Беда по вызову - Ольга Степнова 17 стр.


— Дрыхнуть здесь будешь! — крикнул довольный Сазон. Видимо, мою пантомиму про скрипку, он понял как отчаянное желание завалиться спать.

— Нет! — заорала я. В мои планы совсем не входило оставаться здесь на ночь. Я не хотела светиться в городе рядом с Сазоном, но он надулся обиженно.

— Почему? Ведь вы же… — и он постучал указательными пальцами друг о друга. — Живи тут, хоть отожрешься! А то краше в гроб кладут!

Я поняла, что легче остаться, чем объяснить, почему этого делать не стоит. И потом, я, наконец, смогу отмыться в душе. Плескания у колонки в огороде мне порядком надоели. Опять зазвонил мобильный, исполняя знаменитую бетховенскую тему судьбы, которая стучится в дверь. Дед снова заплясал камаринскую, колотя себя по бокам. Телефон он отыскал в нагрудном кармане.

— Але! Есть контакт! Ага! Жду! Приезжай! — коротко поговорил Сазон. Кто-то знал способ, как с ним разговаривать.

— Друган звонил. Бизнес у нас, — объяснил он, улыбаясь. — Счас!

Сазон уселся на кровать, достал откуда-то снизу бумагу, махорку, и на коленке стал старательно сворачивать самокрутку, тихонько матерясь, полагая, видимо, что я его не слышу. Потом он раскурил свою зловонную папиросу, громко и нравоучительно сообщив мне, что шестьдесят лет курит только самосад и будет курить еще шестьдесят, даже если станет миллионером. Я сильно позавидовала его оптимизму.

— Слушай, он же вернется, да? — прокричал Сазон. — Отсидится там, в Сибири у медведей, тут все забудется, мхом порастет. И он вернется. Я ему письмишко накатаю, ты передашь. У меня есть сюрприз для него! Зашибись просто, какой сюрприз! Давай спать! — он подскочил, умчался в другую комнату, и почти сразу оттуда раздался раскатистый храп. Храпел он так же, как и разговаривал: от его рулад звенели оконные стекла, и дребезжала посуда на кухне.

Я отмыла сковородку, а потом порылась в шкафу, отыскивая чистое полотенце. Там тоже был строевой порядочек. Из аккуратной стопочки я вытянула огромное вафельное полотенце и пошла в ванную. В этом доме не пахло старостью и одиночеством, тут пахло махоркой, коньяком и…деньгами.

Мылась я долго. Мне казалось, что запах частного сектора навсегда въелся в меня, и я терлась и терлась старой мочалкой, пытаясь отмыть «ароматы» старого отсыревшего дома, чесночных гирлянд, и строптивой козы Таньки. Я вспомнила, как показательно долго плескался у меня под душем Глеб, фальшиво и громко горланя на английском «Мустафа Ибрагим». А еще уверял, что ненавидит гомиков. Мне очень захотелось тогда узнать, что будет делать громадный, сильный мужик, очутившись в чужом доме с голым задом. Оказывается, мыться в душе и орать песни на английском. На его месте я бы прикинулась больной и провалялась в чужой постели дня три, требуя доктора, еды и лекарств. Лучший способ отомстить за припрятанные штаны.

Из ванной я вывалилась голая, перевесив одежду через руку, потому что Сазон по-прежнему громко храпел. Но в полумраке коридора стоял… дед, и смотрел на меня во все глаза. У деда оказалась роскошная седая шевелюра, и ясный, вдохновенный взгляд. Я с облегчением поняла, что это не Сазон, прижала к груди одежду и собралась шмыгнуть в комнату, но новый дедок преградил мне путь тщедушным телом. Он беззвучно открывал-закрывал рот, и я решила, что на этот раз дед попался немой.

— Вы немой?

— Я поэт, — отозвался голубоглазый старец, восхищенно глядя на меня. — Я вас воспою.

— Не надо, — попросила я.

— Нет, воспою, — уперся он.

— Может, завтра? — снова попросила я, обрадовавшись, что он прекрасно слышит, и вовсе не немой.

— Душа просит, — пожаловался старец, не желая пропускать меня в комнату.

Почему-то ни Сазон, ни Бизя, не предупредили меня, что в квартире может находиться поэт. Я не люблю поэтов, я их боюсь. Я сама пишу, и знаю, как нестерпимо хочется иногда поделиться с миром творчеством, даже если миру этого совсем не нужно. Лучше бы он оказался маньяком-насильником, я бы справилась. Лучше бы я не выспалась от чужого храпа, чем от чужих стихов!

