– О Перове, – тихо, на выдохе произнесла Эмма. – Скажите, Борис Ефимович, зачем НАМ Перов? Зачем вам платить мне, если мы можем встречаться просто КАК МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА? Зачем нам нужны посредники? С какой стати я отдаю почти все ВАШИ деньги Перову?
Латынин часто задышал: она затронула его самое чувствительное место. Он и сам постоянно думал об этом, но не смел ничего предлагать Эмме, поскольку страшно боялся потерять ее… И хотя в сексуальном плане у них все же оставалось много проблем, встречи с Эммой приносили Латынину радость. Безусловно, она возбуждала его уже своим появлением. Он чувствовал, как физически готов овладеть ею, но стоило ему раздеться и лечь с ней в постель, как страх перед самим собой делал все его попытки напрасными: он был просто не в состоянии войти в женщину. Но его плохое настроение, связанное с неудачными попытками проявить себя сексуальным партнером, улетучивалось, стоило Эмме взять в руки гитару, усесться на подлокотник кресла и заиграть, запеть… Она была так красива, так женственна и нежна, что он мог бы смотреть на нее вечно… Кроме того, она была умна и всегда знала, что нужно сказать мужчине, чтобы он успокоился… Ему с ней было удивительно спокойно и хорошо.
Он вспомнил и другую свою девушку, которую, как ему казалось, он тоже когда-то любил, но которая была много проще Эммы, инфантильнее и менее женственна, хотя ласки и нежности ей было не занимать… Она исчезла и, если верить снам, с ней случилось что-то страшное, возможно даже, она умерла, потому что Перов, который привозил ее сюда, не мог ответить, что с ней и где она. Исчезла. Она была очень похожа на девушку, фотографии которой печатались в местных газетах, призывающих жителей города и области сообщить в милицию сведения, касающиеся этой исчезнувшей особы – учащейся ПТУ-2, Лены Кравченко. Любовницу Латынина тоже звали Леной, а вот фамилию ее он так и не спросил.
Борис Ефимович какое-то время следил за развитием этого газетного поиска Лены Кравченко и каждый раз, находя на страницах ее фотографию, сравнивал ее с образом “своей” Лены и каждый раз поражался сходству. А потом вдруг появилось сообщение о том, что в лесу, неподалеку от городской свалки, возле Шереметевского озера, был обнаружен труп молодой девушки со следами насильственной смерти. И к жителям города вновь обратились со страниц газеты с просьбой сообщить всех, кто видел Лену Кравченко, что им известно о ней, поскольку предполагалось, что это был именно ее труп.
Латынин, у которого в прокуратуре имелись знакомые, в приватной беседе с ними попытался разузнать об этой истории как можно больше и услышал, что на покойнице, обнаруженной в лесу, был надет какой-то камзол, предположительно взятый напрокат из театра драмы. Больше того, известно было даже лицо, взявшее этот камзол из театра, да только найти этого человека никак не могли. К тому же девушке перед смертью был сделан аборт, после чего она была застрелена в грудь.
Понятное дело, что после такой информации у Бориса Ефимовича пропала всякая охота интересоваться и дальше судьбой Лены Кравченко. Тем более что забеременела она, быть может, даже от него… И в то же время, рассуждал он, таких, как он, у нее могло быть с десяток… Другое дело, что он был потрясен тем, с каким равнодушием ему выложили за рюмкой коньяку всю оперативную информацию, касающуюся такого серьезного преступления, как убийство, к тому же – нераскрытое!..
А теперь Эмма. Взять бы ее под свое крылышко, уберечь от подобной судьбы…
– Эмма, я ведь и сам хотел предложить тебе переехать ко мне, но не был уверен, что ты согласишься… Но как отнесется к этому Перов? Не возникнут ли у тебя неприятности? И согласна ли ты жить со мной или я чего-то не понял…
Она видела, как побледнел Латынин, схватился за сигареты и выпил еще одну рюмку коньяку. “Должно быть, он так же нервничает перед какой-нибудь ответственной сделкой…” – с тоской подумала она, улыбнувшись, однако, и тоже сделав глоток коньяку.
