— Так вот почему ты решила, что могла бы блистать на сцене! Немного поздно думать об этом, когда ты вот-вот станешь миссис Леверет, разве нет?
— Да, — согласилась она, — поздно. Можно сказать, «бьет одиннадцать».
— Нет, — возразила я, — уже полночь.
— Полночь не настанет, пока не начнется свадебная церемония, — твердо заявила Гвеннан.
— Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты ни за что не сумеешь выучить роль.
Поднялся занавес, и начался спектакль. Постановка показалась мне дешевой и безвкусной, актеры играли плохо; но Гвеннан, как ни странно, смотрела словно зачарованная. Ромео, правда, был довольно хорош собой, и я посмотрела в программке его имя: Бенедикт Беллэйрс; а Эва Эллингтон играла Капулетти. Я сразу ее узнала и внимательно следила за ней. Бедняжка Джейн, у которой были такие планы!
После первого акта я поделилась своими соображениями с Гвеннан.
— Ерунда, — бросила она. — Она ведь только начинает. А в такой ситуации это все-таки… достижение.
— По-твоему, она станет второй Эллен Терри и, я полагаю, Ромео — это будущий Ирвинг?
— Почему бы и нет?
— Мне кажется, они даже в начале своей карьеры играли несколько иначе.
— Ты слишком цинична, Хэрриет. Ты всегда была такой. Если ты сама не пытаешься ничего делать, не обязательно шипеть на тех, кто что-то пробует.
— Ну… ты витаешь в облаках!
— Просто я ценю смелость, вот и все.
Я промолчала, но в душе по-настоящему встревожилась.
Мне казалось, что пьеса никогда не кончится. Исподтишка я продолжала поглядывать па Гвеннан: она об этом не догадывалась, ибо неотрывно смотрела на сцену. Это была для меня полная неожиданность, но вполне в духе Гвеннан.
После представления она радостно потащила меня за кулисы. Раньше мне никогда не приходилось бывать в подобном месте, и я нашла обстановку любопытной, хотя и несколько убогой. Было приятно снова увидеть Джейн, и она приняла меня очень тепло. Мы сидели на ящиках и разговаривали. Она сказала, что вполне довольна жизнью и не променяла бы свою работу на самого богатого мужа в мире. Думаю, она намекала на близящееся замужество Гвеннан. Ее родные были категорически против того, чтобы она поступила на сцену, так что она просто сбежала. Джейн не сомневалась, что отец теперь лишит ее наследства. Но какая разница? Один только запах краски для грима стоит всех миллионов, особенно когда тебе восемнадцать лет и ты влюблена в выбранную тобой профессию.
Гвеннан разговаривала с Ромео. Он еще не сиял костюма, а его лицо блестело от грима; но я видела, что он очень хорош собой.
— Я хочу представить тебе Бенедикта Беллэйрса, — сказала Гвеннан.
Он взял меня за руку и склонился над ней для поцелуя.
— Добро пожаловать к нам, — сказал он.
Я почувствовала, как у меня по спине пробежал холодок. Этот человек мне не понравился.
Гвеннан стала скрытной, что было странно, потому что она редко держала что-то в себе, и без раздумий высказывала все, что приходило ей в голову. Именно поэтому перемена в ней меня тревожила.
Мы не сумели поговорить по дороге домой — из-за Дины; но я подозревала, что частые поездки в Плимут включали и посещения театра.
Почему она так неожиданно и так сильно этим увлеклась?
Вечером, когда все разошлись спать, я отправилась к Гвеннан: мне захотелось выяснить, насколько все это серьезно. Подойдя к двери, я услышала, что Гвеннан с кем-то разговаривает, но в ответ на мой стук раздалось: «Входите», и я вошла. Гвеннан стояла посреди комнаты в халате — она явно только что что-то декламировала перед зеркалом. Я заметила на столе открытую книгу: это был том Шекспира, который мы читали в школе.