Я решила таранить его голым телом, и пошла напролом. Но он, не двигаясь с места, подвывая, на одной ноте пропел:

Меня пот прошиб, но я решила не сдаваться. И тоже на одной ноте пропела:

Поэт икнул. Сазон храпел, и не спешил прийти мне на помощь. В воздухе витал сильный коньячный дух. Видимо, поэт допил коньяк, и теперь, с таким подогревом, протянет до утра со своими серенадами. Он зашептал:

Я, используя преимущество роста, через его голову толкнула дверь в комнату. При этом, его ясные глаза оказались на уровне моей плохо прикрытой груди. Он опять начал беззвучно открывать и закрывать рот.

— Говорите громче, плохо слышно.

Он повозился еще немного со своим речевым аппаратом, и создал свой первый шедевр:

— Богиня, бля!

К счастью, на двери изнутри оказался шпингалет. Я прыгнула в убежище, и изо всех сил затянула тугое устройство, которым, судя по всему, ни разу не пользовались. Но поэт не унимался. Он тихо подвывал с другой стороны двери. Я заснула под сокрушительный храп Сазона, и жаркий шепот поэта.

* * *

Утро началось с кошмара. Теперь я знаю, что такое дедовщина. Это когда часы показывают начало шестого утра, а стены содрогаются от воплей деда:

— Внимание, рота! Откинули одеяла на спинки коечек! Форма одежды на физзарядку — трусы, ботинки! Рота подъе-ом!

Подумав, что я не рота, я перевернулась на другой бок, и решила поспать еще полчасика. Но тут поднялся такой грохот, что я подлетела с кровати, быстро оделась и выскочила, решив спасаться бегством. Впечатление было такое, будто в дом врезался самолет, отскочил, и врезался опять. Я залетела к деду в комнату. Там, среди скромно побеленных стен, вторым предметом мебели, кроме драного диванчика, был огромный многофункциональный тренажер — мечта всех наших редакционных дамочек. Одним из наворотов тренажера была штанга. Сазон, в трусах и ботинках, лежал под штангой и тягал ее туда-сюда. Причем, вверх-то он ее отжимал, а вниз почему-то бросал. То ли уже сил не хватало, то ли упражнение предполагало. Штанга падала с оглушительным грохотом, от которого дрожали хлипкие панельные стены. Напротив Сазона сидел поэт и считал:

— Раз, бля, два, бля, три, бля! Спорт могила, физкультура сила! Шесть, бля!

Увидев меня, Сазон снова бросил штангу, и хвастливо крикнул поэту, ткнув в мою сторону скрюченным пальцем:

— Вот и наша Элка! Она от Глеба! Книжки пишет! А это Елизар — друган мой! Он… тоже книжки пишет!

Сазон замер, сам удивившись такому совпадению, а Елизар тоскливо уставился на меня синими глазами. Я пошла варить кофе, но Сазон, обскакав меня в коридоре, прибыл к печке быстрее. Схватив жезву размером с трехлитровую банку, он крикнул, что кофе, которое варит баба — «жуткое говно». Следом за нами грустно приплелся Елизар с какой-то книжонкой в руках. Вид у него был потерянный и смущенный. Я не поняла, что смутило его больше: то, что я от Глеба, или то, что тоже книжки пишу.

Кроме кофе, Сазон на завтрак вытащил из холодильника огромную копченую курицу. Я в ужасе замотала отрицательно головой — такого пиршества с утра я не вынесу. Дед надулся и обиженно сообщил Елизару:

— Курица у деда аппетитнее, чем у внука баба.

— Ты не гурман, бля!

— Да, почему болван я? Еды и бабы должно быть много!

Пока они философствовали, я с трудом отыскала среди посуды единственную нормальную, а не пол-литровую, чашку, и налила себе кофе.

— И что у вас за бизнес? — задала я мучивший меня вопрос, прокричав его в сложенные рупором ладони.

— Ась? — дед впервые прикинулся глухим, и я поняла, что вопрос некорректный. Елизар, мечтательно глотнув кофе, протянул мне тонкую книжечку:

— Я вам дарю!

«О былом», сборник стихов, Е.Мальцев" — прочитала я на обложке, и поинтересовалась кто дерзнул это издать, перевернув титульный лист. Издательство называлось «Муза» и я искренне позавидовала Мальцеву, который живет в таком райском местечке, где козы едят даже бычки, а местные издательства лопают, не подавившись, его стихи. Я два года пытаюсь пристроить вполне приличный детектив, но меня отфутболили уже в трех местах, обозвав мое детище «сырым». А тут — немного рифмы, немного пафоса, много детской непосредственности, и — пирожок готов.

— Отдай это мне, Мальцев, — загоготал дед, — у меня в сортире бумага кончилась!

Мальцев, не обидевшись, молча и грустно присоединился к расправе над курицей. Выпив кофе, я встала и откланялась:

— Отдай это мне, Мальцев, — загоготал дед, — у меня в сортире бумага кончилась!

