В приемной появился монсиньор Доменико Тардини и сообщил, что общий церемониал для приема Фан Юй-тана отменен. Святейший отец даст его превосходительству частную аудиенцию в обстановке, которой удостаиваются лишь самые редкие, самые почетные гости апостольского двора. Фан Юй-тан не выразил ни смущения, ни радости: ему было уже безразлично, где будут происходить переговоры о сделке с Ватиканом. Он шел переваливаясь, как гусак, за степенно вышагивающим впереди него "секретарем по чрезвычайным делам". Фану пришла мысль, что чем больше он приближается к святейшему, тем быстрее улетучиваются остатки его веры.
Фан и Тардини медленно миновали залы, переходы дворца и длиннейшую галлерею, покрытую росписью. Она показалась китайцу не столь божественной, сколь фривольной: потолок и стены были усеяны фигурами обнаженных мужчин и женщин. Наконец перед ним бесшумно распахнулась широкая, кованная золотыми украшениями дверь. Генерал увидел великолепный сад. Сквозь пальмы светился золотом купол святого Петра. Сад казался висящим в воздухе, с его террас открывался вид на весь Рим.
Среди почти тропической роскоши сада темная фигура вдали, одиноко двигавшаяся по аллее, показалась Фан Юй-тану неправдоподобно постной. При виде ее Тардини поспешно отвел китайца в боковую аллею. Там они обогнали прогуливавшегося Пия и вышли ему навстречу.
После церемонии благословения и нескольких вопросов о здоровье, путешествии и о том, как понравилась Фану Италия и Рим, заданных через Тардини, Пий с улыбкой обратился прямо к генералу на английском языке:
- Полагаете ли вы, что нам понадобится переводчик?
Услышав отрицательный ответ китайца, папа сделал знак и Тардини удалился.
Фан Юй-тан даже несколько испугался такой интимности: с глазу на глаз не заключишь сделки, от которой потом нельзя было бы отпереться. Но тут же, подумав, решил: если сделка выгодна для обеих сторон, то не нужны ни письменные договоры, ни свидетели. Если сделка не выгодна, то чем заставишь контрагента выполнять ее, когда он заартачится? Тем более, когда речь идет о таком контрагенте, как этот худой старик с пронизывающими глазами и таким проникновенно ласковым голосом, что руки наивных людей, вероятно, сами поднимаются, чтобы сложиться для молитвы.
Фан сказал папе, что, побывав в Штатах, убедился в лживости и нечестности американцев в отношении Китая. Он заявил Пию, что пресловутая политика открытых дверей, провозглашаемая Штатами, - не что иное, как самый легкий способ изгнать с китайского рынка своих соперников - японцев и англичан. Принципиального отличия между американской политикой открытых дверей и экспансией Англии, а пожалуй, даже и откровенной агрессией японцев нет. Все дело в методологии, а цель одна: закабаление Китая, превращение его в рынок для своих товаров и в резерв живой силы для будущего замышляемого генерального наступления на коммунизм, на Россию.
- ...Если мы на минуту отрешимся от показной фразеология американских правителей и прислушаемся к тому, что говорят практические политики Штатов, их дельцы и генералы, все станет на свои места. Американцы не думают о помощи Китаю против Японии. - Фан на секунду умолк и, потупившись, закончил: - Они дают Японии все, что ей нужно, стремясь затянуть войну, стоящую нам сотен тысяч, миллионов человеческих жизней...
При этих словах китайца Пий поднял взгляд к небу и тихо произнес:
- Мы будем молиться о страдальцах. Да примет их господь в свои объятия, и ангелы божьи да утешат их.
Фая подумал, что было бы гораздо больше пользы, если бы папа попросту приказал кардиналу Спеллману воздействовать на американских католиков, чтобы те прекратили поставки военных материалов японцам. Цифры, способные убедить самого недоверчивого слушателя, быстрой чередой замелькали в мозгу китайца. Не давая папе перебить или остановить себя, генерал заговорил с поспешностью:
- Из нескольких бесед в Америке я понял, что снабжение Японии военными материалами и стратегическим сырьем из Америки происходит по двум причинам, которые кажутся американцам достаточно основательными и ясными: во-первых, они считают, что прекращение такого снабжения способствовало бы сближению Японии с Англией. Американцы ни за что этого не допустят. Они считают, что сближение Японии с Англией означало бы безусловное усиление японской агрессивности по отношению к Соединенным Штатам. Второй причиной, толкающей американцев на оказание японцам военной помощи в борьбе с Китаем, является надежда, что, преодолев наше сопротивление и поставив себе на службу правительство Чан Кай-ши, японцы смогут повернуть Китай на запад. А ни для кого не секрет: американцы хотели бы, чтобы японцы осуществили, наконец, то, что им так долго не удается, - большую войну с Советским Союзом.
