Но безусловно, Грейс выделялась даже на фоне собственных братьев и сестер. Кроме правильности черт ей досталась еще утонченность, которой не хватало остальным членам ее семьи. Благодаря этому она выглядела не просто как крепкая здоровая американская девушка (что можно было сказать о ее сестрах), а как настоящая аристократка. Не зря всю последующую жизнь вокруг нее то и дело возникали легенды об ее знатных предках. Единственное, что выдавало ее неаристократическое происхождение — это крупные руки, доставшиеся ей от многих поколений простых тружеников, зарабатывавших на жизнь тяжелым физическим трудом. Но когда Грейс стала знаменитой актрисой, она научилась не акцентировать внимание на этом единственном недостатке своей внешности.
В юности же на ее недостаточно изящные руки мало кто обращал внимание, не в таком уж аристократическом кругу она вращалась, чтобы там кому-нибудь было дело до подобной мелочи. Куда больше ее сверстников интересовала ее прекрасная фигура и нежная, словно светящаяся изнутри, кожа. Привлекательности Грейс добавляла и ее великолепная осанка — тут помогли занятия танцами и уверенная манера держаться, которую она приобрела на сцене.
К тому же она, перейдя в новую школу, быстро научилась использовать все ресурсы, какие у нее были благодаря деньгам семьи Келли, чтобы привлекать к себе внимание. «Она была из немногих девушек, у которых были собственные машины, — вспоминала ее школьная подруга Джейн. — С откидным верхом. У Грейс был, если не ошибаюсь, «Плимут» голубого цвета, который носился — аж дух захватывало. Каждый день мы ездили на хоккейные тренировки.» Судя по рассказам Джейн и других одноклассников, Грейс обожала быструю езду и обычно мчалась так, что подруги едва не визжали от страха. И эта привычка осталась у нее до конца жизни.
Грейс любила веселые шумные компании, всегда рада была развлечься, посмеяться, потанцевать. Обычно они с подругами по субботам собирались в баре, где пили молочные коктейли — что-то более крепкое им было еще не по возрасту, а закон нарушать они не стремились. После бара они шли в кинотеатр, где Грейс, как вспоминали ее приятели, всегда готова была всплакнуть над сентиментальной сценой. Ее любимым актером был Алан Лэдд, звезда фильмов-нуар, а любимой актрисой — Ингрид Бергман, холодная и прекрасная «главная девственница Голливуда», с которой через какие-то несколько лет критики будут сравнивать восходящую звезду Грейс Келли.
8. Пробуждение сексуальности
…Отношения между родителями и детьми стали более либеральными, более открытыми и свободными в наши дни. Один из позитивных факторов этого я вижу в том, что люди могут более открыто говорить о вещах, которые обычно старательно скрывались в прошлом. Процесс взросления никогда не был легким, не так ли?
Естественно, как только Грейс стала взрослеть и превращаться из неуклюжей толстушки в стройную красавицу, она резко начала нравиться мальчикам. А веселый нрав, бесшабашность и, конечно, машина с откидным верхом делали ее еще более привлекательной в их глазах. К шестнадцати годам у нее уже отбоя не было от кавалеров.
Первым ее серьезным увлечением стал Чарльз Харпер Дэвис, учившийся в элитной школе «Пенн Чартер Скул» в одном классе с ее братом Келлом. Отец Харпера Дэвиса был местным дилером фирмы «Бьюик», так что более подходящего парня вроде бы и найти было нельзя. Яркий, популярный, богатый — он был мечтой любой местной девушки и отличной кандидатурой в женихи. но не для дочери Джека Келли.
Он всегда строго контролировал все романы своих дочерей, и даже для своей любимицы Пегги не сделал исключения, когда она начала встречаться с неподходящим по его мнению молодым человеком. Что уж говорить о Грейс!
Джек Келли терпеть не мог отца Харпера Дэвиса, и к тому же не желал отдавать дочь за протестанта, а он прекрасно видел, что этот роман того и гляди завершится свадьбой. В 1944 году Харпер Дэвис окончил школу и собрался на войну, поэтому они с Грейс вполне могли пожениться, никого не спрашивая. Или не пожениться, а и того хуже — многие девушки перед уходом своих парней на войну все-таки уступали им, хотя в те годы девственность была не пустым звуком и добрачный секс мог сильно повредить репутации девушки. Как бы то ни было, Джек Келли в один прекрасный момент решил, что пора положить конец отношениям Грейс с Харпером Дэвисом, и потребовал, чтобы они расстались.