Мальцев, не обидевшись, молча и грустно присоединился к расправе над курицей. Выпив кофе, я встала и откланялась:

— Я по делам!

— Я подвезу! — подскочил Мальцев.

— Я на машине.

— Бля, и я на машине, — удивился Мальцев.

Дед переводил взгляд с меня на Мальцева, с Мальцева на меня, и было видно, что он не слышит ни слова.

— Счас! — подпрыгнул он, и, отбросив куриную ногу, умчался в комнату. Прибежал он с огромной связкой ключей.

— На, доча! Приходи когда захочешь! Только ездий осторожней, а то водишь ты как дурында! Вчера мою тачку чуть не припечатала. Я видел!

Значит, Сазон еще и при машине. И тот Москвич, рядом с которым я втискивала ржавые бока своего «запора», принадлежит ему. Тренажер, микроволновка, супертелевизор, машина и мобильник — хорошая экипировка для брошенного деда. Или Бизя мне чего-то не сказал, или за время его отсутствия что-то сильно изменилось.

— Дайте номер мобильного, я позвоню! — крикнула я деду.

— Правильно, — хлопнул дед Мальцева по плечу, — на хер дебильного, он воспевает все, что шевелится, а его потом печатают, бумагу переводят.

— Да мобильный, бля, ей нужен! — объяснил Мальцев ему в ухо.

— На! — протянул мне Сазон телефон.

— Номер! — заорали мы в один голос с поэтом, но перебрали с децибелами и получилось невнятно.

— Да кто помер-то? — перепугался дед.

Я прокляла свою инициативу, и сделала попытку сбежать, выскочив в коридор. Деды выпрыгнули следом. Мальцев что-то крикнул Сазону, и дед снова стал совать мне в руку мобильный:

— На, доча, у тебя же нет такого! Ты вон какая задрипанная. Я все равно себе новый буду брать. Этот — говно устаревшее, счас такие с цветным экранчиком есть и с фотоаппаратом внутри!

Я почувствовала, что схожу с ума. Я собиралась материально помочь деду, оставив ему большую часть денег, которые сунул мне Глеб, а деду надоела модель телефона, которая тянет долларов на двести. Брать телефон было неудобно, но объяснить почему — невозможно. Я сунула его в сумку. Пришла старьевщицей, и уйду старьевщицей.

— Спасибо! — я чмокнула деда в плешивую голову.

— Это я с мобилой красивый, а без — не очень, — заржал Сазон. Разговор опять зашел не в то русло, и я наощупь открыв замок, пнула дверь ногой. Она не открылась. Я пнула еще два раза — безрезультатно. Я разбежалась, и ударила плечом. Дверь не поддалась. Подошел Мальцев и галантно открыл дверь, распахнув ее на себя. За ней оказалась вторая — железная. Я отодвинула тяжелую щеколду, и тоже на себя дернула железную громадину. Дверь не поддалась. Я снова дернула — она не открылась. Я уже почти изнемогла, прыгая у выхода, когда сзади подлетел Сазон, и пинком открыл дверь наружу.

— Ни зайти, ни выйти по-человечески! Несообразительная ты, доча!

— И не образина я вовсе! — огрызнулась я тихо.

— Не образина, а не-со-об-ра-зительная! — грустно пояснил Мальцев мне вслед. — Но, бля! Это не я сказал.

Я прыжками через три ступеньки убежала от дедов, мечтая сохранить остатки разума.

Было раннее утро, и даже самые дисциплинированные госслужащие пока не торопились на работу. Светлое, чистое небо опять предвещало ясный и теплый день. Одна и та же, пусть и хорошая погода, вносила почему-то элемент рутины даже в мои нескучные дела. В Сибири, например, погода меняется раза три в день. И это добавляет экстрима даже в самую размеренную жизнь. Есль утром выйти на работу в босоножках, а вечером вернуться в них по снегу — это бодрит и настраивает на творческий лад. Здесь же хочется только есть, спать и греться на солнце.

Я завела «горбатого» всего лишь с третьей попытки. Он попыхтел, похрюкал, и мы поехали.

«Самый беспроблемный старичок» — только я так подумала, как он заглох. Я проехала метров сто и встала на повороте на главную дорогу. По привычке открыв впереди капот, я испуганно отшатнулась, увидев там ржавое ведро и побежала назад искать у машины ее дряхлые внутренности. Я мало что понимаю в движке, но все равно добросовестно проделала все действия заядлого автомобилиста: потрогала какие-то проводки, похмурилась на аккумулятор; уперев руки в боки, попинала колеса, протерла стекла и фары. Горбатый не заводился.

— Поспешай! — услышала я до боли знакомый рев. — Поспешай!