Пий исподлобья посмотрел на китайца:
- Тяжкое обвинение возводите вы, сын мой, на своих американских братьев во Христе. Уверены ли вы в том, что говорите?
- Не только в этом, святой отец! Я уверен и в том, что совершенно так же рассуждают и англичане. Они тоже оказывают помощь Японии ради того, чтобы не дать ей пасть в объятия Америки и чтобы помочь ей обратить свое оружие против Советского Союза.
- Вы рассуждаете так, словно ни у Америки, ни у Англии, ни у их японских и китайских друзей нет более насущных задач, чем нападение на Россию.
- Конечно, есть, отец мой! Есть! Такой насущной задачей является ликвидация освободительного движения в Китае, физическое уничтожение коммунистов и прежде всего их вождей - Мао Цзе-дуна, Чжу Дэ, Чжоу Энь-лая и других.
- Вы... коммунист, сын мой? - И взгляд папы впился в лицо китайца.
- Нет, отец мой.
- Почему же вы так близко принимаете к сердцу беды этих безбожников, отвергнутых церковью и властями земными, установленными господом-богом?
- Потому, что святая католическая церковь учила меня быть справедливым и милосердным, отец мой, - не сморгнув, отпарировал Фан Юй-тан.
- Прекрасные чувства, - сухо ответил Пий. - Но расточать их попустому не следует. Бывают обстоятельства, при которых и вся наша святая церковь и ее отдельные сыны должны проявлять твердость в отношении грешников. Лучше временные страдания на земле, чем вечные муки за гробом.
- Китайский народ достаточно страдал, чтобы получить хоть немного счастья и на земле, отец мой.
- Хорошо, оставим это... - уклончиво ответил Пий. - Чего вы просите?
- Я прошу, отец мой, чтобы вы выслушали меня до конца. Только об этом.
- Говорите...
- Я хочу, ваше святейшество, привести вам слова господина Стимсона, бывшего государственного секретаря Соединенных Штатов. Он сказал не так давно: "В настоящее время японский агрессор получает поддержку со стороны США и Британской империи. Однако мы не просто помогаем Японии. Наша помощь настолько эффективна, что без нее японская агрессия была бы немыслима и прекратилась бы очень скоро". Вероятно, мистер Стимсон имел в виду, что если бы, скажем, не тридцать пять миллионов баррелей американской нефти, посланные в Японию в тридцать седьмом году, то японский флот замер бы, остановились бы и танки. Если бы не два миллиона тонн американского железного лома, ввезенные в том же году для нужд японской промышленности, она не смогла бы послать своей армии в Китае ни одного снаряда. Если бы не американские станки и машины, проданные Японии на сумму в сто пятьдесят миллионов долларов в том же тридцать седьмом году, военное производство японцев сократилось бы наполовину. Вот что хотел, вероятно, сказать мистер Стимсон. А в тридцать восьмом году американцы оборудовали в Японии авиационный завод Кавасаки; в тридцать девятом году в Японию прибыли американские специалисты самолетостроительных фирм "Локхид" и "Дуглас", чтобы помочь японцам наладить массовое производство боевых машин. Склады Квантунской армии в Дайрене и Порт-Артуре ломятся от американских военных материалов...
По мере того как говорил китаец, выражение лица Пия делалось все более холодным. Воспользовавшись моментом, когда Фан умолк, чтобы набрать воздуха для следующей тирады, папа строго сказал:
- Я не разбираюсь в таких вещах, сын мой. Это не дело церкви.
Фан понял, что план-максимум, родившийся у него при взгляде на величественный купол собора святого Петра, - вмешательством Ватикана хоть немного обуздать американских пособников Японии, - химера. Оставалось сделать попытку осуществить план-минимум. Здесь Пий уже не сможет ответить Фану, будто ничего не понимает в подобных делах. Это были его собственные католические дела: бесчисленные католические миссии в Китае превратились в гнезда американо-англо-японского шпионажа. Миссионеры были не только разведчиками, они вели широчайшие коммерческие операции, выбивая почву из-под ног китайской торговли, они ввозили тысячи тонн контрабанды и прежде всего опиум. Они торговали всем, чем только можно было торговать в дезорганизованной, порабощенной иностранным капиталом и японской военщиной стране. Они грабили китайский народ, расхищая природные богатства Китая и беспощадно эксплуатируя полурабский труд людей.
