— Добрый день, мадам, — по-французски произнесла Полина. — Рада видеть вас в нашем доме. Я — Полина, дочь Дарьи Степановны Вельской. А вы?
— Графиня Элеонора Карловна Лисовская, — с приветливой улыбкой и также по-французски отвечала дама. — Но вы можете звать меня просто Ленорой, ведь у нас не такая уж большая разница в возрасте. К тому же, надеюсь, что мы скоро сделаемся приятельницами.
— Вы знакомы с маменькой?
— Знакома, и очень давно. Но в последние годы мы совсем мало встречались. Мой покойный муж был поляком и мы почти безвыездно жили в Варшаве.
— Так вы вдова, сударыня? — Полина посмотрела на гостью с искренним сочувствием. — Как это печально!
— Увы, дитя мое! — Элеонора тяжко вздохнула и поднесла к глазам белоснежный платочек. — Знаете, человек предполагает, а Бог располагает… Никогда не думала, что судьба во второй раз пошлет мне столь тяжкое испытание.
— Как? То есть…
— Да, моя дорогая, я стала вдовой уже во второй раз.
— Но ведь это… это же ужасно! — Полина взволнованно сжала руки на груди. — Ах, как вы только смогли это пережить? Должно быть, вы очень сильная женщина, мадам…
— Ленора, — мягко поправила гостья.
— Ленора, — с улыбкой повторила Полина. — Какое прекрасное, поэтичное имя! Так зовут героиню Жуковского. Вы такая красивая…
— Не родись красивой, а родись счастливой, — со вздохом заметила графиня. — К сожалению, это понимаешь лишь с годами, пережив тяжкие потери.
— Боюсь, я бы не смогла перенести таких потерь, — невольно поежилась Полина.
Элеонора успокаивающе коснулась ее руки.
— И мне пришлось очень нелегко, поверьте, — промолвила она тихо. — Правда, в первый раз потеря супруга не показалась мне такой ощутимой, как во второй. Я была слишком молода, и меня выдали замуж без любви, за человека много старше. А вот второго мужа я по-настоящему любила… Может быть, вы в глубине души осуждаете меня…
— Помилуйте, за что?!
— Да за все это, — Элеонора с невеселой усмешкой оглядела свой роскошный наряд. — За дорогое платье, за драгоценности, за то, что я выгляжу совсем не так, как полагается убитой горем вдове. Но прошу вас, моя невинная красавица, не торопитесь выносить мне суровый приговор! Потому что вся эта пошлая мишура ровным счетом ничего для меня не значит. Просто… мне нужно было найти себе хоть какое-то развлечение, чтобы не думать поминутно о своем горе и не сойти с ума.
— Ах, милая Ленора, я вас так понимаю! — горячо воскликнула Полина. — Я сама хорошо знаю этот испытанный способ справиться с горем: отвлечься, заняться чем-нибудь, пусть даже совсем пустяковым. Ведь именно бездействие опаснее всего в таких случаях. А когда ты все время чем-то занят, то и горе постепенно тускнеет, словно отдаляется.
— Вы необычайно умны, Полетт, — с улыбкой заметила графиня. — Впрочем, зная вашу матушку, не стоит удивляться. Однако не будем больше о грустном! Куда вы так прелестно нарядились? На бал?
— О нет! Бала сегодня не дают. Мы едем в домашний театр графа Синявского, слушать итальянцев.
— Итальянцев? Ах, как я вам завидую! Я так давно не слышала хорошей музыки.
— Но… разве вы сами не едете туда?
— Я бы, может быть, и поехала, но у меня нет приглашения. Я ведь совсем недавно вернулась в Петербург и еще никуда не выезжала.
— Так поедемте с нами! В нашей ложе есть место.
Графиня на секунду задумалась.
— Даже не знаю… Вы думаете, стоит?
— Конечно!
— А если меня осудят?
— Осудят? Да пусть только попробуют! Уж мы с маменькой сумеем за вас заступиться.