– Нет, вы поняли все правильно… И я уехала даже не столько от Перова, сколько от вас… Вы понимаете, что я имею в виду?
– Еще не совсем… – Он боялся предположить самое лучшее, чтобы потом не разочароваться в своих надеждах.
– Я люблю вас, Борис Ефимович… Быть может, не так, как бы вам хотелось…
– Боже мой, Эмма, – он посадил ее к себе на колени, – мне все это снится или…
– Или. Но я еще не все сказала… Вы бы хотели, чтобы я была с вами предельно откровенной?
– Ну конечно!
– Так вот, вы должны знать, что меня ВПОЛНЕ устраивают отношения, которые существуют между нами… Возможно, что я не та чувственная женщина, способная разбудить в вас зверя.., но ведь вам было хорошо со мной?
– Конечно, о чем ты?.. – Он снова напрягся, чувствуя, как по спине его катится холодный пот. Он снова ничего не понимал.
– Мне не нужен мужчина-самец. Я люблю вас как мужчину-покровителя, как мужчину-друга.., не скрою, мне всегда нравилось, когда вы ласкали меня, целовали… Вам никогда не казалось, что платоническая любовь выше всяких сексуальных отношений? Мы будем любить друг друга и заботиться друг о друге…
– Эмма, ты меня совершенно запутала… Что ты хочешь этим сказать? Чтобы я не пытался овладеть тобой, чтобы я довольствовался одними лишь танцами да разговорами? Да я ведь только об этом и думаю…
– О чем?
– О том, чтобы наброситься на тебя… Я, наоборот, хочу быть самцом.., это если честно… И ты должна меня презирать за то, что мне пока еще не удалось это сделать, а не просить меня о том, чтобы я не дотрагивался до тебя… Тогда наши отношения потеряют всякий смысл… – Латынин говорил с такой горячностью и так уверенно, что Эмма не узнавала его. Похоже, она задела его самое больное место. Значит, она ошиблась в нем. А ведь она-то рассчитывала, что после того, как предложит ему платоническую любовь, он обрадуется этому… “Как же я глупа…” – Ты разочаровалась во мне?
– Немного… – Она вяло улыбнулась. – В конечном счете, будь по-вашему… Очевидно, все мужчины устроены одинаково… Но ничего страшного, я думаю, что это не смертельно… Но а в остальном вас все устраивает?
– Что касается отстранения Перова, то конечно… Поверь, ты будешь иметь гораздо больше, живя со мной… Тебе надо было сказать мне об этом раньше… – Он обнял ее и прижал к себе. И тотчас почувствовал желание. – Эмма… Ты не могла бы раздеться…
Она закрыла глаза, с горечью понимая, как много времени потрачено напрасно: мужчина, который посадил ее к себе на колени, вместо того, чтобы принять ЕЕ условия, воспринял все совершенно иначе и теперь готов немедленно приступить с исполнению своего мужского предназначения.
Но уже через несколько минут, когда стало ясно, что и эта попытка овладеть Эммой закончилась полным крахом, Борис Ефимович, тяжело дыша, подошел к окну и довольно долго стоял там, боясь повернуть к Эмме раскрасневшееся, потное лицо. Ему было нестерпимо стыдно за свое бессилие. Очевидно, именно в эту самую минуту ее слова о платоническом союзе показались ему наиболее приемлемыми. Только он не был уверен, что она должна была предлагать ему это в такой откровенной форме. Как бы то ни было, но мужское самолюбие у него еще оставалось. Он стоял у окна и размышлял о том, что ему предложила Эмма. При его самонадеянности слышать ТАКОЕ от женщины было неприятно и даже оскорбительно, но ведь и он должен понимать, что никакая другая женщина, кроме Эммы, не станет дарить ему свою молодость и красоту. Разве что за деньги. Но ведь и Эмма будет обходиться ему в несколько раз дороже, чем другие женщины… Он уже представлял себе, как будет появляться с красивой и юной Эммой в обществе, какими глазами будут смотреть на нее его друзья, как они станут завидовать ему… Разве придет тогда кому-нибудь в голову, что он импотент?