Фан говорил в той мере горячо, в какой способен говорить китаец. На этот раз папа слушал его с интересом. Но едва ли его обмануло притворство генерала, когда Фан в заключение своей речи прочувствованным голосом произнес:
- За вашу помощь, святой отец, я обещаю привести к вам сорок-пятьдесят миллионов новых католиков.
Что-то похожее на огонек усмешки промелькнуло в черных глазах Пия, когда он спросил:
- Вы искренно верите тому, что можно привести в лоно святой церкви и миллионы китайцев, сражающихся под безбожными знаменами коммунистов? Вы верите такой возможности?
Фан ответил неопределенно:
- Это зависит от многих обстоятельств. И прежде всего, ваше святейшество, от вашего собственного отношения к этим людям. Они очень хорошие люди.
- Хорошо, сын мой, - спокойно сказал Пий, - я распоряжусь, чтобы единственным орденом, который должен вести миссионерскую работу в Китае, было "Общество Иисуса".
- Ах, отец мой, - воскликнул Фан, - я был бы счастлив, если бы это не были иезуиты!
Пий сделал вид, что хочет улыбнуться.
- "Выбирайте между иезуитами и социализмом!" - сказал когда-то Тьер.
- Они называют себя миссионерами, а на деле являются комиссионерами... американских фирм.
- Ваши слова печалят меня, - Пий покачал головой. - Я поручу конгрегации пропаганды веры проверить состав миссий... Вы не знакомы с кардиналом Фумазони-Бионди?
- Не имел счастья... - сумрачно пробормотал Фан Юй-тан, поняв, что сказал лишнее.
- Я попрошу отца Фумазони, - вкрадчиво проговорил Пий, - посетить вас и выяснить детально, какие миссии, каких людей вы имели в виду... - И, подумав немного, продолжал: - Мне хотелось спросить: кого бы вы считали достойным стать кардиналом из числа китайских священнослужителей нашей веры?.. Что бы вы сказали о преподобном Томасе Тьене?
Фан вскинул взгляд на папу:
- Тьен - американский человек!
- Ах, вот как! - ответил Пий. И подумав: - В данное время вы являетесь формально подданным китайского государства, возглавляемого генералиссимусом Чан Кай-ши?
Фан Юй-тану почудилась в вопросе какая-то каверза. Он не сразу ответил:
- Когда-то я клялся в верности гоминдану...
- Если эта клятва связывает вас, мы освободим вас от нее, как и от всяких обязательств перед властями земными - в настоящем и в будущем... Это развяжет вам руки, сын мой.
- Я клялся служить гоминдану, отец мой, - повторил Фан. - Но от прежнего гоминдана, партии великого Сун Ят-сена, ничего не осталось. Так что... я не считаю себя больше связанным...
Пий поднялся со скамьи. Аудиенция была окончена.
Фан Юй-тан склонил голову. Папа выпростал руку из-под накидки, и Фану предстала белизна его одеяний - такая светлая, такая не вяжущаяся ни с этой черной мантией, ни с мрачным, нахмуренным лицом Пия. Фан Юй-тан прикоснулся губами к узкой, но крепкой руке папы и стал пятиться в боковую аллейку.
Брови папы были нахмурены, он говорил, не глядя на кардиналов. Каждый должен был угадывать, к кому из них относятся его слова, произносимые все тем же, раз навсегда для всех обстоятельств усвоенным вкрадчивым голосом. По мере того как инструкции, относящиеся к кому-либо из них, заканчивались, папа едва заметным кивком головы отпускал его и приступал к наставлению следующего.
Монсеньор Винченцо-Бианки-Канлиэзи, управляющий апостольской канцелярией, уже удалился, чтобы заготовить рескрипт о пожаловании генералу Евгению Фану ордена святого Григория Великого третьего класса за гражданские и военные заслуги перед святым престолом и католической церковью.
Вторым был отпущен монсеньор Доменико Тардини - секретарь конгрегации чрезвычайных дел. Его скромная задача заключалась в том, чтобы пересказать статс-секретарю, кардиналу Мальоне, содержание беседы папы с китайцем, которую монсеньор Тардини слушал из-за кустов. Мальоне предстояло принять срочные меры к тому, чтобы отменить все займы, выданные Фану американцами, задержать транспорты закупленного им оружия и открыть государственному департаменту США истинные намерения Фан Юй-тана в отношении американцев в Китае.