— Ну хорошо, — «сдалась» Элеонора. — Я поеду… А вот и моя бесценная Адель! — радостно воскликнула она, обернувшись к дверям, через которые входила Дарья Степановна.
7
Домашний театр графа Синявского напоминал драгоценную шкатулку. Обилие позолоты и сверкающего хрусталя слепило глаза. Зрительские кресла были обиты малиновым бархатом, над главной — хозяйской — ложей нависали пышные драпировки.
Как и в большом театре, здесь имелось несколько рядов партера и три яруса лож. Но само помещение было тесновато, и зрители находились друг от друга на сравнительно небольшом расстоянии. Это позволяло женщинам в подробностях рассмотреть наряды соперниц, а мужчинам — вдоволь налюбоваться хорошенькими женщинами.
Когда Полина с матушкой (графиня Лисовская задержалась на лестнице с приятельницей) вошли в свою ложу, зал уже был полон. Но занавес еще не поднимали, и в помещении стоял оживленный гул. Прежде чем опуститься в кресло, Полина немного помедлила, желая показать окружающим свой великолепный наряд. Потом села и незаметно огляделась, пытаясь определить произведенное впечатление. Судя по взглядам, оно было самое выгодное, и это сразу улучшило и без того хорошее настроение девушки.
И вдруг, взглянув прямо перед собой, Полина встретилась глазами с Нелидовым. И тут же почувствовала, как ей становится не по себе. Как обычно, Нелидов смотрел на нее в упор, очень пристально и словно вопрошающе. Но сейчас в его взгляде было что-то еще. Смесь искреннего, непритворного восхищения и какой-то непонятной, но явно ощутимой досады. Будто он и любовался ею, и одновременно был чем-то в ней недоволен. «Он смотрит на меня так, будто за что-то злится, — озадаченно подумала Полина. — Но за что? Если он до сих пор не может простить мне ту… не слишком приличную сцену возле кофейни, то зачем тогда приглашал танцевать?».
Их взгляды снова встретились, и у Полины возникло ощущение, будто они находятся рядом. Ей представилась нелепая картина: Нелидов обнимает ее за талию, быстро наклоняется к ее лицу и страстно целует в губы. Полина почти физически ощутила, как это происходит, и едва не вскрикнула от испуга. А затем принялась усиленно обмахиваться веером. «Что за дьявольское наваждение? — в глубочайшей досаде подумала она. — И могло же такое привидеться! Должно быть, я очень устала от шумных вечеров и нуждаюсь в хорошем отдыхе».
— А где же твоя Наденька? — удивленно спросила Дарья Степановна. — Посмотри, Поленька, ее здесь нет.
И в самом деле, Наденьки в театре не было. В ложе Нелидова сидели только Катрина и Алина.
— Не знаю, — растерянно вымолвила Полина.
— Нужно будет спросить в антракте у Нелидова, — заметила княгиня.
«Ни за что!» — тут же решила Полина.
Немного успокоившись и выждав время, она снова украдкой взглянула на Нелидова. И только сейчас заметила, что он одет в штатское. Вместо привычного офицерского мундира на нем были элегантный черный фрак, серый муаровый жилет и высокий белоснежный галстук. Впрочем, выглядел он в этой одежде ничуть не хуже, чем в мундире, пожалуй, даже более аристократично. Настоящий английский денди. «Вот еще новая загадка, — в недоумении подумала Полина. — Что это он? В отставку вышел? Быть не может! Хотя какое мне до него дело!»
В ложу вошла Элеонора. Тут Нелидов страшно побледнел, а его темные глаза полыхнули такой неистовой яростью, что Полина содрогнулась. Ей сделалось настолько не по себе, что она на мгновение зажмурила глаза.
— Что это так долго не начинают? — спросила графиня, и ее ровный, спокойный голос изумил Полину. Если бы Нелидов так посмотрел на нее, она бы, наверное, утратила дар речи. Но, может быть, Элеонора ничего не заметила?
