-западной Руси в Паннонию (где вскоре возникнет венгерское государство), по пути она ослабила славянские племена хорватов, тиверцев и дулебов. Этим не замедлил воспользоваться Олег. Нагрянув вслед за мадьярами, он присоединил эти сообщества к своей державе.
В целом обстоятельному Олегу понадобилось около четверти века на то, чтобы приготовиться к своему главному деянию, от успеха или неуспеха которого зависела судьба молодого государства.
Красивая сказка
Согласно летописи, Олег затеял большой поход на Константинополь только в 907 году. Как мы помним, предыдущая попытка Киева принудить Византию к равноправным отношениям, предпринятая Аскольдом и Диром полувеком ранее, была безуспешна. Хоть Русь и сумела впервые обратить на себя внимание империи, но никаких существенных результатов та война не принесла. Посольство, вроде бы отправленное в Царьград два года спустя, не завершилось заключением торгового соглашения.
Если Аскольд с Диром сделали основную ставку на внезапность атаки, то Олег по своему обыкновению не торопился, зато собрал войско по меньшей мере вдесятеро сильнейшее – так во всяком случае утверждает «Повесть временных лет». В русской хронике содержится живописный рассказ о цареградском походе, изобилующий красочными подробностями.
В Босфор вошли две тысячи кораблей («а в корабли по сорок муж»), да еще берегом шло конное войско – тоже многочисленное, иначе оно не смогло бы проделать долгий путь через земли, занятые не подвластными Олегу народами.
Базилевс не осмелился вступить в сражение с русскими ни на море, ни на суше, а запер вход в залив Золотой Рог цепями и засел в городе. (Очевидно, варяги и славяне по-прежнему не умели штурмовать большие крепости).
Пограбив окрестности столицы, Олег устроил невиданное действо: приказал вытащить ладьи на берег, поставить их на колеса и, дождавшись сильного ветра, поднял паруса. Чудо-корабли покатились вдоль запертого Золотого Рога. Устрашенные этим виндсерфингом, греки запросили мира. Они прислали Олегу вина и угощения, но князь, будучи вещим, ничего пить и есть не стал, догадавшись, что яства отравлены. От такой прозорливости византийцы окончательно перетрусили. «И почаша греци мира просити, дабы не воевал Грецькой земли». Они дали огромный выкуп и согласились заключить торговый договор.
В знак победы Олег прибил свой щит над воротами Цареграда. Добыча была столь богатой, что из тканей (большой по тем временам ценности) победители сшили паруса для своих судов: славяне из полотна, а «русь» (варяжская дружина) даже из шелка.
Летописное описание славного похода по традиции перешло из дореволюционных гимназических учебников в советские, а оттуда и в некоторые современные, однако всё это, вероятно, не более чем красивая сказка.
Не могло быть у Олега таких размеров войска, не могли корабли катиться по суше. Маловероятно и триумфальное приколачивание щита, который сразу после ухода русов был бы снят и выкинут.
Скажем больше: кажется, никакого нападения на Константинополь вообще не было. Византийские хроники не умолчали бы о таком грозном событии – ведь предыдущее (860 г.) и следующее (941 г.) появления «северных варваров» у ворот столицы подробно описаны.
Наша летопись пересказывает условия мирного договора 907 года, якобы заключенного прямо во время похода, однако никаких упоминаний о переговорах в византийских источниках не обнаружено. Существует версия, что летописец использовал здесь содержание договоров более позднего времени – чтобы поубедительнее обосновать результативность легендарной победы Олега над византийцами.
И всё же, пускай «Повесть временных лет» выдает за факт предание и никакой осады Царьграда не было – походом на греков Олег наверняка ходил, и это предприятие оказалось весьма удачным.
Возможно, князь ограничился мощной демонстрацией, выведя к Черному морю армию и флот, после чего Византия, не дожидаясь нападения на столицу, поспешила вступить в переговоры. Это было бы похоже на Олега, который, как мы знаем, предпочитал обходиться без лишних потерь; греки же всегда, когда возможно, не воевали с врагами, а откупались от них. Косвенное подтверждение этой версии есть в описании похода 941 года, где император говорит Игорю Рюриковичу: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и ещё к той дани» – то есть можно заключить, что Олег взял дань и «не пошел».
Однако русским была нужна не дань, а торговое соглашение. И лучшим доказательством успеха похода (или просто военного давления) на Византию является то, что первый русско-греческий договор был вскоре заключен, причем на очень выгодных для Киева условиях.