Его мечтания прервал голос Эммы. Латынин резко повернулся и заметил, что Эмма сидит в кресле достаточно напряженно и он, вероятно, пропустил мимо ушей какие-то ее слова.
– Ты что-то сказала? – спросил он, не зная, что ждать от этой удивительной девушки.
– Я сказала, что очень устала, проголодалась и хотела бы отдохнуть, выспаться… Кроме того, мне необходимо купить кое-что из одежды, косметики.
– Значит, решено? Ты не вернешься к Перову?
– Конечно, нет. Только улаживать с ним этот вопрос будете сами, договорились? Тем более что меня он и слушать не станет… Но предупреждаю вас сразу Перов потребует деньги, и вы должны быть готовы к этому…
– Не переживай, я сумею найти с ним общий язык и обо всем договориться…
– И еще… Я все-таки больше вашего знаю Перова, а потому хотела бы предупредить еще об одной вещи… Вам, должно быть, известно, как уязвима одинокая женщина, а тем более вдова… Уверена, что Перов попробует оговорить меня, он мастер на такие штучки… Дело в том, что он предлагал мне спать и с другими мужчинами, но я отказалась… Он ужасно разозлился… Поэтому, услышав от вас, что вы хотите взять меня к себе, он сделает все возможное и невозможное, чтобы вызвать у вас отвращение ко мне… Вы должны быть готовы к этому… Ведь он и мне рассказывал о вас неприглядные вещи…
– Например?! – хмыкнул Латынин, которому этот разговор нравился все меньше и меньше?
– Что такого он мог рассказать вам обо мне? Мы знакомы-то с ним всего-ничего…
– Мне бы не хотелось говорить об этом… – Эмма заставляла себя продолжать игру. Латынин переживет ее измену, Перов – тем более. А кто позаботится о самой Эмме? Она надеялась с помощью Бориса Ефимовича обеспечить себе спокойную жизнь до той поры, пока ей не удастся (возможно, опять-таки с помощью Латынина) связаться с Орловым.
– Ты молчишь?.. Ты не хочешь травмировать меня? – Он подошел к ней и обнял ее. – Ну и правильно, я и сам не хочу слышать ничего неприятного.
– Видите ли, у меня такое правило: стараться не причинять боль людям, к которым я хорошо отношусь…
– Я это уже заметил… Ласточка, ты проголодалась? Тебя привезли прямо с пляжа, представляю себе, какая ты голодная… – Он вдруг оживился и повеселел, и, хотя еще не осознал в полной мере то счастье, которое ему сулила жизнь с Эммой, что-то внутри его потеплело и настроение резко поднялось. – Сейчас я буду тебя кормить…
И убежал на кухню. Эмма, глядевшая ему вслед, усмехнулась, подумав о том, что Латынин, в сущности, добрейший и очень несчастный человек. Ему крупно не повезло, что он повстречал на своем пути такого негодяя, как Перов. Да и Эмму тоже…
С. 1994г.
Снять номер в гостинице оказалось проще, чем Наташа предполагала, – были бы деньги.
Тихая уютная комната, где ее никто теперь не потревожит, – вот единственное, что ей было сейчас нужно, чтобы привести в порядок свои мысли и попытаться решить для себя самое важное: возвращаться к Виктору или нет. Ведь без него, без его клиентов она быстро окажется на мели. Кроме того, портить с ним отношения было небезопасно, и смерть Лены Кравченко тому яркое доказательство. Но что, если он к этому убийству не имеет никакого отношения? Не проще ли будет тогда вернуться к нему, попросить прощения, сославшись на пережитый стресс, и позволить снова надеть на себя поводок?..
