И пока он бродил по коридорам старого здания, по залу, мезонину, балкону, фойе, мысли его не просто мчались, а рикошетом отлетали друг от друга, словно шарики для пинг-понга.
Снедаемый тревогой, он пытался найти способ добраться до Виктора Гелиоса, ранее Франкенштейна. И уничтожить его.
Как и у всех Новых людей, которым Виктор дал жизнь в этом городе, в мозгу Девкалиона установили психологический блок, запрет на отцеубийство. Он не мог убить своего создателя.
Двумя столетиями раньше он поднял руку на Виктора — и едва не погиб, когда обнаружил, что не может нанести удар. А Виктор превратил в кровавое месиво ту половину его лица, которую сейчас маскировала татуировка.
Другие раны Девкалиона заживали в считанные минуты, возможно, не потому, что уже в те дни Виктор мог обеспечить столь высокую способность к регенерации человеческих тканей и органов. Девкалион склонялся к мысли, что бессмертие получил от молнии, вместе с другими дарами. И единственной раной, которая не зажила с полным восстановлением всех тканей и костей, осталась именно та, что нанес ему его создатель.
Виктор думал, что его первенец давно уже мертв, как и Девкалион не сомневался в том, что его создатель умер в восемнадцатом столетии. Открывшись Виктору, Девкалион мог получить еще один удар, после которого, возможно, уже бы не выжил.
Поскольку технология создания людей, которую использовал Виктор, значительно усовершенствовалась (теперь он уже не вскрывал могилы и не соединял части трупов), скорее всего, в мозгу Новых людей имелся и еще один психологический посыл: умри, но защити своего создателя.
Если бы Карсон и Майклу не удалось добиться ареста Виктора, они могли остановить его только одним путем: убить. Но чтобы подобраться к нему, им пришлось бы преодолеть сопротивление армии Новых людей, которые живучестью не так уж и отличались от роботов.
Девкалион испытывал сожаление, даже угрызения совести из-за того, что рассказал детективам правду о Гелиосе. Тем самым он навлек на них смертельную опасность.
Успокаивало разве что одно: они и так пребывали в смертельной опасности, наравне с любым другим жителем Нового Орлеана, родившимся от мужчины и женщины.
Обуреваемый этими мыслями и по-прежнему с ощущением, что из виду упущено нечто очень важное, Девкалион наконец-то добрался до проекционной.
Желе Биггс, в «Шоу уродов» — самый толстый человек в мире, с тех пор значительно похудел, превратившись просто в толстяка. Он проглядывал уложенные стопками вдоль стен книжки в мягкой обложке в поисках достойного чтива.
За проекционной находилась двухкомнатная квартира Биггса. Девкалион унаследовал Биггса вместе с кинотеатром.
— Мне нужен детектив, где все курят, как паровозы, — говорил Желе, — пьют виски и никогда не слышали о вегетарианстве.
— Это ведь элемент любой детективной истории, не так ли, когда детектив чувствует, что решение вот оно, прямо перед ним, но тем не менее его не видит? — спросил Девкалион.
Желе его словно и не слышал.
— Мне не нужен индеец-детектив, или детектив-паралитик, или детектив с навязчивыми идеями, или детектив-повар…
Девкалион просматривал другую стопку книг в надежде, что иллюстрация на обложке или витиеватое название помогут ему обратить смутные подозрения во что-то более реальное.
— Я ничего не знаю об индейцах, паралитиках, навязчивых идеях или поварах, — жаловался Желе, — но я хочу почитать о человеке, который понятия не имеет, кто такой Фрейд, не посещает медитационные сессии и бьет тебя по морде, если, по его разумению, ты — плохиш. Неужели я прошу невозможного?
Вопрос толстяк задал риторический. Дожидаться ответа не стал.
— Дайте мне героя, который не думает слишком много, — продолжил Желе, — который заботится о людях, но знает, что он давно уже на прицеле, и вот это как раз совершенно его не волнует. Смерть стучится, а наш парень открывает дверь и спрашивает: «Что тебя держит на пороге?»
То ли разглагольствования Желе, то ли обложки книг помогли Девкалиону понять, что именно пыталась сказать ему интуиция: конец близок.
Совсем недавно, в доме Карсон О’Коннор, Девкалион и два детектива договорились объединить усилия, чтобы сразиться с Виктором и в конце концов уничтожить его. Они признавали, что задача эта потребует терпения, решительности, хитрости, смелости… и, возможно, длительного времени.
Теперь же Девкалион (благодаря то ли дедукции, то ли интуиции) знал — времени у них нет совсем.
