– Елена Андреевна, а что вам говорили там, в Праге, врачи? Профессор Самойлов? – спросил Мещерский.
– Ничего конкретного они не говорили. Была б их воля, они просто наблюдали бы его как подопытного кролика.
– А почему профессор Самойлов не поехал с вашим мужем сюда?
– Он струсил, – с презрением ответила Елена Андреевна. – Мой муж для него не пациент, а одиозная фигура. Он боится повредить своей репутации, общаясь с нами.
– Но ведь его специально прислал к вам мой шеф Василий Васильевич Чугунов, – сказал Кравченко.
– Чугунов и сам, как видите, не решился к нам приехать, – устало ответила Елена Андреевна. – Он прислал вас.
Глава 20 ПРЕДЛОЖЕНИЕ
К полудню Нивецкий замок оказался в настоящей осаде. Под стенами бурно шумела ярмарка. Двор наполнился экскурсантами. Туристы ползли по винтовой лестнице в дозорную башню, осматривали Средний замок – руины подъемного моста, казарму, кухню, караульные помещения. В Рыцарский зал выстроился длинный хвост очереди. Среди туристов было немало иностранцев – немцев, поляков, чехов и венгров. Разноплеменная речь слышалась на лестницах и галереях. Любознательный Сергей Мещерский от нечего делать (вот уж не думал он, что обязанности их с Кравченко будут столь необременительны) присоседился к одной из экскурсий. И обошел почти весь музейный комплекс, исполнив тем самым свою давнюю мечту. Особенно его интересовал подземный ход, но, кроме сведений о том, что ход в замке в Средние века «действительно функционировал», ничего более конкретного, приближенного к истории 1946 года, узнать не удалось. С гидом, как с человеком сторонним, городским и потому, наверное, вряд ли зараженным местными суевериями, Мещерскому вообще хотелось потолковать. Но гид оказался молодым, разбитным, «с-под Одессы», а не местным. Его больше интересовали туристки – смешливые загорелые брюнетки в шортах и цветастых топах, чем какие-то там унылые вопросы сверстника «с Москвы».
– Ты заметил, Вадик, что сейчас в мире путешествуют в основном женщины? – спросил Мещерский, когда, устав от впечатлений, присоединился к приятелю, удобно расположившемуся с автомобильным журналом в шезлонге на одной из галерей Верхнего замка.
– Свести знакомство предлагаешь? Давай, – Кравченко сдвинул на нос пижонские темные очки.
– В группе сорок женщин и только четверо мужиков. Причем на экскурсию они приехали с такими физиономиями, словно это пытка, а не отдых.
– Они о горилке мечтают, о сале, о битках по-львовски, а им тут истории про эрцгерцогов впаривают и про какую-то там «пламенеющую готику», – хмыкнул Кравченко. – А наши-то все затихли, притаились. И на глаза туристам никто не показывается.
– Ошибаешься, – Мещерский, стоявший у балюстрады, кивком указал вниз.
Кравченко лениво поднялся с шезлонга. По лестнице медленно спускалась Маша Шерлинг. За ней, придерживая велосипед, брел Илья.
– Он же вроде кататься хотел, – сказал Мещерский.
– Выходит, расхотел, – Кравченко помахал рукой. – Эй, ребята, вы это куда?
Маша Шерлинг остановилась. Солнце било ей в глаза, она приложила руку козырьком, силясь разглядеть, кто там наверху, на галерее. Узрев приятелей, она разочарованно отвернулась. Нет, не их она желала тут встретить.
Они с Ильей пошли дальше. Велосипед мерно звякал по ступенькам. У следующего пролета Илья остановился. Лестница тут была очень крутой. Маша прислонилась к стене – тоненькая фигурка на фоне серого камня. Илья приподнял велосипед, развернул его. Взгромоздился на седло. Он что-то говорил девушке, показывал руками. Велосипед он удерживал только ногами.
– А ничего вроде, ловкий он парень, несмотря на вес, – одобрительно заметил Мещерский. – Я думал, сынки этих богатых вообще рохли какие-нибудь, а Илья наш…
– На велике «Харлей» все равно не обскачешь, – хмыкнул Кравченко.
