Владимир
Не будет преувеличением сказать, что князь Владимир Святославич, вошедший в официальную историю как Владимир Святой или Владимир Креститель, а в фольклор как Владимир Красно Солнышко, является главным героем «Повести временных лет», которая уделяет этому правителю больше внимания, чем какому-либо другому. Но рассказ этот неравномерен. Пространные, очень подробные эпизоды чередуются с лакунами, растягивающимися на годы. Жизнеописание состоит из нескольких блоков и фрагментов, важнейшим из которых для автора-монаха являются события, связанные с крещением Владимира и христианизацией страны. О военно-политических деяниях и государственном строительстве сведений гораздо меньше.
Однако в этот период в глазах окружающего мира Русь превращается из глухого края, где обитают опасные, но малоинтересные варвары, в значительную и, по понятиям того времени, цивилизованную страну, а киевский «король» («каган», «архонт») начинает восприниматься как пусть периферийный, но влиятельный европейский властитель. Поэтому информацию нашей изначальной летописи можно пополнить за счет иностранных свидетельств. Наконец, впервые появляются и альтернативные русские источники – например, «Память и похвала князю Владимиру» чернеца Иакова Мниха, сочинение по жанру религиозно-житийное, но написанное всего через несколько десятилетий после смерти Крестителя – можно сказать, по свежим следам.
Все эти тексты вместе взятые позволяют нам восстановить картину жизни и деяний Владимира с относительной полнотой.
Путь к трону
Год его рождения, впрочем, неизвестен. Если верно, что Святослав родился в 942 году, то Владимир, не старший из его сыновей, вряд ли мог появиться на свет ранее 960 года. Однако современник, немецкий монах Титмар Мерзебургский пишет, что князь умер в 1015 году глубоким стариком (даже для XI века пятьдесят пять лет «глубокой старостью» никак не считались); а в 970-е годы, в период борьбы за власть, княжич ведет себя как вполне зрелый муж, поэтому вероятнее, что летопись несколько омолаживает Владимира.
Известно, что матерью будущего великого правителя была некая Малуша из Любеча, ключница княгини Ольги – по тогдашним представлениям невольница. Это ставило ее ниже не только жен, но и других наложниц, а Владимир хоть и считался княжичем, но по статусу уступал единокровным братьям Ярополку и Олегу. По сведениям некоторых летописей, Малуша была удалена Ольгой из Киева за какую-то провинность, и бабушка воспитывала Владимира сама (однако к христианской вере приобщить не сумела).
Клеймо «холопища» и «рабичича» доставило юноше немало неприятностей. Когда Святослав распределял земли между сыновьями и новгородцы попросили собственного князя, третий сын был предложен им не без смущения – как кандидат несколько подмоченный. Новгородцы, впрочем, согласились, поскольку с ними предварительно поговорил Добрыня, брат Малуши и в дальнейшем главный советчик молодого князя.
Таким образом, к моменту гибели Святослава Игоревича Русь была поделена между тремя наследниками: Ярополк сидел в Киеве, Олег у древлян, Владимир в Новгороде. Принцип раздела страны между сыновьями лишний раз доказывает, что воинственный Святослав не был в достаточной мере наделен государственным предвидением. Вскоре после его смерти началась борьба за главенство – первый приступ болезни, которая в конце концов приведет Киевское государство к распаду.
Ярополк считался старшим в роде, но его власть, очевидно, распространялась только на столичную область. Ближним боярином при князе состоял старый Свенельд.
О периоде Ярополкова княжения почти ничего не известно. Мирная жизнь вскоре прервалась. Судя по инциденту, который летопись относит к 975 году, к этому времени отношения между братьями давно уже были враждебными.
Поводом к гражданской войне послужила драма на охоте. Лют, сын Свенельда, гонясь за зверем, оказался в заповедных угодьях Олега Древлянского. Это считалось серьезным нарушением феодального права. Узнав, что виновник – сын Свенельда, Олег велел его убить. Этот поступок был равнозначен объявлению войны.
Жаждущий отмщения Свенельд стал уговаривать Ярополка: «Поиди на брата своего и приимеши власть един его». Киевский князь напал на древлянского. В битве Олег потерпел поражение; во время панического бегства он упал с моста в ров и был задавлен трупами лошадей и людей. Летопись рассказывает, что Ярополк, увидев мертвого брата, плакал и горько корил Свенельда: «Вижь, иже ты сего хотяше». (Это последнее упоминание о Свенельде; с сего момента у Ярополка появляется новый ближний боярин по имени Блуд).