Детектив Харкер, Новый мужчина Виктора, обезумел и стал маньяком-убийцей. И Девкалион склонялся к тому, что многие Новые люди тоже в отчаянии, тоже на грани безумия.
Более того, что-то серьезное произошло у Харкера внутри. Его свалили не выстрелы. Что-то такое он родил, некое карликообразное существо вырвалось из него, уничтожив при родах самого Харкера.
Эти факты не являлись достаточными доказательствами того, что империя Виктора, со всеми созданными им бездушными людьми, на грани коллапса. Но Девкалион знал, что так оно и есть. Знал.
— И дайте мне злодея, — Желе Биггс продолжал перебирать книги, — которого я не стану жалеть.
Девкалион не обладал парапсихическими способностями, недоступными обычному человеку. Но иногда знание словно поднималось из глубин его сознания, ему открывалась истина, и он никогда не ставил ее под вопрос, не старался понять, откуда что взялось. Воспринимал как данность. Он знал.
— Если он убивает и ест людей, потому что у него было тяжелое детство, меня это не интересует, — не унимался Желе Биггс. — Если он убивает хороших людей, я хочу, чтобы другие хорошие люди собрались вместе и вышибли из него все это дерьмо. Я не хочу, чтобы они стояли и смотрели, как его отправляют на лечение в психиатрическую клинику.
Девкалион отвернулся от книг. Он не боялся того, что могло с ним произойти. А вот судьба горожан, судьба города наполняла его ужасом.
Насилие Виктора над природой и человечеством грозило ураганом обрушиться на Новый Орлеан.
Глава 7
Канавки стального стола для вскрытия еще не увлажнились, и на белых керамических плитках пола секционного зала номер два не появилось ни одного пятнышка.
Голый, отравленный супом из лангуста старик еще ожидал первого надреза скальпеля. На его лице читалось изумление.
Джек Роджерс и его молодой помощник, Люк, стояли у стола в халатах, масках, перчатках, приготовившись к вскрытию.
— Каждый мертвый голый старик вызывает у тебя интерес или по прошествии какого-то времени все они становятся одинаковыми? — спросил Джека Майкл.
— Если уж на то пошло, — ответил судебно-медицинский эксперт, — вскрывать любого старика куда интереснее, чем среднестатистического детектива из отдела расследования убийств.
— Ага. Я-то думал, что ты просто режешь трупы.
— Должен заметить, — вмешался Люк, — это вскрытие обещает быть действительно интересным, потому что анализ содержимого желудка имеет более важное значение, чем обычно.
Иногда Карсон казалось, что Люку слишком уж нравится его работа.
— Я думала, у вас на столе Харкер, — заметила она.
— Был, да сплыл, — ответил Люк. — Мы начали рано и набрали хороший темп.
Для человека, которого днем раньше потрясло вскрытие Нового мужчины, Джек Роджерс казался на удивление спокойным после вскрытия еще одного творения Виктора Гелиоса.
Он положил на столь скальпель.
— Я отошлю вам предварительное заключение. Биохимические анализы вы получите после их поступления из лаборатории.
— Предварительное заключение? Биохимические анализы? Ты говоришь так, будто мы имеем дело с обычным трупом.
— А что в нем необычного? — спросил Джек, разглядывая лежащие на столике сверкающие скальпели, зажимы, щипцы.
Совиные глаза и аскетические черты лица Люка создавали впечатление, что он — хилый ботаник, интересующийся наукой, а не реальной жизнью. Но теперь он пристально смотрел на Карсон.
— Прошлой ночью я сказала тебе, что он — один из них. — Она обращалась к Джеку.
— Один из них, — повторил Люк, важно кивнув.
— Что-то вылезло из Харкера, какое-то существо. Вырвалось из его тела. Это и послужило причиной смерти.
— Его убило падение с крыши, — возразил Джек Роджерс.
Голос Карсон зазвенел от раздражения.
— Ради бога, Джек, вчера ночью ты видел Харкера, лежащего в том проулке. Его живот, грудь… их же разорвало.
— Следствие падения.
— Однако, Джейк, все внутренности Харкера практически исчезли, — напомнил Майкл.
Наконец-то судебно-медицинский эксперт поднял на них глаза.
— Игра света и тени.
Рожденная в Новом Орлеане, Карсон не знала, что такое холодная зима. Но январский мороз в Канаде не мог быть холоднее того, который внезапно сковал ее кровь и костяной мозг.
— Игра света и тени.
Рожденная в Новом Орлеане, Карсон не знала, что такое холодная зима. Но январский мороз в Канаде не мог быть холоднее того, который внезапно сковал ее кровь и костяной мозг.