В небольшом кабинете Пия остался секретарь священной инквизиции кардинал Франческо Сельваджиани. Он стоял поодаль от письменного стола, сложивши руки на животе и привычными пальцами машинально перебирая четки. Лицо его при этом ничего не выражало. Вероятно, вот так же, по привычке двигая челюстями, американский клерк жует резинку, далекий мыслями от надоевшей ему работы. Только тогда, когда дверь затворилась за Тардини и Пий молчаливым движением подбородка указал старику на кресло напротив себя, тот уселся и сунул четки в широкий карман сутаны. Несколько минут в комнате царило молчание. Наконец Пий бросил:
- Что нам с ним делать?
Пристально глядя в лицо папы, старый кардинал пытался отгадать его намерения, чтобы не попасть в просак со своим предложением.
- Он может принести очень большой вред, - сумрачно пояснил Пий.
Опытному старику стали ясны намерения папы.
- Если вашему святейшеству будет угодно предоставить это дело мне?..
Пий посмотрел вопросительно.
- На том самом пароходе, на котором он намерен ехать в Советский Союз, отправится до Стамбула один из людей конгрегации пропаганды, - пояснил кардинал и сквозь зубы добавил: - Советский теплоход "Максим Горький"...
При этом имени брови Пия сошлись еще больше. Он ни словом, ни движением не дал понять Сальваджиани, угадал ли до конца смысл его предложения.
Сальваджиани сказал:
- Надежный человек - священник Аугусто Гаусс, немец.
Кардинал знал, что святейший любит немцев.
Наморщенные брови папы действительно разошлись, и одна из складок над переносицей исчезла. Он слегка кивнул головой:
- Знаю...
- Ему будет поручено...
Пий прервал его легким движением пальца, как если бы ему досаждали дальнейшие подробности. Сальваджиани тотчас умолк. Через минуту он покинул папский кабинет. Ни тот, ни другой ни разу не произнесли имени Фана.
Через два дня в генуэзском порту одновременно с генералом Фан Юй-таном и его спутниками на борт советского теплохода "Максим Горький" взошел Август Гаусс. Он наблюдал за тем, как шла погрузка нескольких небольших ящиков с порученными ему кинолентами. Третьему помощнику капитана теплохода, молодому красавцу южного типа, Август вкрадчиво сказал:
- Я буду весьма признателен сеньору, если мои ящики будут погружены в трюм. Этот груз боится сырости.
2
Через два месяца происшествие на "Горьком" вспоминалось Стилу и Джойсу, как кинофильм.
В Пирее вся кают-компания "Горького" была опечалена тем, что веселый католический патер, взошедший на борт теплохода еще в Генуе, опоздал к отходу. Капитан задержал на полчаса отплытие, в надежде, что отец Август подоспеет, но тот не появился. Радиорубка "Горького" уже в море приняла радиограмму:
"Мой груз сдайте в Стамбуле точка.
Господь да пребудет с вами в долгом плавании точка.
Преподобный Август".
Радиограмма тронула всех. Даже молодой помощник капитана с восточной наружностью удовлетворенно улыбнулся, слушая депешу. Он, правда, не верил ни в бога, ни в его служителей, но оценил бы доброе слово, даже если бы оно исходило от сатаны.
Пассажиры немного посмеялись над милой наивностью священника, которому пустяковый переход Пирей-Одесса представлялся "долгим плаванием".
Никто не подозревал о сокровенном смысле, вложенном отцом Августом в эти, отнюдь не случайные, слова. Путешествие, в которое он собирался отправить Фан Юй-тана и его спутников, действительно обещало быть долгим: с выходом в Эгейское море должен был прийти в действие зажигательный снаряд, вложенный в коробки с фильмами для пропаганды веры Христовой. Пожар, возникший в трюме, обещал привести к катастрофе теплохода. Правда, в открытом море это грозило гибелью и всем пассажирам, но такие мелочи не тревожили отца Августа. Приказ святейшего отца гласил, что его превосходительство генерал Фан Юй-тан должен как можно скорее и независимо от его личного желания предстать перед святым Петром. То, что китайцу предстояло именно сгореть, было, по мнению Августа, великой милостью провидения. Сквозь пламя Фан войдет в царствие небесное, очищенный от земной скверны, и ангельское сияние мученика будет вечно сиять вокруг его генеральской головы.
Всего этого, разумеется, не мог знать молодой помощник капитана. Но он не напрасно плавал уже несколько лет на зарубежных линиях советского торгового флота и не напрасно был не каким-нибудь, а именно советским помощником на советском теплоходе. Эта обстоятельства обусловили то, что не все произошло так, как предполагал отец Август. Помощник капитана еще в Генуе при погрузке "Горького" рассудил, что если, попав на советский теплоход, католический монах просит спрятать груз поглубже в трюм, значит в этом грузе заключено нечто боящееся глаза советских людей.