Чтобы выяснить, замешан ли Виктор в убийстве Лены или нет, Наташа решила действовать самостоятельно, и первое, что она сделала, это позвонила акушерке, той самой, с которой договаривалась незадолго до смерти Кравченко. Если эта женщина возьмет трубку и спокойным голосом предложит ей встретиться, значит, она ничего не знает о смерти Лены и, возможно, вовсе не она делала ей операцию.
Дрожащими руками открыв записную книжку, Наташа нашла номер телефона Марины Анатольевны. Перевела дух. И позвонила. Но кроме длинных нервирующих гудков – ничего… Тогда она набралась смелости и позвонила в общежитие, чтобы пригласить к телефону Надю Нарышкину, девчонку, которая уже дважды обращалась к этой самой Марине Анатольевне. Полина Яковлевна, вахтерша, услышав знакомый Наташин голос, сменила бесцветный дежурный тон на более теплый, почти родной:
– Наташенька? Как дела? Где устроилась? Что-то ты быстро от нас ушла, я даже не успела еще привыкнуть к тому, что ты у нас больше не живешь… А тебя тут спрашивали из милиции…
– Зачем?.. – Наташа затаила дыхание. – Зачем я им понадобилась?
– Как? Разве ты ничего не знаешь? Так Лену же Кравченко убили! В вашей комнате нашли следы крови, а Лена исчезла…
– Так, может, она и не убита?
– Ну не знаю, я не милиция… Но тебя все спрашивали, искали… Ты сейчас где?
– Звоню из автомата, вы не могли бы пригласить Надю Нарышкину?
– Так и быть, приглашу… Подожди…
Слышно было, как Полина Яковлевна шаркающими шагами направилась по коридору, негромко бормоча что-то себе под нос. Она всегда была какая-то больная, и от нее постоянно пахло кислым молоком и кошками. Уже спустя несколько минут раздались быстрые и легкие шаги Нади.
– Слушаю… – прошептала она кокетливо, с придыханием, надеясь, очевидно, услышать мужской голос.
– Надя, это я, Наташа Балясникова. Что там у вас случилось? Где Лена?
– Наташка, да ты что?! Тебя же все ищут! Ленка пропала, пустили слух, что ее убили. В вашей комнате на полу обнаружили следы крови, хотя их кто-то тщательно замывал… Говорят, что это ЕЕ кровь, понимаешь? Повторяю – все ищут тебя! Ты что-нибудь знаешь? Не бойся, я никому ничего не скажу…
– Мне нужно срочно найти Марину Анатольевну…
– Марину? Ты думаешь, что это она?..
– Да, я слышала, как Лена договаривалась с ней по телефону о встрече. Думаю, что Лена у нее…
– Что ты! Марина Анатольевна никогда не приглашает к себе в дом – сама ходит по адресу. Ты все-таки думаешь, что это она?..
– Мне нужен ее адрес.
– Но я не знаю адреса. Могу только показать, – вдруг услышала Наташа.
– Так ты все-таки была у нее?
– Ну была, была… – сдалась наконец Надя. – Когда у меня был маленький срок, она мне специальный массаж такой сделала… Скажи, где встретимся, я тебе покажу… Да и схожу вместе с тобой. Ой, Ленку-то как жалко!
Наташа назначила ей встречу возле центрального рынка в три часа дня. Да, Надьке можно было доверять, она была, что называется, своей в доску девчонкой. С ней Наташа будет чувствовать себя более уверенно, и вдвоем они уж сумеют припереть Марину Анатольевну к стенке… В крайнем случае, расспросят, что, а точнее, КОГО она видела в тот день в общежитии, если она вообще там была.
Выкурив сигарету, Наташа вышла из номера, спустилась в холл гостиницы и, стараясь не смотреть в сторону администратора из опасения, что ее фотографии уже могут быть распространены по городу и что ее на самом деле ищут как человека, который последним видел живую Лену Кравченко, быстрым шагом направилась к выходу. Любой окрик, звонок или просто громкий звук могли бы вывести ее сейчас из равновесия – настолько напряжены были ее нервы.
Но ее никто не окликнул.
