Стэнли Вейнбаум Искупительная пирамида
Случалось ли вам когда-нибудь остаться разом без еды, без денег и без крыши над головой? Тогда вы легко сможете представить себе мое настроение в тот вечер, когда в мою комнату заглянул капитан Гаррис Хэншоу. Уточню, это была моя комната на ближайшие двадцать четыре часа, потом я должен был или полностью расплатиться, или выматываться ко всем чертям.
Неплохое положение для парня, который совсем недавно поднимал в небо ракеты, не так ли? Но я уже полтора года был безработным пилотом — отсюда все мои проблемы.
Я даже головы не поднял, когда услышал стук в дверь, — я ведь знал, что это может быть только квартирная хозяйка.
— Не время еще! — рявкнул я. — Имею право здесь сидеть!
— Ты имеешь полное право и дальше корчить из себя чертова дурня! — произнес Хэншоу.
— А что случилось? — спросил я, открывая дверь. — Поздновато для соболезнований, тебе не кажется?
— Пришел нанять тебя на работу, — отвечал он.
— Да-а? Должно быть, роскошное местечко. Возить в тачке песок или стричь травку на лужайках? Я ведь, черт возьми, такой голодный, что почти готов за это взяться — почти, но не совсем.
— Это работа пилота, — преспокойно заявил Хэншоу.
— Да кому нужен пилот с желтой карточкой? Кто доверит свой корабль трусу? Ты что, не знаешь, что Джека Сэндза навсегда вышвырнули?
— Заткнись, Джек, — коротко оборвал он меня. — Я предлагаю тебе работу под моим началом — пилотом в новой межпланетной экспедиции на Европу.
Тут уж я начал злиться. Понимаете ли, я ведь как раз возвращался с Европы, третьей луны Юпитера, когда укокошил гандерсоновское оборудование, и теперь у меня появилась дикая мысль, что Хэншоу просто пришел посмеяться над Джеком-недотепой.
Но он вовсе не шутил.
— Мне нужен пилот, которому я могу доверять, Джек. — Вот в точности его слова. — Не знаю ничего о твоей аварии с «Герой»: я как раз на Венере был. Но я тебя видел в деле и готов взять в команду.
— Слушай, Гаррис, — сказал я. — Если ты меня берешь, то послушай по крайней мере правду. Я угробил Гандерсона и его оборудование, верно, только второй пилот, этот чертов Крацка, забыл упомянуть некоторые подробности. Да, вахта была моя, правильно, но он не позаботился сообщить комиссии по расследованию, что до того я отдежурил его вахту — а потом еще свою. Я отдежурил две долгие вахты, а потом еще одну.
— Две долгие? — изумился Хэншоу. — Ты хочешь сказать — ты отдежурил шестнадцать часов перед вахтой приземления?
— Именно об этом я и говорю. Я тебе скажу то же самое, что говорил комиссии по расследованию, может быть, ты мне и поверишь. Они не поверили. Дело в том, что мой кристально честный напарничек любил заложить за воротник. Так что, когда он заявился на мостик, мягко говоря, не в форме, я отослал его проспаться и доложил об этом Гандерсону. Ну а что тот мог сделать? Достать из кармана запасного пилота? Ну и пришлось мне сажать. А у «Геры» был свой норов — она всегда при взлете-посадке любила малость порыскать носом — как спаниель в камышах. В обычном состоянии я с этим справлялся. Но, честно говоря, после шестнадцати часов вахты соображалка уже почти не варит. А напарничек спать не пожелал — вместо этого он торчал у меня за спиной и каркал под руку. До столбиков оставалось семьдесят футов, когда «Гера» резко дернулась, и Крацка прямо рехнулся.
Я заколебался.
— Не знаю в точности, как дело было. У меня ведь глаз на затылке пока нет. Крацка возился возле воздушного шлюза. Вдруг он завопил: «Она переворачивается!» — и ухватился за клапан. Я и глазом моргнуть не успел, как он открыл воздушный шлюз. Ну, мы были всего за семьдесят футов — даже еще меньше — над полем. Мы упали вниз, как переспелое яблоко с дерева. У меня не было времени даже пошевелиться. А о том, что дальше случилось, ты можешь прочесть в газетах.
— Только не это, — возразил Хэншоу. — Заканчивай сам.
— Двигатели взорвались. Крацка сломал запястье. Меня выкинуло из рубки управления и как следует приложило. Гандерсон и его профессора превратились в пятна на посадочном поле. Свидетели ничего толком не разглядели. Конечно, видели, как кто-то выпрыгнул с носа корабля после того, как двигатели гикнулись, но кто мог определить, который это из нас? И взрыв шарахнул по всему полю, так что было не разобрать, где что и где кто.
— Значит, были его показания против твоих?