Рождение российской дипломатии
«В лето 6420 (911). Посла Олег мужи свои построити мира и положити ряды межи Грекы и Русью». В Константинополь прибыло большое посольство для заключения «многолетнего мира». В результате переговоров появился первый международный юридический акт Киевского княжества, так что с этого момента ведет свою историю отечественная дипломатия.
Сохранилась лишь русскоязычная версия соглашения, подробно пересказанная в «Повести временных лет», но в подлинности документа ни у кого из исследователей сомнений нет. Лингвистический и историко-юридический анализ подтверждают, что текст в точности соответствует греческим канцелярским образцам той эпохи. Кроме того, о заключении мирного договора с русами есть упоминания в византийских источниках.
Рождение российской дипломатии
«В лето 6420 (911). Посла Олег мужи свои построити мира и положити ряды межи Грекы и Русью». В Константинополь прибыло большое посольство для заключения «многолетнего мира». В результате переговоров появился первый международный юридический акт Киевского княжества, так что с этого момента ведет свою историю отечественная дипломатия.
Сохранилась лишь русскоязычная версия соглашения, подробно пересказанная в «Повести временных лет», но в подлинности документа ни у кого из исследователей сомнений нет. Лингвистический и историко-юридический анализ подтверждают, что текст в точности соответствует греческим канцелярским образцам той эпохи. Кроме того, о заключении мирного договора с русами есть упоминания в византийских источниках.
Известно, как звали киевских послов: Карл, Фарлоф, Велмуд, Рулав, Стемир, Инегельд, Гуды, Руальд, Карн, Фрелаф, Рюар, Актеву, Труан, Бидульфост. Из 14 имен два похожи на славянские: Велмуд (Велимудр?) и Стемир (с характерным окончанием «мир»). Если это действительно славяне, значит к концу правления первого киевского князя в элиту государства входили уже не только варяги.
В договоре Олег именуется «великим князем русским», хотя на раннем этапе российской истории титулование киевского правителя еще не было фиксированным. В эпоху, когда была свежа память о могуществе хазарского каганата, первые русские монархи для солидности именовали себя «каганами» – так называли их и иностранцы.
Соглашение 911 года определило правила торговли, права русских купцов в Константинополе и порядок решения судебных вопросов. Есть одно важное отличие от гипотетического договора 907 года – исчезло упоминание о беспошлинной торговле. Возможно, этот пункт входил в перечень предварительных условий, обговоренных при заключении перемирия, но впоследствии был оспорен византийскими дипломатами как предоставляющий русским торговцам неоправданные привилегии, которыми не пользовались купцы других народов. Войско Олега уже не стояло у рубежей, так что можно было и проявить твердость. Киевляне же, вероятно, были довольны и таким договором.
Самая главная черта этого документа – признание равенства сторон. Для страны, которая только что появилась на карте, равноправный договор с ведущей державой мира несомненно был огромным достижением, а установление регулярных и юридически оформленных торговых отношений гарантировало Киевскому княжеству процветание.
Думается, империя тоже была заинтересована в установлении цивилизованных отношений с опасным соседом – не столько из экономических, сколько из политических соображений. Такова была обычная практика византийской дипломатии: как только неподалеку возникало агрессивное государство или приближалась очередная орда, Константинополь стремился нейтрализовать угрозу мирным путем. Договор с «дикарями» уменьшал риск внезапного нападения. Кроме того, «варварское» войско можно было нанять для удара по другим врагам. (Русские князья будут охотно браться за эту выгодную службу).
Через год после заключения договора основатель российского государства, словно решив, что теперь его историческая миссия выполнена, умер.
Страшный финал и хороший старт
Если верить преданию, изложенному в «Повести временных лет», смерть Олега была причудливой и жуткой.
Мы все с детства, из пушкинской «Песни о Вещем Олеге», помним эти строки наизусть:
В «Повести временных лет» рассказывается, что некий волхв еще до греческого похода предсказал Олегу: «Княже! Конь, его же любиши и ездиши на нем, от того ти умрети». Чтобы не искушать судьбу, Олег на всякий случай удалил от себя любимого скакуна. Прошло четыре с лишним года. Князю стало известно, что опасный конь умер. Олег поехал посмотреть на скелет, наступил ногой на голый череп и шутливо сказал: «От сего ли лба смерть мне взятии?». Дальше всё как у Пушкина: «И вступи ногою на лоб, и выникнучи змея и уклюну ̀и в ногу. И с того разболевся, умре».