– Ну и к чему сие замечание?
– Да так, для общего умственного развития. Нет, ты гляди, какие финты он перед ней откалывает!
Илья виртуозно развернул велосипед, подъехал к самому краю лестницы, снова сделал пируэт – аж подпрыгнул, звякая никелированными прибамбасами.
– Эй, осторожнее! – крикнул ему Кравченко. – Вниз не сорвись, тут опасно!
Лучше бы он молчал. Илья глянул на них, на Машу. Его горный велосипед балансировал на самом краю крутой лестницы – почти отвесной, по которой и спускаться-то обычным способом – голова закружится. Внезапно, все так же молча, он толкнул свою сверкающую двухколесную машину вперед. На мгновение велосипед завис в воздухе над верхней ступенькой, а затем… Это было похоже на прыжок с трамплина: велосипед со своим безрассудным седоком не покатился по ступенькам, а с грохотом и звоном сверзился вниз – рухнул… нет-нет, не разбился, а приземлился вполне благополучно на середину лестницы, проскочив в рискованном прыжке более двадцати каменных ступенек.
– Илюшка, ты что?! – не своим голосом и так запоздало крикнула Маша.
Но все уже было позади – этот прыжок, почти полет над пропастью, риск. Илья покатил по ступенькам вниз. Маша бросилась за ним. На крохотной каменной площадке, едва не перевалившись через низкую ограду, велосипед и седок остановились – Илье пришлось снова описать крутой пируэт и подошвами кроссовок упереться в каменные плиты.
– Рехнулся совсем, да? А если бы ты тоже разбился? Не делай больше так никогда! Никогда при мне, слышишь, ты? – истерически кричала Маша.
Внезапно плечи ее затряслись, и она начала плакать – безутешно и горько. На лице Ильи, только что буквально пламеневшем отчаянным победным торжеством, воцарились испуг и растерянность. Он что-то забормотал, стараясь успокоить девушку. Тронул ее за плечо. Но она оттолкнула его. «Урод несчастный! – донеслось до Кравченко с Мещерским. – Отстань ты от меня. Не смей за мной больше таскаться!»
– Эх, промахнулся парнишка. Хотел погеройствовать, а девчонка-то сдрейфила. – Кравченко смотрел, как Илья, волоча свой велик, понуро плетется по замковому двору. Вот его неуклюжая квадратная фигура скрылась в пестрой толпе туристов.
– Она ж старше его. Он для нее сейчас как бы не существует, мал, – вздохнул Мещерский. – Да и горе у нее какое, тут уж не до…
Он не успел закончить – к ним чуть ли не бегом направлялся один из охранников с телефоном в руках.
– Вот вы где, насилу вас нашел. Вам звонят.
Кравченко взял трубку, уверенный, что звонит ему его босс Чугунов – больше-то кому? Но голос в трубке был другой.
– Да? Кто? Вы? – Кравченко был крайне удивлен. – Ладно, хорошо, конечно, если надо, мы спустимся.
– Кто звонит? – спросил Мещерский.
– Шерлинг.
– Шерлинг? Он же в город уехал в прокуратуру.
– Из города и звонит. Вот рандеву нам с тобой назначил. – Кравченко положил телефон на шезлонг. – Причем не здесь. Просит, чтобы мы спустились вниз. Он встретится с нами на ярмарке.
– К чему такая конспирация?
– Уж и не знаю.
– Может быть, у него какая-то новая информация по убийству жены? – встрепенулся Мещерский. – Нам что, прямо сейчас спускаться?
– Он сказал, что будет где-то через полчаса.
– Значит, он не в городе, из города так быстро не доедешь. Наверное, катит назад и с дороги звонит. – Мещерский дернул Кравченко за рукав. – Пойдем, заодно вблизи и ярмарку увидим.
Они быстро спустились. Смешались с толпой туристов и никем не замеченные вышли за ворота.