— Да, должно быть. Но на поле знали, что вахта была моя, потому что я разговаривал с Землей, а кроме того, Крацку первого допросили. Я даже и не знал ничего обо всей суматохе, пока не очнулся в Большом Госпитале Милосердия две недели спустя. К тому времени Крацка уже дал показания, и я оказался козлом отпущения.
— Но как же комиссия по расследованию? Я нахмурился.
— Конечно, была комиссия по расследованию. Но ведь я докладывал Гандерсону, а он не мог свидетельствовать в мою пользу. А Крацка исчез.
— Они что, не могли его найти?
— Во всяком случае, я ничего об этом не знаю. Мы подобрали его в Нордвиле на Ио, потому что с Бриггзом приключилась лихорадка. Я его и не видел вообще, кроме тех минут, когда мы сменяли друг друга, а ты же знаешь, каково это, когда видишь человека только в рубке управления, да еще солнце слепит. — Я помолчал. — Вот поймаю я его однажды…
— Надеюсь, — резко выговорил Хэншоу. — Ну, теперь о светлом будущем. В состав экспедиции, кроме нас с тобой, входят Стефан Коретти, специалист по физической химии, да Ивар Гогрол, биолог. Это научный персонал.
— Да, но кто мой напарник-пилот? Вот что мне интересно.
— Разумеется, — согласился Хэншоу и кашлянул. — Твой напарник — Клер Эйвори.
— Клер Эйвори?
— Именно так, — хмуро подтвердил капитан. — Золотая Вспышка собственной персоной. Единственная женщина-пилот, имя которой записано на чаше Кэри. Победительница гонок Зенита в этом году.
— Она не пилот, — огрызнулся я. — Она гончая, получившая хорошую рекламу. Я так заинтересовался, что отдал десять баксов, чтобы увидеть эти гонки. Она была девятой, обогнувшей Луну. Девятой! Ты знаешь, как она победила? Гнала свою ракету практически при полном ускорении всю обратную дорогу, а потом тормозила в атмосфере, как метеор. Только метеоры, знаешь ли, сгорают. Вот что она сделала — рискнула, и ей повезло. Почему ты нанимаешь богатую идиотку, склонную к рискованным предприятиям, на такую работу?
— Я ее не нанимал, Джек. Ее наняла межпланетная служба — в рекламных целях. Межпланетная служба хочет показать себя добрым покровителем исследовательских работ. Так что Клер Эйвори берут для телевидения и газет, а тебя будут вежливо игнорировать. Если такой расклад тебя устраивает, то лови! — Он бросил мне конверт. — Посмотрим, как долго ты удержишь эту лицензию.
Один только вид знакомого голубого бланка заставил меня забыть Крацку, Клер Эйвори и даже голод!
Разумеется, меня узнали, как только я присоединился к группе возле ракеты. Нам предоставили «Ми-нос», старый корабль, но по виду можно было сказать, что управляться с ним будет нетрудно.
Клер Эйвори в жизни была даже лучше, чем на телеэкране. Пронзительно-синие глаза, золотые волосы. Золотая Вспышка, как называли ее газетчики. Уф-ф-ф!
Когда меня ей представили, она удостоила меня самым холодным кивком из всех возможных, как будто спешила заверить журналистов, что вовсе не по своему выбору она оказалась в одной команде с Джеком Сэндзом, обладателем желтой карточки. Коретти и Горгол были столь же нелюбезными. Я определенно встречался с Горголом раньше, но в этот момент не мог вспомнить где.
Ну так вот, наконец-то речи умолкли, фотографы всласть наснимали Золотую Вспышку, и мы с ней вошли в рубку управления. На взлете солировала наша неподражаемая Клер, а я был на подхвате.
Она оказалась еще хуже, чем я ожидал. «Минос» был прекрасно сбалансированным кораблем, но она его раскачивала, точно колыбель младенца. Она принимала передачу от радиостанции на поле, и до меня доносилось повизгивание репортеров: «…тяжело нагруженный. И вот — корабль снова раскачивается. Но вот он набирает высоту. Теперь огни перестали колебаться, пламя выходит красивым столбом. Трудный взлет, даже для Золотой Вспышки». Трудный взлет! Тьфу ты!
Я наблюдал за красным поплавком, указателем горизонта, и это оказалось кстати. Внезапно поплавок едва не вылетел из трубки, и я услышал, как девушка испуганно сглотнула воздух. Это больше не было качанием колыбели — мы по-настоящему накренились!
Я сильно шлепнул ее по рукам и вцепился в рычаг. Полностью отключил нижние двигатели, предоставив кораблю свободно падать, потом пустил поток пламени через правые боковые. С трудом, но мы выровнялись, и я пустил в ход двигатели, прежде чем мы потеряли сотню футов высоты. А внутреннее радио все еще болтало: «Они накренились! Нет, они снова выравниваются, но что это был за крен! Она настоящий пилот, эта Золотая Вспышка!»