Устрашенный расправой над Олегом, Владимир Новгородский бежал за море к скандинавам, и Ярополк стал править русской землей один. Длилось его торжество недолго.
«Владимир искал между тем способа возвратиться с могуществом и славою, – пишет Карамзин. – Два года пробыл он в древнем отечестве своих предков, в земле Варяжской; участвовал, может быть, в смелых предприятиях Норманов, которых флаги развевались на всех морях Европейских и храбрость ужасала все страны от Германии до Италии; наконец собрал многих Варягов под свои знамена; прибыл с сей надежною дружиною в Новгород».
Нападение застало Ярополка врасплох. Собрать войско он не успел, а киевская дружина уступала численностью варяжской, которую Владимир и Добрыня наняли в Скандинавии, пообещав большую награду. И всё же Владимиру для победы над братом одного преимущества в силе оказалось недостаточно. Понадобилось коварство.
Летопись излагает историю падения Ярополка следующим образом.
Предатель БлудКиевский князь укрылся в столице, за крепкими стенами, где взять его было трудно. И тогда Владимир тайно вступил в переговоры с главным советником брата воеводой Блудом, пообещав: «Аще убью брата своего, имети тя начну в отца место своего, и многу честь возмеши от мене». Блуд соблазнился. (Скорее всего, летописец называет этого человека не именем, а хулительным прозвищем, так как одно из значений слова «блуд» – «неверность»).
Предатель убедил Ярополка уйти из города, жители которого якобы готовились взбунтоваться. Князь послушался и переместился в городок Родень, не подготовленный к длительной осаде. Через некоторое время в крепости начался голод, и тогда Блуд стал убеждать Ярополка отправиться к брату на переговоры. Он сопроводил своего князя к месту встречи, пропустил первым в горницу, а потом запер двери. Оставшегося без охраны Ярополка люди Владимира, двое варягов, «подняли мечами под пазухи».
Так свершилось второе братоубийство, и в летописи не сказано, чтобы Владимир лил над братом слезы, как Ярополк над Олегом. Блуда победитель за предательство, правда, «в отца место» почитать не стал – в дальнейшем «Повесть» не содержит упоминаний об изменнике. Зато известно, что Владимир охотно привлек на свою сторону некоего воеводу Варяжко, до конца остававшегося верным Ярополку.
Хроника утверждает, что Владимир захватил Киев в 980 году, однако большинство историков полагают, что летописец ошибся в летоисчислении и случилось это двумя годами ранее. Да и сам автор хроники в другом месте пишет, что князь Владимир правил Русью 37 лет. Если считать от года смерти (1015), получается, что с 978 года.
Первая проблема, с которой столкнулся триумфатор, могла стать для него и последней. Наемное войско викингов, обеспечившее князю победу, состояло из отъявленных разбойников. Владимир полностью зависел от этой вольницы. Награда, которой потребовали норманны, была непомерно высокой: по две гривны серебра с каждого киевлянина. «Се град нашь», – заявили воины.
И вновь, как в истории с Блудом, молодой князь проявил впечатляющую изворотливость. Он попросил у варягов месяц отсрочки на то, чтобы собрать требуемую сумму, и за это время принял меры. Во-первых, внес раскол в ряды чужеземцев, переманив к себе «мужей умных, добрых и славных», – назначил их наместниками по городам. А во-вторых, вероятно, собрал военную силу, способную дать остальным викингам отпор. После этого тон наемников совершенно изменился. Они уже не добивались расплаты, а лишь просили отпустить их на службу к грекам. Владимир с большим облегчением отправил скандинавов в Константинополь, да еще предупредил императора, чтоб тот распределил головорезов по разным местам и ни в коем случае не держал у себя в столице – «или то створят ти в граде, яко зде». Надо полагать, что базилевс по достоинству оценил эту мудрую рекомендацию.
Теперь нужно было укрепиться на киевском «столе», где завоеватель, приведший в город шайку иностранных разбойников, вряд ли пользовался популярностью.
Традиционным способом повышения статуса являлся престижный брак, и со временем Владимир использует этот прием самым блестящим образом, добившись руки византийской царевны. Но до этого пока было далеко. Для начала сын рабыни поступил так же, как делали в подобных случаях другие сомнительные победители и узурпаторы (вспомним сватовство древлянского князя к вдове Игоря): он взял в жены вдову брата – ту самую красавицу-гречанку, в прошлом монахиню, которую Святослав привез в подарок старшему сыну из балканского похода. Она была беременна и вскоре родила сына, знаменитого в будущем Святополка Окаянного. Официально он считался Владимировичем, но летопись называет его сыном «от двою отцю» и этим обстоятельством объясняет дальнейший конфликт между Владимиром и Святополком. Однако для киевлян символическое значение брака было вполне очевидно: младший брат занял место старшего и на престоле, и в опочивальне.