Автобусы, автобусы, пыль, солнцепек. Здесь, внизу, было словно на несколько градусов жарче. Ни дуновения ветерка. Из открытых дверей экскурсионных автобусов – обрывки музыки. А издалека уже доносится и живая музыка – визгливые голоса скрипок, дребезжащие удары бубнов, барабанная дробь. Из оранжевого пикапа, лихо притормозившего у обочины, на глазах Кравченко и Мещерского вывалились музыканты в национальных костюмах – в ярких расшитых жилетах, в шляпах с петушиными перьями. Они дудели в унисон то ли на пастушеских свирелях, то ли на сопелках, подыгрывали на гармошке – пьяные были, веселые.
Это и стало первым впечатлением Мещерского от Нивецкой ярмарки вблизи. А потом они с Кравченко увидели еще машины и автобусы. Увидели апельсиновый шатер сцены, толпу молодежи. Увидели палатки, деревянные столы, торговые ряды, заваленные капустой, огурцами, помидорами, белоснежной гуцульской брынзой, бордовой черешней. Увидели пару буланых и пару гнедых, запряженных в повозку, украшенную разноцветными лентами, увидели черный джип и древний зеленый «Запорожец», из багажника которого торговали самодельной керамикой – глиняными чарками, кувшинами, «петухами»-шкаликами для горилки, увесистыми кружками, которыми убить можно, мисками для вареников, чугунками для мамалыги и прочей посудой.
Увидели они и походные кузни, оборудованные, налаженные по старинке, чинных неторопливых кузнецов. Увидели серых волов – ну, прямо как на картинке по Гоголю про Сорочинскую ярмарку, свиные окорока, горой выложенные на новенькие струганые прилавки, загорелых мужиков, торгующих салом, стиральным порошком, зубной пастой и памперсами, чернобровых красавиц в лентах и вышитых передниках, приглашающих посетить ярмарочное походное «казино». И всего такого разного – фольклорного и нефольклорного, привычного и необычного, забавного и коммерческого, сто тысяч раз прежде виденного и не виденного никогда и нигде – было столько вокруг, что просто глаза разбегались! И сосредоточиться было невозможно. И выпить хотелось среди всего этого разгула и веселья ужасно – от полноты чувств. А как раз тут и там гостеприимно раскинули свои полосатые навесы ярмарочные шинки и пивнухи, где за столиками уже клубилась совсем уж не коммерческая неместная публика – те самые, встреченные в «Карпатской сказке» волосатики в потертых джинсах с вечными рокерскими гитарами в брезентовых чехлах. Их час еще не наступил, пробить он должен был позже, ближе к вечеру. Но готовились они к этому своему звездному часу уже основательно.
Увидели они и походные кузни, оборудованные, налаженные по старинке, чинных неторопливых кузнецов. Увидели серых волов – ну, прямо как на картинке по Гоголю про Сорочинскую ярмарку, свиные окорока, горой выложенные на новенькие струганые прилавки, загорелых мужиков, торгующих салом, стиральным порошком, зубной пастой и памперсами, чернобровых красавиц в лентах и вышитых передниках, приглашающих посетить ярмарочное походное «казино». И всего такого разного – фольклорного и нефольклорного, привычного и необычного, забавного и коммерческого, сто тысяч раз прежде виденного и не виденного никогда и нигде – было столько вокруг, что просто глаза разбегались! И сосредоточиться было невозможно. И выпить хотелось среди всего этого разгула и веселья ужасно – от полноты чувств. А как раз тут и там гостеприимно раскинули свои полосатые навесы ярмарочные шинки и пивнухи, где за столиками уже клубилась совсем уж не коммерческая неместная публика – те самые, встреченные в «Карпатской сказке» волосатики в потертых джинсах с вечными рокерскими гитарами в брезентовых чехлах. Их час еще не наступил, пробить он должен был позже, ближе к вечеру. Но готовились они к этому своему звездному часу уже основательно.
Кравченко затащил Мещерского в ближайшую пивнуху, и они осушили по кружке славного пенистого напитка, выдаваемого здесь на ярмарке за «пиво местного разлива».
Шерлинг все не ехал. Да и как его отыскать в этой толпе, в этой толчее, было непонятно. Приятели выпили еще по кружке и решили «ориентироваться на машину». Такой «богатой» машины и правда было поискать.