— Джульетта, — заключила я.
— Что ты говоришь?
Я заглянула в открытую книгу:
— Сцена на балконе. Позволь мне послушать. «Ромео! Как мне жаль, что ты — Ромео…» Начни отсюда. Я буду мистером Бенедиктом Беллэйрсом.
Гвеннан вспыхнула.
— Думай что хочешь! — зло сказала она и захлопнула книгу.
— Ты, похоже, правда помешалась на театре, Гвеннан. Что ты собираешься делать?
— Ничего.
— Я всегда чувствую, когда ты что-то замышляешь. Вспомни, у меня нюх на такие вещи.
— Просто меня потряс сегодняшний спектакль.
— А меня нет.
— Ты вообще не способна ничем увлечься.
— Может быть. Разве что твоей игрой. Позволь мне посмотреть твою Джульетту.
— Прекрати.
— Прекращу, когда ты мне скажешь, как далеко все это зашло.
— И оставь этот тон. Ты говоришь так, словно ты — хозяйка дома, которая обнаружила, что ее муж целуется с горничной.
— Итак, ты уже с кем-то целовалась?
— Ну правда, Хэрриет!
— Как насчет Бенедикта? Хороший повод «перебеситься», как ты это называешь?
— Я нахожу его интересным, вот и все.
— А знает ли Хэрри, насколько интересным ты его находишь?
— Перестань! Лучше бы ты не приезжала.
— Может, мне лучше уехать?
— Не будь такой дурой. Как ты уедешь теперь?
— Но, Гвеннан, я очень волнуюсь. Ты уже не школьница; ты — молодая леди, которая выходит замуж. Ты подумала о Хэрри?
— Я буду думать о Хэрри всю оставшуюся жизнь. Я хочу иметь возможность подумать о ком-то другом… в последний раз.
— Да, вот — слова невесты! — воскликнула я. — Гвеннан, пора стать взрослой.
— И это говоришь мне ты! Ты…девчонка! Что ты знаешь о жизни? Только то, что прочитала в книгах.
— Возможно, из книг можно узнать о жизни больше, чем за кулисами третьесортной театральной труппы.
— Прекрати.
— Ты начинаешь повторяться.
— А ты…ты невыносима.
Я поднялась, чтобы уйти, но Гвеннан схватила меня за руку:
— Послушай, Хэрриет. Труппа уезжает за неделю до моей свадьбы. Тогда всему этому придет конец.
— Мне это не нравится.
— Ну, разумеется, мадам Чистюля.
— Я только надеюсь…
— Лгунья. Ты надеешься только на то, что Бевил влюбится в тебя и на тебе женится.
Я повернулась к дверям, однако Гвеннан не позволила мне уйти.
— Мы видим друг друга насквозь, Хэрриет. И есть еще одна вещь, которую мы знаем. Всегда, в любой беде, мы будем держаться вместе.
И это была правда.
На следующий день мы с Гвеннан отправились в лодке на остров. Дом немного подремонтировали, и я подумала, что это — то, что мой отец успел сделать перед смертью, однако старая мебель из Менфреи все еще оставалась на местах.
— Это тебе ничего не напоминает? — осведомилась Гвеннан.
Она могла и не спрашивать. Много лет я не могла видеть этот остров без того, чтобы в памяти моей не выплывала ночь, проведенная здесь, и тот страх, который я испытала, когда услышала внизу голос Бевила. Я тогда была слишком невинна, чтобы понять, зачем Бевил привез сюда ту девушку; но ныне конечно же я знала, что это была очередная из бесконечной череды интрижек, наполнявших его жизнь.
Я почувствовала какую-то непонятную тоску при мысли о Хэрри, который любил Гвеннан; и о Гвеннан, которая накануне свадьбы позволила себе увлечься Бенедиктом Беллэйрсом. Я подумала и о Бевиле, который, подобно своему отцу и большинству Менфреев, похоже, полагал, что порхать от дамы к даме подобно шмелю, чье назначение — опылять цветы, — нечто совершенно естественное.