В «Повести» есть интересный сюжет, демонстрирующий, насколько ущербным было положение «сына рабыни» в глазах современников.
Сразу после высадки в Новгороде, еще до начала похода на Киев, претендент был озабочен тем, чтоб обзавестись как можно большим количеством союзников. В Полоцке правил конунг Роговолд, и Владимир посватался к его дочери Рогнеде. Та отказала, высокомерно молвив, что не станет «разувать робичича» (по свадебному ритуалу невеста должна была разуть своего суженого), и если уж выйдет замуж, то за Ярополка.
Такого оскорбления Владимир снести не мог. Он присоединил к своей варяжской дружине славянское и финское ополчение, напал на Полоцк и убил Роговолда с сыновьями, а Рогнеду взял насильно.
О дальнейшей судьбе этой женщины сохранилось следующее предание.
В Киеве, после победы, Владимир обзавелся целым гаремом и стал относиться к Рогнеде с пренебрежением. Гордая княжна не могла этого стерпеть. Однажды ночью она попыталась зарезать ненавистного мужа – Владимира спасло лишь то, что он вовремя проснулся.
Вместо того, чтобы молить о пощаде, Рогнеда накинулась на князя с упреками: «Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а теперь не любишь меня и младенца моего».
Владимир решил казнить преступницу собственной рукой, на что по обычаю имел полное право. В знак того, что это будет не убийство, а именно казнь, он приказал жене надеть свадебный наряд и ждать у себя в покоях.
От смерти Рогнеду спасла находчивость. Она успела вызвать к себе первенца, маленького Изяслава, и при нем Владимир не смог зарубить преступницу. Он лишь отселил ее от себя в специально построенный город Изяславль, где Рогнеда жила, пользуясь всеми правами княгини, вплоть до «законной», то есть христианской свадьбы Владимира.
«Величайший прелюбодей»
Отношениям Владимира с женским полом в летописи и иностранных хрониках вообще уделено довольно много внимания. «Бе же Володимир побежен похотью женьскою», – сокрушается автор и сообщает довольно фантастические цифры: будто бы у князя было триста наложниц в Вышгороде (замок близ Киева), триста в Белгороде и двести в Берестове (загородная резиденция). «И бе несыт блуда, и приводя к себе мужьскыя жены (замужних женщин) и девици растляя», жалуется летописец, уподобляя князя библейскому сластолюбцу царю Соломону. Далее следует сентенция: вот-де, Соломон славился мудростью, а погиб; Владимир же, даром что был «невеглас» (неуч), но благодаря христианству спасся – так что, возможно, автор преувеличивает масштабы княжеского любвеобилия именно ради эффектного сравнения с Соломоном.
Однако Владимир дохристианской поры действительно поражал современников своими чувственными аппетитами. Карамзин пишет: «Всякая прелестная жена и девица страшилась его любострастного взора: он презирал святость брачных союзов и невинности». Титмар Мерзебургский именует киевского государя fornicator maximus, то есть «величайший прелюбодей». Немецкий хронист тоже поминает многочисленных наложниц и еще приводит сплетню о том, что Владимир будто бы надевал для любовных утех какой-то «венерин набедренник» (lumbare venereum).
Из всех грехов, приписываемых летописью Владимиру, разврат – далеко не худший. Молодой князь предстает в «Повести» редкостным негодяем. История с насилием над Рогнедой прямо у тел ее убитых родственников отвратительна. Гнусно выглядит вероломное умерщвление брата. Да и с варягами, добывшими Владимиру победу, он обошелся не слишком порядочно. Однако все эти события описаны без особенного осуждения. Наихудшим из злодейств, с точки зрения автора, была попытка укрепления язычества на Руси.
Владимир, по-видимому, от природы обладал задатками выдающегося правителя. Уже в ранней молодости он руководствовался в своих действиях политической целесообразностью. Так, он очень хорошо понимал, что сильная власть невозможна без сильной религии, и вначале попытался превратить верования, которые исстари существовали у славян, в настоящий государственный культ.
«И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, Даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими».