Грейс, конечно, расстроилась, но Джульетты из нее не получилось — возражать отцу она ни за что бы не решилась. Поэтому когда Харпер Дэвис явился в следующий раз, он получил недвусмысленную отставку.
Но видимо, это расставание все-таки далось Грейс нелегко, потому что после отъезда бывшего возлюбленного она, как говорится, «пустилась во все тяжкие». Она больше не стала заводить себе постоянного кавалера и строить с ним какие-то совместные планы на будущее. Теперь ее ухажеры менялись едва ли не каждую неделю, не оставляя больше шрамов в ее душе. Тем более что ее отца это вполне устраивало. «Ты можешь назначать ей свидания сколько твоей душе угодно, — прямо заявил Джек Келли одному из поклонников дочери, показавшемуся ему излишне рьяным. — Но не думай при этом, что ты на ней женишься». Судьбу своих отпрысков он собирался устроить сам, ну а пока не мешал им развлекаться. Лишь бы не шли против его воли.
И Грейс развлекалась. Причем так активно, что скоро стала считаться девушкой, с которой можно себе многое позволить. Подразумевался под этим петтинг — ручные ласки. А поскольку юноши, разумеется, хвастались своими «подвигами» в спортивных раздевалках, все были в курсе, какая девушка до чего позволят доходить. Кто-то давал погладить ногу над чулком, кто-то залезть под блузку, а кто-то, как Грейс, и нечто большее. До секса дело, конечно, не доходило, что впоследствии подтверждали и сами ее бывшие кавалеры, но все остальное она, по меткому выражению одного из них, «прошла от и до».
Сама Грейс к этим школьным шалостям относилась не слишком серьезно и спустя много лет, уже будучи княгиней, даже позволяла себе пошутить, когда вспоминала юные годы. Например, об автомобиле одного из своих постоянных парней, Чарли Фиша, она сказала: «Надеюсь, он наконец-таки нашел последнее успокоение на свалке. Подумать только, какие только истории могло бы порассказать его заднее сиденье!»
Правда, при всей своей раскованности она никогда не считалась доступной — своим кавалерам она позволяла многое, но ведь этим кавалером еще надо было стать. А она достаточно придирчиво относилась к выбору парней и ни за что бы не села в машину с первым встречным или тем, кто ей не слишком нравился.
«Она была довольно немногословна, — рассказывал один из ее бывших ухажеров писательнице Евен Робинс, первому биографу Грейс Келли. — Вместо того чтобы воображать и беспрестанно трещать только о себе самой, как это часто бывает у девушек-подростков, Грейс внимательно относилась к своим кавалерам. И каждый из них начинал чувствовать себя едва ли не королем». Другой подтверждал это и добавлял: «Если вам хотелось посидеть, она тоже садилась. Если вам хотелось танцевать, она танцевала. А если вы приглашали ее с собой на вечеринку, она ни за что не стала бы вешаться на шею другому парню. Она была вашей девушкой и оставалась ею».
9. Выбор пути — мечты и реальность
Желание стать танцовщицей было сильнее, чем желание стать актрисой. Я пыталась поступить в Беннингтон, потому что у них была великолепная программа обучения всем видам танцев. Там преподавала Марта Грэхем и другие замечательные педагоги. Я была в списке кандидатов, но не прошла по конкурсу.
К тому времени, как Грейс окончила школу, она уже была той «снежной королевой», которую скоро предстояло узнать всему миру. В кругу друзей она могла пошутить, похохотать, но на людях держалась с царственной холодностью, которая была, с одной стороны, результатом воспитания и привитых ей хороших манер, а с другой — следствием природной застенчивости, заставлявшей ее неуверенно чувствовать себя среди незнакомых людей.
Но как бы царственно она ни выглядела, все же она не была аристократкой, и вскоре после окончания школы ей напомнили, что она — всего лишь дочка разбогатевшего каменщика. Дело в том, что была у Грейс одна мечта, обычная в общем-то для юных девушек. Она хотела попасть на бал филадельфийской Ассамблеи. Это был самый старый и знаменитый в США бал, проводившийся еще с 1748 года, там собирался весь цвет общества, и все девушки города мечтали там побывать.
В любом другом городе США она непременно бы попала на бал. Но не в Филадельфии. Пожалуй, во всей стране не было другого такого сборища высокомерных снобов, ничуть не демократичнее тех, что когда-то не пустили Джека Келли на Королевскую регату. И хотя в Америке вроде бы была демократия, но для филадельфийского общества мало было быть олимпийским чемпионом и миллионером — каменщик для них всегда оставался каменщиком. И его дочери не место среди аристократических дебютанток. Так что Грейс Келли указали ее место, поселив в ее сердце ту же обиду, которая сжигала душу ее отца.
Но мечты мечтами, а надо было решать, куда поступать после окончания школы. Родители ей в этом были не помощники — их в тот момент интересовал только Келл, который как раз готовился к Королевской регате. Год назад он занял только второе место и рухнул на финише почти замертво, но сейчас был практически уверен в победе. Вот-вот должна была сбыться многолетняя мечта Джека Келли, и ни до чего другого сейчас ни ему, ни Маргарет не было дела.
В июне семья Келли в полном составе отправилась в Англию, чтобы увидеть заветный триумф. Келл оправдал возложенные на него надежды — 5 июля 1947 года он обошел всех и, финишировав первым, получил-таки заветные «Бриллиантовые весла».
И только после триумфального возвращения в Филадельфию и торжественного обеда, данного в честь Келла мэром, Джек и Маргарет вспомнили, что у них вообще-то есть еще и семнадцатилетняя дочь, которую надо куда-нибудь пристроить.
Сама Грейс хотела поступить в женский колледж Беннингтон, где очень хорошо преподавали танцы. Но туда было не так-то просто попасть — нужно было получить высокий балл по математике, а способности Грейс к точным наукам были не слишком велики. Да и в школе ее больше учили хорошим манерам, чем наукам.
Маргарет предложила проехаться по всем близлежащим женским колледжам и посмотреть, какой из них подойдет. Но это было бессмысленно — набор уже закончился, и, похоже, Грейс предстояло провести год дома.
Однако в дело вмешалась случайность. В Нью-Йорке они остановились у приятельницы Маргарет, Мэри Мэджи, которая и сама была актрисой, и дочь свою отправила учиться в Американскую академию драматического искусства. И тогда Грейс задала ей вопрос, который наверняка уже не раз приходил ей в голову, но который она вряд ли решилась бы озвучить, если бы сама судьба не подталкивала ее. «Как вы думаете, — спросила она, — могу ли я попасть в Американскую академию драматического искусства?»
И она, и Маргарет хорошо понимали, что отец будет против. Но Грейс ухватилась за эфемерную надежду, а ее мать, видимо, решила, что лучше вернуться хоть с каким-нибудь результатом, чем вообще с пустыми руками. И они попросили Мэри Мэджи организовать Грейс прослушивание.
Та согласилась и обратилась к администратору Академии. Но тот ответил: «Миссис Мэджи, я не могу принять ее. Набор закончен. У меня нет ни одного свободного места, мы забиты под самую завязку». На что она, по ее словам, ответила, что все понимает, но просит сделать исключение, ведь это любимая племянница самого Джорджа Келли. Это и решило дело — Джордж был уже очень знаменит, и в Американской академии драматического искусства у него было много почитателей. Грейс вручили роль, которую ей надо было подготовить, и пригласили на прослушивание.
В регистрационном журнале сохранилась запись, что Грейс Патриция Келли впервые предстала перед комиссией 20 августа 1947 года. Ее вес был сто двадцать шесть фунтов, рост — пять футов и шесть с половиной дюймов, цвет волос — «блондинка», пропорции — «хорошие», национальность — американка ирландского происхождения. И приписка в конце: «Племянница Джорджа Келли». Комиссия благосклонно отнеслась к Грейс, сочла ее вполне многообещающей, и после прослушивания она была зачислена в Академию.
Оставалось уговорить Джека Келли отпустить дочь в Нью-Йорк. К ее любительской игре на сцене он относился снисходительно, но уважения к актерской профессии не питал. Поэтому, услышав, куда поступила Грейс, он сразу же сказал «нет».
Но Маргарет на этот раз была на стороне дочери и стала уговаривать мужа отпустить ее учиться. В конце концов, тот сдался, согласившись, что нет смысла сидеть целый год без дела. К тому же он был уверен, что всегда робеющая в незнакомом обществе Грейс очень скоро сама бросит Академию и вернется домой. Как плохо он все-таки ее знал…
Перед отъездом успело произойти еще одно событие. Грейс все-таки лишилась девственности. «Я даже не поняла, как это произошло, — вспоминала она потом. — Я заехала к одной подруге, чтобы прокатиться вместе с нею, но той не оказалось дома. На улице шел дождь, а муж подруги сказал, что ее не будет до самого вечера. Я осталась, чтобы поболтать с ним, и так уж получилось, что мы с ним оказались в одной постели. Я даже не успела сообразить, почему и как».
Не то что бы это было так важно — рано или поздно это все равно должно было произойти, особенно с такой темпераментной девушкой, как она, которой предстояло жить в огромном, полном соблазнов городе. Но показательно то, что Грейс решилась на этот шаг до отъезда из дома, словно не желая оставлять незавершенные дела. Этот случайный роман с человеком, с которым она с тех пор больше никогда не встречалась, стал для нее некой финальной точкой. Детство закончилось, она покинула родной дом и отправилась покорять Нью-Йорк, чувствуя себя совершенно взрослой.
Глава III. В Нью-Йорке
10. Учеба
Когда я переехала в Нью-Йорк. твердо решив стать актрисой, у меня не было никаких иллюзий относительно того, сколько для этого потребуется времени и через что мне предстоит пройти.
В России существует очень распространенное заблуждение, что в США нет профессиональных актеров, а все звезды — бывшие бармены и официантки. На самом деле высокий процент самоучек говорит лишь о том, что в Америке не обязательно иметь актерское образование, чтобы попробовать себя на сцене или в кино. Но актерская школа там существует, и подавляющее большинство артистов либо учились в специальных учебных заведениях, либо занимались на курсах у кого-нибудь из опытных мастеров.
Примерно такая же картина была и в 40-50-е годы. Кто-то занимался на актерских курсах, параллельно подрабатывая (как Мэрилин Монро, например), а кто-то получал профессиональное образование, а уже потом выходил на сцену — как Грейс Келли.
Американская академия драматического искусства в то время была, пожалуй, самым крупным и престижным актерским учебным заведением в США. Из ее стен вышли Кэтрин Хэпберн, Лорен Бэккол, Керк Дуглас и много других знаменитых американских актеров. Преподавали там настоящие мастера, и обучение шло очень серьезное — ставили голос, пластику, учили актерскому мастерству, показывали технические приемы и т. д. Но при этом говорили прямо, что это все лишь наработка навыков, по-настоящему можно научиться играть, лишь выйдя на сцену.
Первой серьезной проблемой для Грейс стал голос. Точнее — акцент. К акценту в американском кино и сейчас предъявляются очень высокие требования. Иностранец, даже будь он самым талантливым артистом в мире, не может сделать карьеру в США, если не научится абсолютно чисто говорить по-английски. Ему так и придется всю жизнь играть второстепенные роли французских соблазнителей и русских шпионов. Так было на заре звукового кино, так осталось и по сей день.
Но и американцам, которые вроде бы с детства говорили на том языке, что нужно, тоже приходилось нелегко, особенно в те времена, когда телевидения еще не было, и поэтому местечковые диалекты были куда заметнее, чем сейчас. Все молодые актеры знали, что если не избавишься от техасского акцента, будешь всю жизнь играть ковбоев, а будешь заглатывать звуки — так и просидишь на комических ролях деревенщин-провинциалов.
Таки Грейс Келли сразу же услышала, что если она не избавится от филадельфийской гнусавости, не видать ей серьезных ролей. Чтобы заинтересовать потенциальных работодателей, она к такой аристократической внешности должна была приобрести и соответствующий выговор.
Ну что же, чего-чего, а работоспособности Грейс было не занимать, ее она унаследовала от обоих родителей. Она рьяно взялась за учебу и, не жалея сил, стала заниматься вырабатыванием правильной дикции и понижением диапазона своего излишне высокого голоса. Кроме того, ей надо было научиться правильно произносить согласные и выработать четкое произношение, без заглатывания окончаний. К тому же Грейс была перфекционисткой, поэтому не удовольствовалась занятиями в Академии, а стала еще брать частные уроки у оперного тенора Марио Фьорелло, который научил ее специальным упражнениям, делающим голос более грудным и звучным.
Результат этих занятий не заставил себя ждать — когда через пару месяцев Грейс приехала в гости к родным, ее произношение произвело настоящий фурор. От местного говора не осталось и следа, она говорила в точности как благородные английские леди. Впрочем, у ее друзей это временами вызвало хихиканье — уж очень высокопарно звучало ее аристократическое произношение в обычных бытовых условиях. Оно прекрасно смотрелось на светском приеме, но никак не на молодежной вечеринке. Но Грейс не смущалась, а на подначки приятелей с вызовом отвечала, что такое произношение — ее обязанность, часть ее будущей профессии.