Лодка обогнула остров, и мы вышли на берег.
— Забавно, — заявила Гвеннан, — теперь он — твой. Этот маленький кусочек земли навеки потерян для Менфреев. Это похоже на то, как море постепенно вторгается на сушу. Хотя здесь скорее суша, восставшая из океана. Она послужит нам упреком всякий раз, как мы будем смотреть на море. Какие-нибудь будущие Менфреи станут качать головами и говорить: «Сэр Энделион потерял остров. Черный час для Менфреи». Если, конечно, он не вернется к семье через брачный союз.
— Может быть, — предположила я, — брак дочери с богатым человеком позволит выкупить остров обратно?
— Не так легко вырвать землю Менфреев у тех, кто ее приобрел. Деньги — это еще не все.
— Давай посмотрим дом.
Я отперла дверь.
— Очень показательно, — сказала Гвеннан. — В наши дни дверей никогда не запирали. Какая-то в державе датской гниль.
— Ну, на самом деле гнили здесь меньше, чем когда дом принадлежал вам.
— Он выглядит почти пристойно. Интересно, как к этому относятся привидения.
— А что, их тут много?
— Думаю, да. Но может быть, перед чужаками они появляться не станут. Корнуолльские призраки очень щепетильны.
Гвениан держалась как-то слишком уж легкомысленно. Я даже подумала: не пытается ли она скрыть страх?
Мы принялись бродить по дому среди пропыленной мебели. Я покинула Гвеннан и в одиночестве поднялась в спальню, где меня нашел Бевил. Я почти воочию видела его: как он поднимает пыльную занавеску и встречает мой взгляд. Бевил, в котором я так сильно нуждалась… сейчас!
— Я никогда не захочу здесь жить, — сказала я. — Лучшее, что тут есть, — это вид из окна.
— Море — до самого горизонта.
— Я никогда не захочу здесь жить, — сказала я. — Лучшее, что тут есть, — это вид из окна.
— Море — до самого горизонта.
— Нет, я имею в виду — в другую сторону. То окно, которое смотрит на Менфрею.
Гвеннан понимающе улыбнулась мне:
— Я знаю, ты любишь наш старый замок так же, как и мы.
На острове мы пробыли недолго и вернулись в Менфрею; когда мы миновали сад, спускавшийся с вершины утеса к морю, и через калитку вошли на хозяйственный двор, один из конюхов сказал нам:
— Мистер Бевил только что вернулся.
— Он, как всегда, вовремя, — улыбнулась Гвеннан и украдкой взглянула на меня.
Я постаралась ничем не выказать своих чувств, но едва ли сильно в этом преуспела.
Следующие дни были одними из самых радостных, какие я когда-либо знала. Бевил принес в Менфрею атмосферу легкомысленного веселья. Возможно, я так радовалась его присутствию, потому что оно отвлекло меня от мыслей о Гвеннан. Бевил постоянно был с нами; Хэрри Леверет каждый день поутру приезжал из «Вороньих башен», и мы вчетвером отправлялись на прогулку. Леди Менфрей, жившая постоянным страхом, что ее своевольное семейство выкинет какой-нибудь фокус, утешала себя тем, что мы присмотрим друг за другом.
Я разделяла общее веселье; на лошади я всегда чувствовала себя лучше, чем когда шла пешком; тут я не ощущала своей ущербности и, может быть, из-за этого была хорошей наездницей. Казалось, все складывалось в мою пользу. Джессика Треларкен находилась за много миль от нас — где-то в Лондоне, если верить словам А'Ли. Хэрри занимался только Гвеннан, а она — своими собственными проблемами; оставались я и Бевил.
Мы обычно скакали впереди — иногда даже теряли наших спутников из виду.