— Золотая Вспышка! — повторил я не без сарказма.
— Желтый Джек! — отрезала она.
До самой Европы мы не сказали друг другу ни слова.
Расписание полета было составлено так, что я обычно ел и спал одновременно с Коретти, а Горгол и Хэншоу жили в одном ритме с Клер. Коретти держался довольно прохладно, но не задирался, а потому, можно сказать, мы ладили.
Так тянулись утомительные недели пути. Солнце сжалось до одной пятой своего обычного диаметра, зато Юпитер вырос в громадную сферу и закрыл полнеба своими кольцами.
Европа — цель нашего путешествия — в некотором роде самая странная малая планета Солнечной системы. На поверхности, обращенной к Юпитеру, видны горы и лощины: у Европы, как и у Луны, одна сторона поверхности всегда обращена к ее планете. Здесь, в обширных впадинах, собирается вся скудная атмосфера этого крошечного мирка, здесь же собрана вся вода в виде небольших озер и прудов в долинах между горными хребтами, которые часто пронизывают тоненький слой воздуха и тонут в пустоте космоса.
В астрономических таблицах Европа прозаически характеризуется рядом цифр: диаметр — 2099 миль, период — 3 дня, 13 часов, 14 секунд, расстояние от планеты — 425 160 миль. В астрономических таблицах нет сведений о тонкой пленке жизни в долинах, о потоках воздуха, омывающих горные склоны, о влиянии на эти потоки приливов и отливов Юпитера, не говорится о спорах, которые иногда путешествуют по воздуху от долины к долине, а иной раз и между спутниками Юпитера.
И ни в одной таблице вы не найдете сведений о странных существах, которые то и дело выползают из воздушных озер на купающиеся в вакууме вершины. Покойный Гандерсон почему-то называл их «леопардами».
Согласно расписанию, мы должны были приземлиться к концу долгой вахты Клер. Я выбрался из своей каюты на час раньше и поднялся в рубку. Хэншоу попросил меня указать место посадки предыдущей экспедиции, а заодно я собирался ненавязчиво проконтролировать действия нашей красавицы. Мы находились на расстоянии семидесяти или восьмидесяти миль от поверхности, но здесь не было ни облаков, ни воздушных помех, и долины лежали под нами, точно рельефная карта.
Несмотря на это, адски трудно было найти долину Гандерсона; выжженная нашими двигателями площадка с тех пор заросла, и я мог положиться только на свою память, потому что, разумеется, все карты были потеряны вместе с «Герой».
Через некоторое время я узнал ряд узких параллельных долин и указал Клер на солончаковое озеро в центре одной из них.
— Вот здесь. Но имейте в виду — она узкая и глубокая, трудное место для посадки.
Она бросила на меня испепеляющий взгляд, но ничего не сказала. Однако у меня из-за спины неожиданно послышался чей-то голос:
— Левее! То, что нам нужно, — левее. Оно… там легче сесть.
Гогрол! Ничего себе!
— Выйдите из рубки! — рявкнул я.
Он пробормотал что-то и вышел. Но я засомневался. «Легче приземлиться» — это был полный бред, но долина выглядела чертовски знакомой! На самом деле я вовсе не был уверен, но вроде бы Гогрол указал на долину Гандерсона.
Клер нервно закусила губу. «Минос» уже начал наклоняться под неопытной рукой девушки. Хотя это не было опасно, пока нас отделяло от планеты еще десять или двенадцать миль, но ее поверхность упорно приближалась.
— Осторожнее, мэм! — посоветовал я. — Здесь нет атмосферы, в которой так удобно гасить лишнюю скорость.
Внезапно она завизжала:
— Так возьмите! Возьмите!
И сунула рычаг мне в руки. А потом отпрянула и сжалась в комок, безутешно рыдая, а ее золотые волосы рассыпались по лицу.
Я взял на себя управление, выбора у меня не было. Я выровнял «Минос», а затем начал опускаться на вспомогательных двигателях. Это было нетрудно: при низкой силе тяжести на Европе ускорение свободного падения также было ниже привычного, и у меня оставалась уйма времени для маневров.
Я начал понимать, как позорно мало знала Золотая Вспышка о вождении ракеты, и, вопреки самому себе, почувствовал к ней сильную жалость. Но зачем ее жалеть? Каждому известно, что Клер Эйвори — попросту богатая сорвиголова, испорченная деньгами и репортерами-подхалимами. Чтобы всеми презираемый Джек Сэндз ее жалел? Вот смеху-то!
Нижние двигатели нагрелись и брызнули пламенем, превращая бурую поверхность долины в черную золу, смешанную с огнем. Теперь я опускался очень медленно, потому что ничего было не видно внизу, кроме огненной поверхности взрывной волны, и я следил за показателем горизонта, словно от этого зависела моя жизнь — впрочем, так оно и было.