Встретив в толпе праздного люда (иначе не назовешь эту пеструю массу разряженных людей, шатающихся по центру города с маской беспечности на лице) знакомое и такое родное личико Нади Нарышкиной, Наташа бросилась ей навстречу, и они обнялись, словно не виделись целую вечность.
– Пойдем, мне нельзя бывать в таких людных местах, меня могут увидеть… – Наташа крепко схватила Надю за руку и потащила в кафе, расположенное неподалеку от цирка, где в этот час можно было укрыться в самом углу, за стойкой бара, и долгое время оставаться там незамеченной.
Горячий кофе, легкий и ненавязчивый гул голосов, торопливых посетителей, преимущественно молодых женщин, забежавших сюда выпить чаю или кофе с куском торта, немного успокоили все еще находящуюся в шоковом состоянии Наташу, до которой словно теперь по-настоящему дошло, что же приключилось с ней в последнее время.
– Надя, я здесь ни при чем, ты мне веришь?
– Я-то верю, но твое бегство совпало с ее исчезновением, а когда пришла милиция…
– А с какой стати вообще появилась милиция, и почему вы решили, что Лену убили?
– Девчонки говорят, что Лена незадолго до того, как пропала, просила у них деньги взаймы, плакала, говорила, что ей срочно нужно уехать… А потом, уже на следующий день, вдруг сказала, что выходит замуж… И выглядела она такой счастливой, словно и впрямь замуж собралась. Но я сразу поняла, что что-то здесь не так. Вполне вероятно, что тот, кто обрюхатил ее, сначала предложил ей избавиться от ребенка, а потом, когда она устроила истерику и, возможно, стала его шантажировать тем, что все расскажет его жене…
– Какой еще жене?…
– Да это я так, в качестве предположения. Словом, между ними, наверное, произошел разговор, который закончился для Лены чудесным образом, – ее любовник сказал, что женится на ней. Вот она и обрадовалась… А на самом деле он мог прийти и убить ее. Или, что уж совсем невероятно, Лена умерла от потери крови во время операции, которую ей сделала Марина Анатольевна. Дело в том, что в вашей комнате нашли следы ее крови, а кто-то из девчонок вспомнил, что Лена собиралась позвонить акушерке, чтобы сделать аборт.
– Значит, ее не нашли? – спросила охрипшим от волнения голосом Наташа, с ужасом вспоминая лес, запах сырой земли и вой ветра, когда они с Виктором зарывали тело несчастной Лены.
– Я точно не знаю, но слухи ходят всякие… Меня от всей этой истории в дрожь бросает. Постой, ты сказала, что думаешь, будто Лена у Марины Анатольевны?.. Но с чего ты взяла? И с какой стати ей там быть, если прошло так много времени?.. Если бы Ленка была жива, она бы объявилась, тем более что и в газетах и по телевизору каждый день проходит информация об ее исчезновении. Честно говоря, мне непонятно, зачем ты вообще собралась к Марине? Ведь если в смерти Лены виновата она, то навряд ли ты застанешь ее сейчас дома – она наверняка прячется где-нибудь, отсиживается. Но мне не верится, что все так просто. И не забывай, что кровь-то обнаружили в вашей комнате…
Надя рассуждала вполне логично и не понимала, зачем понадобилось Наташе искать женщину-акушерку, которая могла быть виновна в смерти (или исчезновении) ее подружки; кроме того, ей в любую минуту могла прийти в голову мысль о том, что Наташа практически сбежала из общежития и ее бегство совпало с тем временем, когда пропала Кравченко. Если она не так глупа, то, сопоставив эти факты, ей будет несложно прийти к выводу, что сама Наташа может быть замешана в этой истории с Леной, если вообще не является ее участницей. И вполне возможно, что этот вывод уже созрел в голове Нади Нарышкиной и она готова его выдать тотчас со свойственной ей прямотой и наивностью, если бы не слова, которые совершенно внезапно сорвались с ее языка и просто-таки потрясли и без того находящуюся на грани нервного срыва Наташу: