Появилось городоведение, то есть история городов, одним из ярких представителей которого является Д. Я. Резун. Когда исследователь-городовед сосредоточивает внимание только на одном городе, то он обрабатывает все без исключения сохранившиеся документы об истории этого города. Совершенно естественным порядком в поле зрения историка оказываются сведения, которые говорят о войнах и столкновениях. Вот, к примеру, Д. Я. Резун в книге «Русские в среднем Причулымье в XVII–XIX веках» [41] довольно подробно описал поход воеводы Якова Тухачевского на кыргызов в 1641 году, который привел к основанию моего родного города — Ачинска.
Поскольку без описания этого похода невозможно был разобрать вопрос о ранней истории города, то исследователь добросовестно проработал все сохранившиеся документы по истории этого похода и изучил также биографию этого выдающегося деятеля.
В его книге нет исторического фона, и можно подумать, что поход Тухачевского на кыргызов происходит чуть ли не в безлюдной пустыне, но это уже упрек в адрес сиятельной редакции второго тома «Истории Сибири с древнейших времен до наших дней», которая сфальсифицировала историю завоевания Россией этой территории. А вообще, данные, изложенные в книге Д. Я. Резуна, очень ценные.
Сибирские историки по достоинству оценили городоведение. Крупные красноярские историки Г. Ф. Быконя и В. И. Федорова пишут: «Такой подход (городоведение. — Д. В.) дает возможность на узколокальном материале проследить в динамике много важнейших исторических процессов, что не всегда возможно на материале крупного региона» [50, с. 3].
Скорее всего, они имели в виду изучение городской экономики, городского общества и прочих таких вещей, которыми они больше всего и занимались. Но вместе с этим я вижу в этой фразе вынужденное признание, что заниматься узколокальными темами лучше, ибо изучение войн между русскими и кыргызами, скажем, не является политическим преступлением. Городоведение, и вообще любые узколокальные и узкоспециальные темы в какой-то степени охраняли их деятельность от политических нападок.
Появилось направление изучения истории отдельных народов, например, якутов или алтайцев-телеутов. Еще в 50-х и 60-х годах это направление находилось под влиянием общей концепции истории Сибири. Дорусская история народов проскакивалась галопом, а внимание авторов фокусировалось на участие сибирских народов в строительстве социалистического общества. Такие книги были, например, у Л.П. Потапова, который в 50-х годах занимался историей шорцев, алтайцев и хакасов.
Но в 70-х годах, когда к изучению истории народов подключаются сильные специалисты по работам с архивными материалами, появляются действительно крайне интересные работы. Например, несколько книг А. П. Уманского и СП. Самаева по истории телеутов.
Как ни странно, источник этого был один и тот же — археология. Большинство толковых исследователей истории Сибири, на чьих трудах я основываюсь, были еще и археологами. К числу наиболее известных исследователей, сделавших самый большой вклад в изучение настоящей истории Сибири можно отнести: В. В. Радлова, С.В. Киселева, Л. Р. Кызласова и его сына И. Р. Кызласова, Д. Г. Савинова, А. П. Уманского. Особенно ценные и во многом революционные работы написал Л. Р. Кызласов. За его книги по истории древней и средневековой государственности Хакасии его долго величали «хакасским националистом», намекая попутно и на его происхождение.
Даже Г. Ф. Миллер тоже обращал большое внимание на археологические находки и сделал по ним ряд важных и ценных наблюдений.
Я тоже первоначально, прежде чем обратить внимание на историю русского завоевания Сибири, занимался археологией Южной Сибири.
Почему из археологов выходили толковые историки? Самое главное, археолог в Сибири занимается такими вещами, к которым историческую мифологию не пришьешь. Ни к керамике, ни к бронзовым ножам, ни к кострищам с могилами нельзя приложить никаких предвзятых представлений, кроме тех, которые родились внутри самой археологии. Материалы раскопок кургана никак не посягают на теорию крестьянской колонизации Сибири и на прогрессивность вхождения Сибири в состав России. Даже если вы нашли курган с захоронениями 200 погибших на войне воинов (курган раннего железного века, тагарской культуры у села Батени, ныне затопленный водами Красноярского водохранилища), то это не политическое преступление, и не посягательство на теорию мирного и добровольного вхождения. К археологам всегда относились терпимо и даже не карали за несогласие, как, например, не покарали С. В. Киселева за несогласие с теорией Н. Я. Марра.
Потом, сам характер работы заставляет археолога быть внимательным к мелочам и деталям. Это такая наука, в которой большие открытия рождаются из маленьких наблюдений.
Археолог, если он начинал заниматься историей, переносил в новую сферу эти два полезных качества: непредвзятость мышления и внимание к мелочам. Из приложения этих качеств к историческому материалу и рождались их великолепные труды.
ГЛАВА 12
Борьба за Кузнецкую котловину
Томские воеводы не бросили планов по захвату и подчинению Кузнецкой волости, несмотря на некоторый период слабости, наступившей после разгрома русского отряда кыргызами в 1609 году. По всей видимости, подкрепление, посланное после завершения гражданской войны в Московии, и начавшийся поток переселенцев позволили сибирским воеводам накопить новые силы и снова взяться за расширение русских владений в Сибири.
Сибирские владения из-за событий в Московии 1601–1613 годов долгое время были представлены сами себе. Царь и правительство, конечно, пытались управлять ими, но на деле управителями этих земель были сибирские воеводы. И они в деле завоевания новых территорий действовали на свой страх и риск. Это очень существенный момент истории Сибири.
Что же их толкало к новых завоеваниям? Цари Смутного времени, озабоченные вопросами сохранения своей власти, не хотели, да и не могли контролировать действия сибирских воевод. Соответственно, не могли заставлять воевод заниматься организацией походов и расширением владений. Дело тут, по всей видимости, заключается в личном обогащении воевод. С каждой новой волости, приведенной в русское подданство, собирался ясак.
Ясак
Стандартная ставка ясака, которая налагалась в течение всего XVII века, — соболь с плательщика. Или другими шкурками. За соболя давали 50 хороших или 100 худых шкурок белок, три шкурки куницы, две шкурки росомахи. Иногда ясак брали бобрами.
Современные исследователи считают, что ясак, налагаемый на русских подданных, не был тяжелым. Мол, добыть шкурку соболя за сезон можно было всегда. Однако дело обстояло не совсем так.
Во-первых, соболя можно брать только зимой, когда он оставляет след, когда его можно выследить по снегу и увидеть среди голых веток. Летом это совершенно невозможно. Потом, соболь — крайне осторожное животное, просто так к себе охотника не подпустит, и охота на него требовала отличной выучки, осторожности и хладнокровия.
Во-вторых, на соболя не охотились острыми стрелами. Для этого были специальные стрелы, наконечники которых были сделаны в виде шарика. Такая стрела не ранила соболя, не портила шкурку, но оглушала его. Чтобы взять соболя, надо было подойти к нему (учитывая острый слух и осторожность), точно прицелиться и выпустить стрелу, которая должна попасть точно в голову. Права на ошибку у охотника нет.
Русские ловили соболя другими методами. Они на определенном участке леса расставляли многочисленные ловушки и капканы с приманкой, в которые попадался самый разный пушной зверь, от белки до соболя. Это был эффективной, но в то же время варварский способ ловли, который истреблял популяцию соболей. Подсчитано, что русские, захватив звероловные угодья, выбивали и вылавливали соболя примерно за 20 лет [39].
В-третьих, летом и осенью соболь носит серую шерсть, в начале зимы линяет, и шерсть становится черной и блестящей. Если взять соболя слишком рано, по первому снегу, то шкурка не будет иметь ценности, и ясатчик ее завернет и потребует заменить. А брать соболя в середине или конце зимы намного сложней, потому что леса уже завалены снегами.
В общем, даже самый опытный охотник за сезон брал не более пяти-шести соболей. Почти все они уходили на ясак, поскольку он раскладывался на всех мужчин совершеннолетнего возраста, «натягивающих лук». Но реально добывать соболя приходилось самому опытному в роду охотнику. Это был тяжелый налог, тем более, что ясатчики очень неохотно брали белку взамен соболя, да и соболей старались брать самых лучших, с густым и красивым мехом.
Какой размер ясака собирался с подвластных земель, показывают писцовые книги, в которых учитывалось количество плательщиков ясака. В середине XVII века в Томском уезде ясак платили 530 самоедов и 2485 тюрок. Всего 3015 человек. В Кузнецком уезде, подчиненном русским с начала 20-х годов XVII века, ясак платили 5435 тюрок. Всего получается 8450 плательщиков ясака [15, с. 37]. Это 8,5 тысяч собольих шкурок ежегодно или их эквивалентов.
Какой размер ясака собирался с подвластных земель, показывают писцовые книги, в которых учитывалось количество плательщиков ясака. В середине XVII века в Томском уезде ясак платили 530 самоедов и 2485 тюрок. Всего 3015 человек. В Кузнецком уезде, подчиненном русским с начала 20-х годов XVII века, ясак платили 5435 тюрок. Всего получается 8450 плательщиков ясака [15, с. 37]. Это 8,5 тысяч собольих шкурок ежегодно или их эквивалентов.
Сколько же это в пересчете на деньги? В XVII веке соболь стоил рубль. Рубль того времени был равен 17 николаевским серебряным рублям XIX века. Хорошие шкурки, с пышным мехом, и не подпорченные охотником, шли чуть подороже, за три рубля. Итого, примерно 150 тысяч рублей николаевскими серебряными рублями.
Это были закупочные цены, то есть такие цены, которые устанавливались в Сибири. Но продажная цена того же соболя в Московии или в Европе составляла уже 200–300 рублей. Только ясак с одного Томского уезда при продаже в Европе давал почти 3 млн. рублей деньгами XVII века, или 50,5 млн. рублей николаевским серебром.
Или вот еще цены того времени. Мука стоила 15 копеек за пуд, железный топор — 30 копеек, пешня — 20 копеек. Дощаник стоил 5 рублей [40, с. 84–85]. То есть на вывозе только одной соболиной шкурки из Сибири и продаже ее в Московии можно было стать обеспеченным человеком. На одну шкурку соболя человек мог завести себе пашенное хозяйство. На сто шкурок соболя мог стать богатым посадским жителем и начать торговлю. А тысяча шкурок делала человека богачом.
Московия так быстро восстановилась после тотального разорения Иваном Грозным и Смутой только благодаря сибирскому ясаку. В конце XVI века весь бюджет Государства Российского, державшего гигантскую армию, строившего гигантские засечные черты и воевавшего со всеми соседями, составлял всего 900 тысяч рублей в год, а к середине XVII века он вырос более чем на 400 тысяч рублей. Что и говорить, перспективное и прогрессивное было дело — присоединение Сибири! Если Иван Грозный обдирал (а заодно сажал на кол и жарил) своих собственных крестьян, то Алексей Михайлович Тишайший обдирал сибирских татар. Прогресс, однако!
Ясак свозился в крупные сибирские города, в тот же Томск и Тобольск. Воеводы отвечали за полноту сбора ясака и отправки его в Москву. Через них шли огромные суммы. В 1652 году в Томск было свезено 14 тысяч шкурок соболя, 1226 шкур бобров. В следующем году — 10 тысяч соболей. Всего с сибирских земель собиралось ясака на сотни тысяч рублей. В 1660 году доходы Государства Российского составляли 1 млн. 311 тысяч рублей, из которых 660 тысяч рублей поступило из Сибири [40, с. 80].
Присоединение Сибири и выкачивание ясака в таких размерах было способно озолотить практически любую страну. Европейцы тогда делали свои состояния на более прозаичных вещах, вроде специй, шерсти, сукна, рома или тюльпанов (знаменитая тюльпанная лихорадка в Амстердаме в 1627 году, когда луковица тюльпана стоила целое состояние). Но только не Московию! В Московии эти колоссальные средства тратились на укрепления, на засеки и крепости, на пушки и порох; проедались полчищами стрельцов и рейтаров. Московские государи кормили греческую патриархию, поддерживали православное движение в Речи Посполитой, в общем, занимались большой политикой. Средств тратилось столько, что даже при всей прогрессивности присоединения Сибири приходилось попутно обдирать и свой собственный народ, изыскивая способы облегчения его карманов то соляным налогом, то медными деньгами.
Положение воевод, и их контроль над выплатой ясака, давали им хорошую возможность для казнокрадства. Через них проходили тысячи шкурок ежегодно, и почти всегда была возможность взять что-то из этого богатства в свой карман. Чем больше ясака поступает в казну, тем больше возможности отложить из него для своего личного достояния. Скорее всего, именно этот мотив личной выгоды толкал сибирских воевод на дальнейшее расширение русских владений в Сибири даже тогда, когда это дело было сопряжено с большим риском.
Еще и пограбить…
Расширение владений давало воеводам и служилым еще две возможности для личного обогащения. Это грабеж улусов во время военных походов и последующий сбыт награбленного на торге, а также вымогательство даров сверх обычных подарков, принятых по обычаю, и сверх ясака. Такое обогащение было распространенным явлением, и с этим мы еще не раз встретимся.
Сибирь по тем временам была самым настоящим Востоком, с характерными традициями и обычаями, со своеобразным этикетом.
Был, например, обычай, известный у казахов под названием «хабарлау» или «узун-кулан». Это был обычай, когда путник должен был останавливаться во встреченном ауле и рассказывать принявшим его хозяевам все, что видел в дороге. Эти сведения были чрезвычайно важными для кочевника, поскольку от этого могли зависеть его жизнь и благополучие. От проезжающих путников люди получали сведения о перекочевках скота, о нападениях врагов, об эпидемиях и многом другом. Появилась даже пословица: «Казахи живут слухами» [45, с. 199].
Например, в большом ходу был обычай одаривать гостей небольшими подарками. Особенно охотно сибирские народы одаривали подарками воевод и должностных лиц. Это был универсальный обычай, хорошо приспособленный к нравам того времени. Такой подарок мог быть просто знаком внимания хозяина к гостю, мог быть даром за ценные сведения, мог быть замаскированной данью, а мог быть, по существу, взяткой. Все зависело от конкретных обстоятельств. У тех же самых казахов бытовала мудрая пословица: «Если хозяин дает, то батыр берет из его рук. Если не дает, то сам возьмет» [45, с. 257].
Этот обычай был распространен не только в низах общества, но и в верхах. Было принято гостей одаривать подарками, даже если гости равные или ниже по положению. Но сами подарки и их ценность, конечно, разнились в зависимости от положения гостя. Богатые подарки — князьям и ханам, победнее — богатырям, мурзам, есаулам. Ну а простонародью — и совсем скромные, лишь как знак княжеской милости. Часто подарки были настолько скромными, что их нельзя было считать данью или наградой. Русские называли такие дары «памятками» или «памятью».
У русских значение таких даров было другим. На Руси подарки подносились снизу вверх в качестве выражения покорности, и сверху вниз, в качестве знака высокой милости. Он так и назывался — жалованье. Пожаловал царь холопу своему соболью шубу с плеча царского.
Русские воспринимали такие дары от местного населения как знак их покорности русскому царю, хотя это далеко не всегда было так. А то и просто грабили население, пользуясь этим обычаем. И это часто приводило к возмущению:
«У всех восточных, в особенности же у сибирских народов, существовал обычай встречать небольшими подарками приезжающих к ним гостей, и особенно воевод и других начальников. Это так нравилось сибирским воеводам и служилым людям, что они часто, не удовлетворяясь тем, что приносили им добровольно, разным насильством вымучивали гораздо больше. Это приводило к тому, что остяки и другие народы, не разбираясь в подобных насилиях, совершаемых отдельными лицами, считали их присущими всем представителям русской власти, и будучи доведенными до отчаяния, не щадили иногда своей жизни, когда представлялась возможность освободиться от такой власти» [33, с. 302].
Любопытные картины рисует Миллер. Оказывается, местное население не так хорошо относилось к русским, и сами русские не так хорошо относились к местному населению, как это писалось в трудах уважаемых профессоров, академиков и светил исторической науки Бахрушина или Окладникова.
Итак, русские воеводы и служилые люди занимались, кроме всего прочего, обычным вымогательством, не удовлетворяясь добровольными подношениями, положенными по местному этикету.
Первая война с кыргызами
Ясак ясаком, а только вот владения уже сами собой в руки не шли, и за них постоянно приходилось воевать. Эпоха легких завоеваний для русских кончилась.
Русские, оскорбившие кыргызов неосмотрительным поступком томского воеводы, столкнулись с их упорным нежеланием пускать русских в свои владения и собирать ясак с подвластных себе родов. Когда русские немного оправились от поражения в 1609 году и снова приступили к подчинению Кузнецкой котловины, им пришлось выдержать первую войну с кыргызами. Инициатива в ней была на стороне кыргызов.
В 1611 году кыргызский хан Номча с сыном Ишеем прошел походом и разорил несколько ясачных волостей по Чулыму. Русские ответили несколькими рейдами по кыргызским землям.
Через два года, в самом начале 1614 года, хан Номча подготовил общее выступление кыргызов и чулымских татар против русских. В тот год состоялся большой поход на русские волости и Томск. По всей видимости, отряд Номчи был большой, а нападение оказалось неожиданным для русских. 8 июля 1614 года Томск подвергся нападению, а вся подгородная волость — разгрому Кыргызы осадили город и перебили в подгородных селах много служилых казаков, стрельцов и пашенных крестьян. Осажденные казаки делали вылазки из острога и сумели убить в бою нескольких знатных кыргызов. Впрочем, полностью доверять таким реляциям нельзя, потому что казаки нередко подавали прошения о повышении жалованья, где в красках описывали, как они лично в бою зарубили князя или мергена.