— Не думаю, что они очень по нас скучают, — как-то заметил Бевил.
Я никогда не забуду, как мы скакали через леса, где на землю ложились пятнистые тени листвы; и с тех пор, сидя в седле, я всегда ощущаю вновь ту отчаянную радость. Я поняла тогда, что в моей жизни нет и не будет никого, кто мог бы сравниться с Бевилом. Казалось, в нем правда соединялось все, о чем я мечтала в детстве, когда в воображении сделала его рыцарем…моим рыцарем. Пели птицы, легкий бриз дул с моря — теплый юго-восточный ветер Корнуолла, нежный и влажный, — ветер, который делал людей красивее, увлажняя кожу и заставляя ее мягко сиять, и море — оно неожиданно открывалось в просветах — темно-синее, лазурное, цвета павлиньего пера…бледное почти до зеленовато-голубого, аквамаринового — все оттенки синего из небесной палитры художника: и серый, и зеленый, и перламутровый. Но никогда, сказала я Бевилу, море не было так прекрасно, как в розовых лучах рассвета.
— Только не говорите, что вы встаете пораньше, чтобы им полюбоваться!
— Я правда так и делаю. Но самый лучший вид открывается из дома на острове, когда смотришь на берег и на Менфрею… а Менфрея поутру — самое прелестное зрелище в мире. Один раз я это видела…
Он рассмеялся и поднял на меня свои карие глаза — его взор скользнул по моим плечам и шее, потом наши взгляды встретились.
— Я запомнил тот случай. Как я обнаружил вас за пыльной занавеской и подумал, что это — какой-то бродяга.
— А я решила, что вы — привидение, — пока не услышала голоса. Вы были не один, помните?
— Ну, разумеется. Я ведь не собирался любоваться видами. Но когда-нибудь я это сделаю. Вам придется пригласить меня, поскольку этот остров больше нам не принадлежит, и обещаю, что приеду рано утром и мы посмотрим в утреннем свете Менфрею… вместе.
— Я была бы рада.
Бевил оглянулся через плечо.
— Похоже, мы снова их потеряли, — с усмешкой сказал он.
— По-моему, Хэрри очень старался потеряться.
— И правду сказать, я не делал ничего, чтобы ему в этом помешать.
— Вы полагаете, это мудро?
— Когда вы узнаете меня получше, Хэрриет, а я надеюсь, что это случится, вы обнаружите, что я редко руководствуюсь мудростью.
— Вы, видимо, очень довольны замужеством Гвениан?
— Это — идеальный вариант: Хэрри — отличный парень и они будут жить в «Вороньих башнях». Лучшего и желать нельзя.
— К тому же он очень богат.
— Наше графство настоящая сокровищница. Олово, фарфоровая глина, камень, из которого мы строим свои дома, а еще наши моря, кишащие рыбой. Все это только ждет какого-нибудь предприимчивого человека.
— А Менфреи не предприимчивы?
— Нет, и никогда не были. Но поверьте, быть депутатом от Ланселлы — это не синекура. Вы можете судить по своему отцу.
— Вы довольны жизнью?
Бевил повернулся ко мне:
— Я всегда этого хотел. Мне казалось неправильным, что Ланселлу представляют не Менфреи. Так было всегда, и полагаю, я уже в ранней юности решил заняться политикой. Я строил планы разнообразных реформ. Я был юным идеалистом. Я могу рассказать вам обо всех важных событиях, начиная со времен кабинета Пила: о Расселе, Деби, Абердине и Палмерстоне. Я штудировал биографии Дизраэли и Гладстона…и конечно, Розбери и Солсбери.
— Да, я — тоже.
— Вы? Но почему вы, Хэрриет?
— Потому что мне казалось, что, если бы я могла говорить со своим отцом о политике, он бы заинтересовался мною. Я и вправду верила, что в один прекрасный день это случится.