Я оглянулась, и увидела как от подъезда галопирует Сазон, а за ним семенит Мальцев. Сазон на ходу вытащил из кармана неизменных камуфляжных штанов ключи, брякнула сигнализация, и дед прыгнул за руль… не старого Москвича, а темно-зеленого Патрола. Я протерла очки грязной тряпкой, которой терла фары «горбатого», но Патрол остался Патролом, а Сазон Сазоном. Мальцев, правда, устроился за рулем праворульной Тойоты, но впечатления это не испортило. Они меня не заметили: со двора было два выезда, и деды рванули в противоположный от меня.

Сазон сорвался с места первый, Мальцев стартанул не так эффектно. Сазон, не притормозив, вылетел на главную дорогу, Мальцев подкрался к повороту с дисциплинированно включенным поворотником и аккуратно вырулил вслед за Сазоном. Я все терла и терла тряпкой то очки, то фары, то фары, то очки. Я хотела крикнуть им, чтобы дернули меня на буксире — глядишь, заведусь, или, может, дед подарит надоевший, устаревший джип. Но они скрылись раньше, чем я рот успела открыть. Я устала, испачкалась, и захотела поплакать. Я приехала разгадать одну загадку, а их оказалось две.

В ржавом ведре, которое стояло там, где у всех нормальных машин находится мотор, лежала веревка. Я взяла ее в правую руку, в левой зажала сто рублей, и вышла голосовать на дорогу. Но никаких машин не было. Город еще не проснулся. Я стояла как дура — одна, посреди пустой дороги, с веревкой и сотней в руках. Пролетел самолет, оставляя в небе белый след, по-осеннему громко закаркали вороны. Я порылась в сумке, заменила сто рублей на десять долларов, а веревку обмотала вокруг шеи. Мимо промчался раздолбанный грузовик, и чумазый водила, глядя на меня, повертел пальцем у виска. За свои же деньги демонстрирую чувство юмора, а меня не понимают. Опять захотелось поплакать.

Я сходила за ведром, и перевернув его, уселась на обочине, закурив с веревкой на шее. На третьей сигарете около меня затормозил красный Мерседес-кабриолет с откинутым верхом.

— Есть прикурить? — спросило создание из тех, кого принято считать «шикарной дамочкой». Она была такая безупречная, что невольно подумалось о мастерстве хирургов. Я кивнула и бросила ей в салон зажигалку. Она затянулась длинной, черной сигаретой, и тряхнув белокурой гривой, посоветовала:

— Лучше делать это при вечернем освещении.

— Что?

— Вешаться.

— Почему?

— Эффектнее. Еле различимый силуэт висящего в полумраке тела, откинутая голова. Утром лучше вскрывать вены. Кровь и первые лучи солнца — это романтично…

— Мне бы на буксир.

— Буксир?

— Ну да. Вот веревка.

— А ведро зачем?

— Посидеть. Стоять устала.

— Блин! А я тут распинаюсь! Цепляйся. Где твой автомобиль?

— Вон мой автомобиль, — ткнула я пальцем в заглохший на повороте «Запор».

— Странный какой-то, — она лихо развернулась и подъехала к «горбатому».

Через минуту роскошный Мерседес с потрясающей красоткой за рулем тащил меня на ржавом «Запорожце» по пустынной дороге, мимо бесконечного ряда пирамидальных тополей. Завидев нашу кавалькаду, редкие встречные машины визгливо тормозили, а одинокий гаишник от удивления выронил свой полосатый жезл. Даме нравилось такое внимание, и она время от времени делала всем ручкой. Я же, с паническим вниманием следила за тормозными фонарями ее машины, и очень старалась не перепутать тормоз с газом: веревка оказалась довольно короткой.

На вопрос «куда едем», я подумала, и назвала адрес предприятия, на территории которого, Гогот и Бизон держали свой автосервис. Еще, конечно, очень рано, и там никого нет, но я подожду. Дама пару раз останавливалась и выспрашивала дорогу у ранних прохожих. Когда мы прибыли, я не рискнула предложить ей десять долларов, и подарила свою зажигалку в кожаном чехле.

— Спасибо, — прощебетала блондинка, — было так интересно! Эти здания мрачные! — она описала полукруг холеной рукой. — Я никогда, никогда здесь не была, так интересно! Это что — зона?

— Нет, — разочаровала я ее, — какой-то завод.

Два охранника в будке толкались у окошка, как первоклассники у дырки в стене женской раздевалки. Дама красиво села за руль, и красиво уехала, лишь слегка напылив. Я подошла к парням в будке и сказала, что мне нужен автосервис.

— Проезжай, — равнодушно сказали они, и опустили красную веревку, натянутую в воротах.

— Я лучше тут подожду. Ездить я могу только на галстуке.

Парни засмеялись, и один посоветовал:

Назад Дальше