Это зловещее событие почти наверняка – еще одна сказка про великого древнего правителя, жизнь которого было настолько чудесна, что и его смерть не могла быть заурядной. Более ядовитых змей, чем гадюка обыкновенная, на Украине не водилось, а осенью, когда, согласно летописи, был ужален князь, токсичность яда Vipera berus заметно ослабевает. Нельзя, конечно, полностью исключить вероятность того, что старый Олег скончался от анафилактического шока или стресса, вызванного суеверным ужасом, но скорее всего летописец придает вид факта легенде, руководствуясь назидательными мотивами. Мол, глядите, земные владыки: самый великий из вас, кого называли «вещим», оказался бессилен перед Промыслом и не избежал предначертанной судьбы.
В средневековой европейской литературе сюжеты, где великий герой погибает от укуса змеи или от собственного коня, нередки, но есть одна исландская сага, которая совпадает с нашим преданием явно неслучайным образом.
Викингу Одду по прозвищу Стрела еще в отрочестве ведунья предсказывает смерть от лошади. Одд убивает животное, хоронит в яме, да еще и засыпает ее камнями. Через триста лет, после многих подвигов (и, что примечательно, сразу после похода в славянские земли) Одд оказывается на том самом месте и гибнет, ужаленный выползшей из конского черепа змеей. Судя по тому, что «Сага об Одде Стреле» датируется XIII веком, ее автор воспользовался уже существовавшим к тому времени преданием.
Вероятно, правы исследователи, которые полагают, что притча о «змее из черепа» первоначально возникла в русско-варяжском дружинном фольклоре и уже оттуда проникла как в летопись, так и в сагу.
Объединение нескольких ключевых славянских племен; централизация власти; восстановление балтийско-черноморского пути; заключение равноправного договора с Византией; создание экономической базы государства, которому суждено было существовать за счет торговли и сбора дани, – вот впечатляющий итог Олегова княжения, которое длилось 33 года. Такую цифру, во всяком случае, называет летопись, но здесь опять, как и в случае с Рюриком, не следует слишком доверяться официальной хронологии.
Идентичность событий 879 г. (указанный «Повестью» год смерти Рюрика) и 945 г. (год смерти Игоря) вызывают сомнения: Олег становится правителем при трехлетнем наследнике и правит 33 года; затем 33 года правит Игорь и тоже оставляет после себя трехлетнего наследника. Похоже, что летописец ничтоже сумняшеся «зарифмовал» события, о которых сохранилась весьма приблизительная память.
Вместе с тем в датировке последних лет Олегова княжения летопись уже становится довольно точна – это установлено по записи от 911 года: «В лето 6419. Явилась на западе большая звезда в виде копья». Из астрономических исчислений известно, что «звезда велика копейного образа», то есть комета Галлея, появилась в июле 912 г… Стало быть, хроника ошибается всего на один год.
Олег умирает следующей осенью после кометы – значит, не в 912, а в 913 году. Поскольку Рюрик, как мы уже вычислили, на самом деле, вероятно, умер не в 879 году, а в 873-м, получается, что правление Олега длилось ровно сорок лет. Это большой срок, и достался он большому человеку, который выше всего ценил основательность и умел одерживать победы без лишнего кровопролития.
Заложенное Олегом государство получило такой хороший старт, что сумело выдержать испытание следующим княжением – тоже долгим, но бездарным.
Игорь (Рюрикович?)
Привычная оговорка
Читателю пора уже привыкнуть к тому, что рассказ о каждом из первых князей начинается с сомнений касательно достоверности сведений, изложенных в учебниках истории (а первоначально – в «Повести временных лет»).
В случае Игоря Рюриковича летопись вроде бы предельно точна: родился в 876 году, женился на Ольге в 903-м, стал великим князем в 912-м, погиб в 945-м.
И тем не менее почти каждая дата и почти каждый факт вызывают вопросы.
Про неправдоподобность брака, который лишь через сорок лет привел к рождению наследника, я уже писал. Но это не главная проблема, связанная с личностью второго киевского правителя.
Есть основания подозревать, что князь Игорь, правивший с 912 (вернее, с 913-го) до 945 года, и маленький княжич, которого Олег предъявлял злосчастным Аскольду с Диром, это не один и тот же Игорь. Не исключено, что летописец, живший двести лет спустя, соединил двух Игорей, новгородского и киевского, причем «назначил» второму в отцы Рюрика во имя династической непрерывности.
Эта версия возникла вследствие того, что шестилетняя ошибка в хронологии «Повести» считается доказанной и, стало быть, Рюрик умер в 873 году, а новгородский Игорь[8] родился в 870-м. То есть к моменту гибели ему было бы уже 75 лет, а всего за год до этого он водил войско в большой поход на Византию. Подобная бодрость в преклонном возрасте скорее всего была бы отмечена летописью как нечто выдающееся.