— Я хочу увидеть тело, — отчеканила она.
— Мы отдали его семье, — ответил Джек.
— Какой семье? — возвысил голос Майкл. — Его клонировали в котле или еще в какой-то чертовой посудине. У него не могло быть семьи.
Люк сощурился.
— У него были мы.
С прошлой ночи лицо Джека Роджерса не изменилось, но это был уже не Джек.
— У него были мы, — согласился Джек.
Когда Майкл сунул руку под пиджак, чтобы ухватиться за рукоятку пистолета в плечевой кобуре, Карсон отступила на шаг, потом на второй, к двери.
Судебно-медицинский эксперт и его помощник не двинулись на них, наблюдали в молчании.
Карсон ожидала, что дверь заперта, но она открылась.
Ни за порогом, ни в коридоре никто не преграждал им путь.
Она покинула секционный зал номер два. Майкл последовал за ней.
Глава 8
Эрика Гелиос, менее чем день тому назад покинувшая резервуар сотворения, в котором ее вырастили, нашла, что мир — дивное место.
Но и ужасное. Благодаря своим уникальным психологическим особенностям она никак не могла отделаться от чувства стыда, хотя боль после ударов Виктора смыл долгий горячий душ.
Все поражало ее и, по большей части, радовало, как, скажем, вода. Из распылительной головки она падала сверкающими струйками, которые поблескивали в свете ламп на потолке. Прямо-таки жидкие драгоценные камни.
Ей нравилось, как вода стекает к сливному отверстию по золотистому мраморному полу. Прозрачная, но видимая Эрика наслаждалась и тонким ароматом воды, ее чистотой. Глубоко вдыхала запах мыла, облаков пара, которые окутывали ее и успокаивали. А какой свежестью пахла кожа после душа!
Получив образование методом прямой информационной загрузки, Эрика вышла из резервуара, зная о мире все. Но факты и личный опыт — не одно и то же. Миллиарды байтов информации, поступившей в ее мозг, нарисовали жалкое подобие той реальности, которая окружала Эрику. Все, что она узнала в резервуаре, было единственной нотой, сыгранной на одной гитарной струне, тогда как настоящий мир являл собой симфонию удивительной сложности и красоты.
И единственным, что она нашла уродливым, было тело Виктора.
Рожденный от мужчины и женщины, унаследовавший все болезни человеческой плоти, Виктор принимал экстраординарные меры, чтобы продлевать свою жизнь и поддерживать бодрость. Его тело испещряли шрамы, покрывали наросты.
Отвращение, которое она испытывала, говорило о ее неблагодарности, и Эрика этого стыдилась. Виктор дал ей жизнь, а взамен просил лишь любовь… или что-то вроде нее.
Хотя она скрывала свое отвращение, Виктор, должно быть, его почувствовал, потому что постоянно сердился на нее во время секса. Часто бил, обзывал всякими словами и вообще обращался с нею крайне грубо.
Даже по информации, полученной методом прямой загрузки, Эрика знала: их секс не был идеальным (или даже обычным).
Но, несмотря на то что в их первое утро любви Эрика подвела Виктора, он все еще питал к ней нежные чувства. Когда все закончилось, он ласково шлепнул ее по заду (и куда только подевалась ярость, с которой он отвешивал ей оплеухи и осыпал ударами) и сказал: «Все было хорошо».
Она знала, что он лишь подслащивал пилюлю. Все как раз было нехорошо. Ей предстояло научиться видеть красоту в его уродливом теле, точно так же, как люди со временем научились видеть красоту в уродливых картинах Джексона Поллака.
Виктор ожидал, что она сможет поддержать разговор во время приемов, которые он иногда устраивал для городской элиты, а потому в ее мозг закачали содержимое многих томов искусствоведческой критики.
Кое-что из написанного в этих томах вроде бы не имело смысла, но она могла чего-то не понимать в силу своей нынешней наивности. Обладая высоким коэффициентом умственного развития, обретя больший опыт, Эрика не сомневалась, что сможет понять, как уродливое, мерзкое, отвратительное на самом деле оказывается прекрасным. Все зависело лишь от того, с какой стороны посмотреть.
Ей так хотелось увидеть красоту в изуродованном теле Виктора. Она намеревалась приложить все силы, чтобы стать хорошей женой, не сомневалась, что они будут счастливы, как Ромео и Джульетта.