— Дорогая, вы поедете к нам ужинать? — с оттенком утвердительности спросила графиню Дарья Степановна. — Я очень по вам соскучилась и так не хочу вас отпускать!
— О, разумеется, милая Адель… Поленька, что с вами такое? — тихо обратилась Элеонора к Полине, усаживаясь в кресло между нею и княгиней. — Боже, как вы бледны! Впрочем, я, кажется, догадываюсь: вас напугал сумасшедший взгляд графа Нелидова? Этот ужасный человек кого угодно может испугать.
— Так вы заметили?!
— Еще бы! — Элеонора колко усмехнулась. — Правда, на меня эти штучки давно не действуют. А хотите знать, за что Нелидов ненавидит меня? — спросила она совсем тихо. — Он когда-то причинил мне большое зло. — Графиня выразительно посмотрела на девушку. — Он убил моего первого мужа.
— Боже мой! — Полина едва не подпрыгнула в кресле. — Что вы говорите, Ленора? Как убил?!
Графиня усмехнулась:
— Не волнуйтесь, дорогая. Нелидов убил моего мужа тем способом, который в нашем испорченном обществе считается вполне законным. Вызвал на дуэль и всадил пулю в сердце. Вот так! А знаете, почему? Он был в меня страстно влюблен, а я не ответила взаимностью.
— Какой мерзавец! — возмутилась Полина. — Нет, все-таки мой брат прав: граф Нелидов — отвратительный человек.
— Отвратительный?.. Господь с вами, милочка, не берите в голову. Дело прошлое, теперь ничего не исправишь… А вот и занавес поднимается…
Под воздействием расслабляющей музыки Полина немого успокоилась, но рассказ Элеоноры не выходил у нее из головы. Так вот, оказывается, что какой граф Владимир Нелидов — хладнокровный, безнравственный злодей! Полине стало понятно, почему ей всегда так неуютно в его присутствии. Голос интуиции как бы предупреждал ее: держись подальше от этого опасного человека! «Но почему же он упорно отказывался драться с Жаном? — внезапно пришло ей на ум. — А впрочем, здесь все ясно. Прошлая дуэль сошла ему с рук, но, вероятно, не обошлось без неприятностей. И он опасается, что нового поединка ему не простят. Это только к лучшему. Теперь мне не нужно бояться за Жана: Нелидов не станет с ним драться».
Под воздействием расслабляющей музыки Полина немого успокоилась, но рассказ Элеоноры не выходил у нее из головы. Так вот, оказывается, что какой граф Владимир Нелидов — хладнокровный, безнравственный злодей! Полине стало понятно, почему ей всегда так неуютно в его присутствии. Голос интуиции как бы предупреждал ее: держись подальше от этого опасного человека! «Но почему же он упорно отказывался драться с Жаном? — внезапно пришло ей на ум. — А впрочем, здесь все ясно. Прошлая дуэль сошла ему с рук, но, вероятно, не обошлось без неприятностей. И он опасается, что нового поединка ему не простят. Это только к лучшему. Теперь мне не нужно бояться за Жана: Нелидов не станет с ним драться».
В антракте графиня предложила прогуляться, но Полина так боялась столкнуться с графом, что осталась в ложе. Вдруг ее кто-то окликнул. Полина обернулась… и застыла с испуганным лицом. Перед ней стоял Нелидов.
— Ах, это вы? — пролепетала она срывающимся голосом. — Вот уж не ожидала…
— Прошу прощения, что побеспокоил вас, мадемуазель, — Нелидов слегка наклонился в сторону Полины, — но мне нужно вам кое-что сообщить. — Он сделал небольшую паузу, всматриваясь в побледневшее лицо девушки. — Ваша подруга Наденька простудилась на последнем балу, и ей придется провести несколько дней в постели. Она просит, чтобы вы навестили ее. Если сможете, приезжайте завтра утром.
Приехать в дом к этому чудовищу! Полина почувствовала, как ее охватывает нешуточный страх. Но она все же постаралась изобразить некое подобие улыбки и торопливо заверила:
— Да-да, разумеется, я обязательно ее навещу! Завтра… в двенадцать. Передайте ей, пожалуйста.