А тем временем снова грянула музыка. Фольклорный военно-исторический клуб из Львова открыл парад – шествие в национальных карпатских костюмах. Завыли трембиты. Следом грянули бандуристы. Мещерский, переполненный пивом и впечатлениями, смотрел на шествие крепких молодцов в синих жупанах, красных шароварах – шествие продолжали исторические клубы Запорожской Сечи.
– …Эх, бывало, приiдут запорожцы из Сечи в Киев и начнут гулять. Выкупят бочки с дегтем и разольют по базару.
– А зачем?
– А так. Или еще скупят все горшки да разобьют на черепки.
– А зачем?
– Для веселья. А когда пришли москали, чтоб ни дна им ни покрышки, Сечь кромсать, то и кончилось то веселье…
– Красиво идут, – мечтательно вздохнул Кравченко. – Нет, жива еще наша Украина!
– Смотри, а вон наш колдун тут как тут, – Мещерский, слегка уже осоловевший от пива, указал в толпу.
Среди молодых хохочущих туристок, явно иностранок, они узрели Олега Гиза. Он весьма оживленно беседовал с двумя очень симпатичными и очень молодыми девушками – длинноногими, загорелыми. Вот он обнял их за плечи и повел к своему синему «Лендроверу», припаркованному возле «ярмарочного казино».
– А колдун-то, оказывается, не чужд простых земных радостей, – хмыкнул Кравченко. – Тоже сюда сбежал. Обрыд ему, видно, и замок, и все его кладбищенские сказки, на кисленькое мужика потянуло. Глянь, каких девок гарных в тачку к себе садит. Немки, что ли? У него тут в горах небось где-нибудь вилла прикуплена, этакий домик охотничий комнатенок на двадцать. Приют амура.
«Лендровер» Гиза вырулил на шоссе и через мгновение скрылся за автобусами. Мещерский заказал еще пива – странно он себя чувствовал здесь… В этом шуме, среди этой залихватской музыки, среди всего этого ярмарочного карнавала.
Вновь завыли трембиты. И пустился в веселый пляс гуцульский фольклорный ансамбль. Туристы обступили танцоров кольцом.
– …Разпродаж греческих шуб. Недорого, знижки – скидки, шо вам и не снились во сне!
– …А вот жар-пальто на вате, шоб сидеть у хате!
– Сало! Дивное сало!
– …Черевики! Чоботы!
– Пiч микрохвильова! Електробритвы!
– Варшавска парфюма!
– Цукерки! Солодощи! Мармелад!
– Джинсы Версаче – бэу!
– …Было дело под Полтавой – нашел козак в поле мертвую голову. Принес домой, сели с семьей ужинать. А голова-то и ожила. Очи открыла, поела галушек, жинке козацкой подмигнула…
– Девушка, а девушка! А вас как зовут? Галя? А что вы делаете сегодня вечером? Вот мы с товарищем… – хлебнувший пива Кравченко уже вовсю кокетничал с черноглазой смуглянкой-официанткой, юлой крутившейся возле их столика.
– Вадик!
– Серега, погоди, потом. Девушка, а у вас подружка красивая найдется?
– Вадик, по-моему, самое время позвонить Кате в Москву.
– Серега, ты почему… нет, ну скажи, почему ты все время рвешься звонить моей жене?
– Вадик, я не рвусь. Но она… Катя наверняка волнуется, куда мы с тобой пропали.
– Пускай себе волнуется. Ей очень даже полезно поволноваться. За меня, – Кравченко погрозил Мещерскому пальцем. – И вообще она моя жена. Усек? И кое-кому, особенно там, в Москве, это очень скоро крепко придется запомнить. Эй, барышня, еще пива!
– Черт возьми! Когда вы уже успели так нализаться?!
Окрик над ухом – как трубный глас среди всего этого шумного ярмарочного легкомыслия. Они оглянулись: над ними как живой укор стоял Павел Шерлинг – в черном траурном костюме от «Хьюго Босс» и в белоснежной рубашке. Такой чужой, шикарный, неярмарочный, далекий.
– …Купил козак на ярмарке порося…
– Чешска одяг! Конечна распродажа!
– Эх, гуляла середа, пока была молода!