Бевил пристально посмотрел на меня:
— Скажите мне, Хэрриет, вы ведь тоже думаете, что в занятиях политикой есть свое потрясающее очарование?
— Среди политиков попадаются замечательные люди. Как я восхищалась мистером Дизраэли! По-моему, они с женой удивительно подходили друг другу. Он — со своими локонами, цветистыми выражениями и блистательным остроумием; и она — в своих перьях и бриллиантах. Я слышала, что они — очень любящая чета, и мне кажется — это чудесно.
— А вы, оказывается, романтичны. Вот уж не думал.
— Нет ничего странного, что она боготворила его, — он был премьер-министром, любимцем королевы, и все вокруг ловили каждое его слово; но она, как я слышала, была не слишком привлекательной, к тому же старше его и умом не блистала. Он женился на ней ради денег. Потрясающе! Однако он сказал позже, или это сказал кто-то еще, что, хотя он женился на ней ради денег, после долгих лет брака он снова женился бы на ней — уже по любви.
— Браки по расчету часто оказываются счастливыми. И этот случай — блестящий тому пример. Обычно от такого союза выигрывают обе стороны.
— А любовь? — спросила я.
— Любовь — такое чувство, которому нужно время, чтобы вырасти.
— Ну а как насчет любви с первого взгляда?
— Это — только страсть, моя дорогая Хэрриет, наименее долговечное из всех чувств.
— Вы и вправду в это верите?
— Я верю фактам. Как вы могли убедиться, я очень прагматичен.
— Что ж, будем надеяться, что когда-нибудь вам удастся воплотить в жизнь свои теории.
— И я сделаю это, Хэрриет, не сомневайтесь. Есть нечто занятное в том, что вы — дочь последнего депутата от Ланселлы.
— Вы находите?
Бевил изучающе посмотрел на меня — прищурившись, потому что солнце било ему в глаза.
— Вам придется помогать мне на следующих выборах.
— Я буду очень рада.
— Женщина может оказаться очень полезна, в особенности дочь предыдущего депутата от округа.
— Но вам не требуется помощь. Все уже давно привыкли к мысли, что именно вы будете представлять их в парламенте.
Он наклонился и взял меня за руку.
— Мне понадобится ваша помощь, — сказал он; и я вспыхнула от удовольствия.
Я была счастлива, но не забывала напоминать себе, что Бевил всегда таков: всегда точно знает, что нужно сказать, чтобы наилучшим образом польстить даме.
Он улыбнулся мне.
— Я рад, — продолжал он, — что вы теперь выросли, Хэрриет. Мы должны чаще встречаться. Моя квартира не так далеко от вашего дома. Вы должны попросить свою мачеху пригласить меня в гости.
— Обязательно.
Мы пустили своих лошадей бок о бок и легким галопом помчались по лежавшему перед нами лугу.
Добравшись до вершины холма, мы привязали лошадей, а сами уселись на большом камне. Утро было потрясающим — туман здесь уже рассеялся, солнце сияло в высокой траве, высушивая капельки росы на стеблях и заставляя их сверкать, словно алмазы. Легкий ветерок овевал мою кожу, и я была счастлива.
Бевил вновь завел речь о Дженни:
— Вам нравится жить в подобном соседстве, Хэрриет?
— Я считаю этот дом своим.
— Странно, почему она так за него цепляется.
— Она хотела купить себе домик в пригороде, но оказалось, что не может трогать капитала, оставленного ей отцом. Она вроде как пользуется им, а принадлежит все мне.
— Вот как?
— Я не до конца понимаю. Все, что я знаю, — это что Гревилл сказал ей, что она не может получить деньги, чтобы купить дом.
— В таком случае вы, моя дорогая Хэрриет, оказываетесь богатой наследницей.
— Надеюсь, что мне никогда не придется унаследовать это состояние, потому что это означает, что Дженни умрет раньше меня. А я и думать об этом не желаю, потому что она мне нравится.