Она надеялась, что теперь Нелидов уйдет, но он медлил. Неловкое молчание затягивалось, и Полина, сделав над собой усилие, спросила:
— Вы… хотите сказать мне что-то еще?
— Нет, — ответил он. — Мне просто любопытно, отчего вы на меня так боязливо смотрите. Что случилось? Я что-то не то сделал или не то сказал?
— Ну что вы, граф! — Полина принужденно рассмеялась, с досадой чувствуя, как к лицу приливает кровь. — Почему это я должна вас бояться? У вас, должно быть, воображение разыгралось!
— Да нет, с моим воображением все в порядке, — суховато-язвительным тоном парировал он. И, сдержанно поклонившись, покинул ложу.
Полина облегченно вздохнула и тут же, сама не зная почему, решила никому не рассказывать об этом разговоре.
* * *Дома они застали Юрия Петровича и какого-то незнакомого Полине мужчину. Элеонора тотчас представила его. Оказалось, что это ее родной брат, которому она из театра послала записку с просьбой приехать на ужин к Вельским.
Юлий Карлович Вульф был невысок, коренаст, с плотной красноватой шеей и несколько одутловатым лицом. Волосы у него были, как и у сестры, белокурыми, из-под белесых бровей приветливо и несколько вкрадчиво посматривали небольшие светло-серые глаза.
С Полиной барон Вульф с первых минут знакомства держался крайне любезно, с оттенком ненавязчивого покровительства. И это ей понравилось: она любила чувствовать себя балованным дитем, вокруг которого суетятся предупредительные взрослые.
После ужина Дарья Степановна попросила Элеонору сыграть несколько модных романсов, а Юлий Карлович подсел к Полине.
— Знаете, Полина Юрьевна, — ласково обратился он к ней, — а я ведь уже давно слежу за вашими успехами в свете.
— Правда? — притворно удивилась она. — И где же вы меня видели?
— Да везде: и на балах, и в театрах. И скажу без утайки: я вами искренне восхищен. Можно даже сказать, что я один из ваших самых стойких поклонников.
— Хм… Интересно! И чем же вы так восхищаетесь?
— Вашей молодостью, красотой, безыскусной веселостью… Да что я вам буду рассказывать? Вы ведь и сами знаете все ваши достоинства лучше меня, а? Признайтесь!
Юлий Карлович игриво посмотрел на Полину, и она смущенно рассмеялась:
— Благовоспитанной девушке не полагается себя хвалить.
— Помилуйте, Полина Юрьевна, вам ли скромничать! При вашей-то красоте и знатности? Да такую женщину, как вы, нужно на руках носить, чтобы ножки не уставали. А признайтесь: устают ведь ножки-то на балах, а?
— Еще как устают, — с улыбкой призналась Полина. — Да только что ж тут поделать? Общественное положение накладывает на человека ряд обязанностей. И обязанность людей нашего круга в том, чтобы бывать в обществе… Что вы смеетесь? Еще скажите, что я не права! И вообще, господин Вульф, я на вас немного сердита.
— Помилуйте, моя красавица, да за что же?!
— А за то, что вы ни разу не пригласили меня на танец. В поклонники набиваетесь, а танцевать не приглашаете. Это нехорошо!
Юлий Карлович усмехнулся:
— Попробуй пригласи, когда вокруг вас все время крутится целый рой кавалеров! К тому же, моя драгоценная Полина Юрьевна, я человек взрослый, степенный. Не по душе мне скакать по паркету да выделывать всякие замысловатые фигуры. Но вы, конечно же, предпочитаете других. — Он пристально, с добродушной иронией посмотрел на Полину. — Юных, изнеженных и веселых красавцев. И чтоб непременно были при гвардейских мундирах и эполетах. Словом, таких, как приятели вашего брата. Угадал?