Форсированное возвеличивание языческого пантеона объяснялось еще и тем, что при Ярополке в Киеве верховодила христианская партия и теперь требовалось подорвать ее влияние. Однако главным мотивом, видимо, всё же была потребность в религиозно-идеологической поддержке княжеской власти. Если бы проблема ограничивалась только Киевом, Владимир не отправил бы своего дядю Добрыню со специальной экспедицией в Новгород – дабы установить там большого идола и принести ему жертвы. Это была именно попытка преобразовать дедовскую веру в полноценную церковь.
Для демонстрации серьезности своего намерения князю понадобились суровые меры, способные впечатлить подданных. «Увенчанный победою и славою, Владимир хотел принести благодарность идолам и кровию человеческой обагрить алтари, – пересказывает летопись Карамзин. – Исполняя совет Бояр и старцев, он велел бросить жребий, кому из отроков и девиц Киевских надлежало погибнуть в удовольствие мнимых богов, – и жребий пал на юного Варяга, прекрасного лицом и душою, коего отец был Христианином». Эти двое варягов стали первыми русскими мучениками – они были растерзаны толпой за то, что обозвали истуканов «древом»: «днесь есть, а утро изъгнило есть».
Прошло несколько лет, прежде чем Владимир понял, что многобожие для его целей не годится. Централизованному государству и единовластию нужна сильная монотеистическая религия, в которой небесная иерархия соответствовала бы земной.
Святой Креститель
На исходе первого тысячелетия властители разных стран и разных культур, каждый своим путем, приходили к такому же выводу.
Мы видели, как еще в IX веке хазарские каганы отказались от религии предков и приняли иудаизм, чтобы отобрать власть у беков, светских вождей своего царства. Волжские булгары, связанные торговыми интересами с арабским востоком, предпочли ислам. Скандинавские монархи обратились к римскому христианству (датский король – в 974 году, норвежский – в 976-м). Польский правитель Мешко принял крещение в 974 г., венгерский – в 985-м. Таким образом, киевский князь следовал примеру других властителей, озабоченных укреплением государства.
Давайте сначала посмотрим, как излагает ход и логику этих знаменательных событий «Повесть временных лет». Глава эта столь длинна и наполнена таким количеством благочестивых отступлений, что лучше дать ее в пересказе.
В 986 году к Владимиру вдруг являются представители четырех основных конфессий и начинают склонять князя всяк к своей вере.
За ислам агитируют волжские булгары, соблазняют мусульманским раем, где праведники будут «с женами похоть творити блудную». Это распутному Владимиру нравится, но его смущает необходимость «обрезати уды тайныя» и не есть свинины, а более всего не устраивает отказ от алкоголя. Здесь князь произносит, вероятно, самый известный слоган всей русской истории: «Веселье Руси есть пити, не можем без того быти».
Потом перед князем предстают посланцы Рима. Соблазняют тем, что в их религии пост нестрогий, ешь и пей сколько хочешь. Князь не впечатлен.
Являются хазарские иудеи, начинают похваляться, что распяли христианского бога. Владимир сражает их едкой репликой: «Если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?».
Совсем по-другому разговаривает он с греческим «философом». Тот, как водится, сначала ругает конкурентов. Про мусульман лжет, что они, «подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета» (Владимир на это плюется). Римскую церковь обвиняет в том, что она неправильно отправляет службу на опресноках, хотя нужно на квасном хлебе. (Владимир никак не реагирует, эти тонкости ему безразличны). Иудеев миссионер разоблачает аргументом, уже известным князю: они рассеяны по иным землям в качестве наказания Господня. Далее начинается длинная лекция о христианстве, которую Владимир перебивает сочувственными вопросами. Заканчивается беседа тем, что «философ» показывает картину, на которой изображен Страшный Суд, справа – праведники в раю, слева – грешники в аду. Владимир замечает: «Хорошо этим, справа, и плохо тем, что слева». Крестись, говорит ему грек, и будешь справа. Но князь отвечает: «Пожду еще мало» – и отпускает византийца с честью.
На следующий год Владимир собирает «бояр своих и старцев градских», чтобы посоветоваться, какую веру выбрать. Те предлагают не верить никому на слово, а съездить и посмотреть, как служат Богу в разных землях. Посольство из десяти «мужей добрых и смысленных» отправляется к булгарам, к «немцам» и к грекам (к хазарам они не едут, из чего можно заключить, что иудаизм отсеялся на первом этапе). Самое большое впечатление на инспекторов производит греческое богослужение: «Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать». Владимир вроде бы соглашается и даже задумывается, где именно ему принять крещение, но всё еще медлит.