Я знал, что разбрызгивание огня начинается в такой плотности воздуха на высоте четырехсот футов, но дальше возможны были только догадки. А нам нужно было приземлиться достаточно медленно, чтобы не повредить корму. И, раз уж я об этом упоминаю, мы сели очень мягко. Я даже не думаю, что Клер Эйвори это почувствовала, пока я не отключил двигатели.
Она смахнула слезы рукавом и с вызовом взглянула на меня, но прежде чем она успела заговорить, Хэншоу открыл дверь и похвалил:
— Отличная посадка, мисс Эйвори!
Клер встала. Она вся дрожала, и я думаю, при земном притяжении она бы упала назад, в пилотское кресло, потому что я видел, как трясутся ее колени.
— Посадила не я, — созналась она хмуро. — Это мистер Сэндз опустил нас на поверхность.
И тут моя жалость достигла высшей точки.
— Но ведь это не моя вахта, — напомнил я. — Смотрите! — Хронометр показывал три минуты до начала моего дежурства. — Мисс Эйвори выполнила всю тяжелую работу…
Но она уже ушла.
Жизнь на Европе началась буднично. Понемногу мы понизили атмосферное давление в «Миносе», чтобы согласовать его с внешним. Сначала с Коретти, а потом с Клер Эйвори случились приступы высотной болезни, но на исходе двадцатого часа все мы достаточно акклиматизировались.
Мы с Хэншоу первыми отважились выйти на поверхность планеты. Я тщательно изучил долину, но все эти каньоны и канавы сильно смахивают друг на друга. Я помнил, что высоко на скале, в том месте, где мы тогда посадили «Геру», росли поющие кустарники, но теперь из-за наших двигателей все кусты в округе превратились в горстку золы.
Не удалось также найти приметного узкого ущелья, ведущего в соседнюю долину.
— Боюсь, что я пролетел мимо долины Гандерсона, — признался я капитану Хэншоу. — Наверное, она следующая слева, а с этой она соединяется проходом. Если я прав, то сюда я ходил несколько раз на охоту.
Внезапно я вспомнил, как Гогрол указывал на левую долину.
— Говоришь, проход есть? — задумчиво повторил Хэншоу. — Тогда лучше останемся здесь. Можно ходить в долину Гандерсона и там работать. Ты уверен, что нам не придется использовать кислородные шлемы?
— Если это та самая тропа, я уверен. Но с чем работать в долине Гандерсона? Я думал — это исследовательская экспедиция.
Хэншоу бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся. И тут я увидел, что Гогрол смотрит в иллюминатор «Миноса». Я подошел поближе к капитану, но в этот момент люк открылся и вышла Клер Эйвори.
Она посмотрела на Хэншоу, который внимательно изучал выжженный участок почвы, где покоился «Ми-нос», а потом вдруг направилась ко мне.
— Джек Сэндз, — произнесла она с некоторым вызовом, — я должна извиниться. Не думайте, что я прошу извинения за мое мнение о вас, — нет, только за то, как я себя вела по отношению к вам. В таком тесном обществе, как это, нет места для вражды, и, насколько это от меня зависит, ваше прошлое с настоящей минуты — ваше личное дело. Более того, я хочу вас поблагодарить за вашу помощь во время взлета и во время посадки.
Я так и вылупился на нее. Ведь это извинение должно было стоить ей немало, потому что Золотая Вспышка была гордая молодая леди, и я заметил, как она моргает, чтобы скрыть слезы. Я сказал примирительно:
— О’кей. Вы придерживаете свое мнение обо мне про себя, а я поступаю так же с моим мнением о вас.
Она покраснела, потом улыбнулась и признала:
— Наверно, я паршивый пилот. Терпеть не могу взлеты и посадки. По правде говоря, «Миноса» я просто боюсь. До того времени, как мы выбрались с Янг Филд, я едва ли управляла чем-нибудь побольше своей маленькой гоночной ракетки.
— Но зачем? — спросил я в полной растерянности. — Если вы настолько терпеть не можете управлять ракетой, зачем этим заниматься? Только для рекламы? Да со всеми вашими деньгами вам и реклама не нужна, вы же знаете.
— О, с моими деньгами! — раздраженно повторила девушка. Она отвела взгляд и неожиданно вздрогнула. — Смотрите! — воскликнула она. — Там, над вершинами, что-то движется — похоже на большой шар! И высоко, где совсем нет воздуха!
Я поднял голову.
— Это всего лишь пузыристая птица, — объяснил я с равнодушным видом.
Я-то много таких повидал, они были самыми простыми подвижными формами жизни на Европе. Но Клер, конечно, встречалась с ними впервые, и ей было ужасно интересно.