Тысячи литературных аллюзий составляли часть ее образования, но не сами тексты романов, пьес, стихотворений, из которых эти аллюзии вошли в человеческий обиход. Она никогда не читала «Ромео и Джульетту». Знала лишь, что они — знаменитые влюбленные из пьесы Шекспира.
Ей, возможно, понравилось бы читать книги, получи она на то разрешение, но Виктор ей это запретил. Судя по всему, Эрика Четвертая очень уж много читала, и вот это завело ее так далеко, что Виктору не осталось ничего другого, как ликвидировать ее.
Книги оказывали на человека опасное, разлагающее влияние. Хорошей жене следовало держаться подальше от книг.
Приняв душ, нарядившись в летнее платье из желтого шелка, Эрика покинула спальню, чтобы прогуляться по особняку. Она ощущала себя безымянной рассказчицей и героиней «Ребекки», в первый раз попавший в уютные комнаты Мандерли.
В холле верхнего этажа Эрика нашла Уильяма, дворецкого. Он стоял в углу на коленях и один за другим отгрызал пальцы на руках.
Глава 9
В седане без полицейских знаков отличия они мчались на поиски того, в чем более всего нуждались во время кризиса, — хорошей канжунской еды.
— Ни мать Джека, ни его жена никогда бы не догадались, что его подменили. — Карсон не отрывала глаз от дороги.
— Будь я матерью Джека или его женой, то подумал бы, что это Джек.
— Это и был Джек.
— Джек, да не тот.
— Я знаю, что не тот, — нетерпеливо бросила Карсон, — но это был он.
Ее ладони стали влажными от пота. По одной она вытерла их об джинсы.
— Значит, Гелиос не просто создает людей и отправляет их в город с вымышленными биографиями и поддельными документами, — вздохнул Майкл.
— Он может также дублировать реальных людей, — кивнула Карсон. — Как ему это удается?
— Легко. Как Долли.
— Какая Долли?
— Овечка Долли. Помнишь, несколько лет тому назад какие-то ученые клонировали овцу в лаборатории и назвали ее Долли.
— Там была овца, черт побери. А тут судебно-медицинский эксперт. И не говори мне «легко».
Яростные лучи полуденного солнца отражались от ветровых стекол и хромированных корпусных деталей автомобилей. Казалось, что автомобили то ли вот-вот вспыхнут ярким пламенем, то ли растекутся по асфальту лужами расплавленного металла.
— Если он может дублировать Джека Роджерса, он может дублировать любого, — добавила Карсон.
— Возможно, и ты уже не настоящая Карсон.
— Я — настоящая Карсон.
— Откуда мне это знать?
— А как я узнаю, если ты войдешь в мужской туалет, а выйдет из него уже Майкл-монстр?
— Он не будет таким забавным, как я.
— Новый Джек Роджерс такой же забавный. Помнишь, как он сказал, что вскрывать мертвого старика куда интереснее, чем детектива из отдела убийств?
— Не очень-то это и весело.
— Для Джека это нормальная шутка.
— Настоящий Джек в той ситуации вообще бы не стал шутить.
— Об этом я и толкую, — Карсон коротко глянула на напарника. — Они могут быть забавными, если на то есть необходимость.
— Я бы дрожал от страха, если бы думал, что такое возможно. Но я готов поставить на кон свой зад, что если они подошлют к тебе Майкла-монстра, он будет таким же остроумным, как пень баобаба.
Они уже въехали в район, застроенный старыми коттеджами. В некоторых еще жили, но большинство перестроили в коммерческие предприятия.
Вот и в сине-желтом здании на углу теперь располагался ресторан, в большой витрине которого синим неоном светились четыре слова: «ЧУДЕСНАЯ ЕДА, ЧИСТАЯ ПРАВДА». В переводе с канжунского сие означало: «Хорошая еда, можете не сомневаться».
Майкл предпочитал другую трактовку: «Хорошая еда, без балды». И время от времени говорил: «Давай съедим ленч без балды».
Назывался ли ресторан «Чудесная еда» или это был рекламный слоган, Карсон не имела ни малейшего понятия. На дешевом ксерокопированном меню названия не было ни сверху, ни снизу.
С двух соседних участков коттеджи снесли, но древние дубы оставили. Так что автомобили парковались в тени среди деревьев.
Землю устилал ковер опавших листьев, которые шуршали сначала под колесами седана, а потом под ногами Карсон и Майкла, когда они шли к ресторану.
Если бы Гелиос преуспел в уничтожении человечества и замене его послушными и целеустремленными Новыми людьми, такие заведения, как «Чудесная еда», перестали бы существовать. В мире, который он создавал, не было места ни эксцентричности, ни очарованию.