— Не знаю, — слегка растерялась Полина. — Говоря откровенно, я еще не решила, кого предпочитаю: военных, штатских, молодых или не очень. Может, это покажется вам странным, но я, когда приезжаю на балы, на кавалеров почти и не смотрю.
— Это как же так?
— А так. Мне нравится наряжаться, а потом приезжать туда, где шумно, весело, где звучит приятная музыка. Нравится, когда меня приглашают танцевать и говорят комплименты.
— Что ж, я вас понимаю. — Юлий Карлович добродушно рассмеялся. — Вы ведь еще первый год выезжаете, не так ли?
— Точнее, первый месяц. И за этот месяц на меня столько впечатлений обрушилось, что я совсем запуталась. Да и некогда думать…
— Надо наряжаться и танцевать, — докончил за нее Юлий Карлович. — Наряжаться и танцевать, — повторил он, задумчиво глядя перед собой. И вдруг, безо всякого перехода, спросил: — А хорошо быть богатой, Полина Юрьевна?
— Не знаю. — Полина посмотрела на него с легким удивлением. — Вот так вопрос! Да я никогда об этом не задумывалась.
— А напрасно, напрасно, — проговорил Юлий Карлович с каким-то непонятным значением. — Богатой быть хорошо, запомните это, красавица моя. Ну, представьте: что если бы вы вдруг из этого милого особнячка переехали на тесную квартирку где-нибудь, скажем, в Офицерской улице? Или на вторую линию Васильевского острова. Знаете, какие там дома?
— Нет. Мы с маменькой там ни разу не бывали. Да я и улиц-то таких не знаю! А что, — Полина нахмурила брови, — там очень плохие дома?
— Не просто плохие, а скверные. На улицах непролазная грязь да мусор, стены облупленные, дурной запах. И люди… не приведи вас Господь с такими людьми общаться. А знаете, о чем они все время думают, эти дворяне второго сорта? Все их размышления сводятся к сожалениям о несбывшихся надеждах. И к зависти. Горькой, мелочной, разъедающей душу. К таким, как вы, как ваши родители, как моя сестра. К настоящим аристократам. К настоящей жизни. Одним словом — ко всему настоящему.
— Да что же там, не настоящая жизнь, что ли?
— Убогая там жизнь, Полина Юрьевна. У-бо-га-я, — по слогам повторил Юлий Карлович, словно для того, чтобы Полина лучше поняла смысл этого слова. — А впрочем, — тут же произнес он с прежней приветливо-вкрадчивой улыбкой, — к чему я завел такой неподходящий разговор? Ведь вам, моя красавица, такая жизнь не грозит.
Около полуночи брат с сестрой уехали, и Полина пошла к себе. Но заснуть ей удалось не сразу. Странные речи Юлия Карловича запали ей в душу, перебив даже театральные впечатления. Она думала о тех несчастных людях — дворянах второго сорта — и ей становилось их безумно жалко. Конечно, Полина знала, что далеко не у всех людей такая беззаботная жизнь, как у нее. Она искренне сочувствовала бедным, и нищим всегда подавала, и постоянно напоминала родителям, что нужно жертвовать приютам и общественным больницам. И даже сама иной раз жертвовала из своих сбережений. Но то были по-настоящему бедные люди, и жалеть их казалось вполне естественным. А то, что можно жалеть бедных дворян, ей даже в голову не приходило.
«И в самом деле, ведь это ужасно, — думала Полина, глядя в окно на черную гладь Невы. — Как это я раньше об этом не задумывалась? Одно дело — появиться на свет в семье крестьянина или какого-нибудь плотника и с ранних лет знать свое скромное место в жизни. Но родиться дворянином, с благородными помыслами, с утонченной душой, и жить в убожестве, в нищете — это, и вправду, страшно. И самое тяжкое — знать, что другие, равные тебе по происхождению, живут несравнимо лучше тебя. Вот где истинная пытка, мучение! А если вдобавок родиться в роскоши, а потом разориться и быть вынужденным отказаться от всех былых привычек… Кошмар!»