– У меня к вам серьезный разговор, а вы окосели от пива, – Шерлинг брезгливо кивнул на армаду пустых пивных кружек.
– Мы вас давно ждем. Жарко, – оправдывался Мещерский.
– Садитесь, партайгеноссе. – Кравченко уже было море по колено. – Эй, еще кружку пива!
Адвокат с опаской опустился на пластиковый стул – он явно боялся запачкать свой дорогой костюм. Но когда все та же сдобная дивчина принесла и ему холодного пива, присосался к кружке с жадностью и великим наслаждением.
– Мы вас, Павел Арсеньевич, ждем тут полтора часа, – сказал Мещерский.
– Меня в прокуратуре задержали, я и сам не ожидал, что так долго. – Шерлинг достал из кармана платок и промокнул губы. Он явно оценивал – можно ли вести с ними беседу.
– Ну? Какое же у вас к нам дело? – брякнул Кравченко.
– Шш-шш, тихо, не так громко. Вы привлекаете внимание. – Шерлинг помолчал. – Видите ли, дело вот в чем… Я не забыл тот наш прошлый разговор.
– Про убийство вашей жены?
– Пожалуйста, потише. Я нарочно вызвал вас сюда, не хотел говорить там, в замке.
– Что, неужели прослушку подозреваете?
– Я не знаю, но эти люди на все способны. Раз уж они пошли на убийство Лиды, то…
Кравченко и Мещерский переглянулись.
– В здешней прокуратуре вам сообщили какие-то новости? – прямо спросил Кравченко.
– Меня не интересуют ни их домыслы, ни их версии. – Шерлинг махнул рукой. – Я сам юрист. И я сам способен оценивать факты и доказательства. Но мне нужна информация, понимаете?
– Ну? – Кравченко закурил.
– Вы оба сразу произвели на меня положительное впечатление, – сказал Шерлинг. – Еще там, в Праге. А здесь вы единственные, кто… В общем, от вас одних я услышал правду. Вы сказали, что мою жену убили. Я понял это сразу, как только увидел ее там, внизу, во рву. – Шерлинг прикрыл глаза рукой. На его запястье тикал дорогой швейцарский хронометр в платиновом корпусе.
– Что вы хотите от нас? – спросил Кравченко.
– Мне нужна информация. Любая достоверная информация. Я готов щедро платить вам за сведения, способные пролить свет на эту трагедию, – ответил Шерлинг.
– Вам надо, чтобы мы поработали для вас частными детективами? – спросил Мещерский. – Но мы не можем…
Кравченко под столом наступил ему на ногу.
– Пока мы не располагаем никакой другой конкретной информацией, кроме той… ну… по поводу коврика вашей жены, – сказал он.
– Вы умны и наблюдательны, возможно, вы узнаете что-то еще. – Шерлинг выпрямился. – Вы наверняка уже в курсе многих вопросов. Я хочу, чтоб вы знали – дороже жены у меня не было человека. Даже моя дочь, она… В общем, я заплачу за любую достоверную информацию. Если же мне назовут имя убийцы, я заплачу двойную, тройную цену.
– Хорошо, мы согласны, – решительно кивнул Кравченко.
– Вадик! – воскликнул Мещерский.
– Мы согласны, Павел Арсеньевич. – Кравченко щурился от дыма. – И вы правы, мы уже в курсе некоторых вопросов. Правда, мы еще не вполне понимаем, имеют ли они отношение к убийству.
– Что вам известно?
– Нам известно… ну, женщины, сами понимаете, страшные сплетницы… Например, нам известно, что у вашей жены в прошлом были близкие отношения с Шагариным. Елена Андреевна даже не сочла нужным скрывать от нас то, что она с мужем и вы с женой всерьез помышляли о разводе.
Шерлинг выпрямился.
– Что вам известно еще? – спросил он тихо.
Мещерский смотрел на него, и внезапно сомнение закралось в его сердце: да полно, так ли это все? Такой видный мужик, молодой еще, энергичный, перспективный. А Шагарин… Он же намного старше Шерлинга. Как же это Лидия Антоновна могла-то, а? Или причиной всего был голый расчет? Деньги? Богатство Шагарина?