На следующей странице детским почерком на листке бумаги было написано:
"Если бы вместо обычной глины
Я могла бы взять самые красивые вещи,
Например, радугу,
Или облака, или песенку птицы,
Может быть, тогда, милая мамочка,
Если бы я все это перемешала,
Я бы по-настоящему вылепила тебя"
Ниже: «Я люблю тебя! Поздравляю с праздником!» и подпись карандашом: «Рэгс».
Каррас закрыл глаза. На сердце стало тяжело от случайной встречи с чужим прошлым. Он отвернулся и стал ждать, когда закипит кофе. Выкинь все из головы! Немедленно! Прислушиваясь к бульканью закипающего кофе, он почувствовал, как у него задрожали руки, жалость вдруг переросла в слепую ярость, в злость на эту болезнь, на эту боль, на страдания детей и на хрупкость тела, на чудовищную и непреодолимую разрушительную силу смерти.
«...Если бы вместо обычной глины...»
Злоба снова медленно превращалась в сострадание, в беспомощную жалость.
«...амые красивые вещи...»
Больше он не мог ждать. Он должен идти... Должен что-то сделать... помочь... попытаться...
Каррас вышел из кухни. Проходя мимо гостиной, он заглянул в дверь и увидел, что Крис лежит на диване и рыдает, а Шарон сидит рядом и пытается ее успокоить. Он отвернулся и пошел наверх, в спальню. Бес отчаянно ругал Мэррина:
– ...все равно ты бы проиграл! И ты знал это! Ты подонок, Мэррин! Скотина! Вернись! Вернись и... – Каррас перестал слушать.
«...или песенку птицы...»
Он посмотрел на Регану. Ее голова была повернута в сторону. Приступ бесовской ярости продолжался.
«...самые прекрасные вещи...»
Он медленно подошел к своему стулу, и только тогда заметил, что Мэррина в комнате нет. Когда же Дэмьен направился к Регане, чтобы измерить давление, то споткнулся о распростертое на полу тело. Мэррин лежал возле самой кровати, безвольно раскинув руки, лицом вниз. В ужасе Каррас опустился на колени, перевернул тело и увидел страшное, посиневшее лицо. Он взял его за руку в надежде нащупать пульс. Жгучая, невыносимая боль пронзила его сердце: Мэррин был мертв!
– ...священная напыщенность! Умер, да?
Умер? Каррас, вылечи его! – заорал бес. Верни его, дай нам закончить, дай нам...
«Сердечная недостаточность. Коронарная артерия не выдержала...»
– О Боже всевышний! – чуть слышно простонал Каррас, закрыл глаза и затряс головой. Он не хотел, не мог поверить. В безумном порыве горя он изо всей силы сжал бледное запястье Мэррина, будто хотел выжать из мертвых сухожилий пропавшее биение жизни.
– ...набожный...
Каррас заметил крошечные таблетки, раскатившиеся по всему полу. Нитроглицерин. Глазами, красными от слез, он посмотрел на мертвое тело Мэррина. «...идите и отдохните немного, Дэмьен...»
– Даже черви не будут жрать твои останки, ты...
Каррас услышал слова беса, и его заколотило от злобы.
Не слушай!
– ...гомосек...
Не слушай! Не слушай!
На лбу у Карраса вздулись пульсирующие жилы. Он поднял руки Мэррина и стал осторожно складывать их на груди.
Плевок вонючей слюны угодил прямо в глаз Мэррину.
– Последний обряд! – обрадовался бес, запрокинув голову, и дико захохотал.
Некоторое время Каррас молча смотрел на плевок и не шевелился. Он ничего не слышал, кроме шума приливающей к голове крови. Потом очень медленно, весь дрожа, поднял голову. На его багровом лице застыла маска ненависти и злобы.
– Ты, с-сукин сын, – прошептал он, и эти слова рассекли воздух, как сталь. – Ты, подонок! – Хотя он не шевелился, каждый мускул его был напряжен, и жилы на шее натянулись, как веревки.
Бес перестал смеяться и зло уставился на него.
– Ты проиграешь! Ты всегда проигрывал!
– Да, ты прекрасно расправляешься с детьми! – Дэмьен дрожал, как в лихорадке. – С маленькими девочками! А ну-ка, давай посмотрю, способен ли ты на что-нибудь большее! Давай же, попробуй! – Он выставил свои огромные руки и медленно поманил к себе. – Давай, ну, давай же! Попробуй, возьми меня! Оставь девочку, возьми МЕНЯ!
Крис и Шарон услышали, что в спальне Реганы происходит нечто странное. Крис сидела возле бара, Шарон смешивала напитки. Она поставила водку и тоник на стойку бара, и тут обе женщины одновременно поглядели наверх. Послышался звук падающего тела. Потом удары по мебели, по стенам. И голос... беса? Да, беса. Были слышны его ругательства. Но голос был уже немножко другим. Он менялся. Каррас? Пожалуй, Каррас мог говорить таким голосом. Но ЭТОТ голос был громче. И глубже.
– Нет, я не позволю тебе обижать их! Ты не посмеешь причинить им зло! Ты...
Крис уронила стакан и вздрогнула от звука разбившегося стекла. В ту же секунду они вместе с Шарон выбежали из кабинета, помчались вверх к спальне Реганы.
Они увидели, что ставни, снятые с петель, валяются на полу, а окно!.. Стекло было полностью высажено!
Встревоженные женщины кинулись к окну, и в эту секунду Крис увидела Мэррина, лежавшего на полу возле кровати. Она замерла. Потом подбежала к нему, нагнулась, и у нее тут же перехватило дыхание.
– О Боже! – закричала она. – Шарон! Шар, подойди! Скорее, сюда!
Шарон выглянула в окно, тоже вскрикнула и рванулась к двери.
– Шар, что случилось?
– Отец Каррас! Отец Каррас!
Рыдая, она вылетела из комнаты, а Крис встала и подошла к окну. Она смотрела вниз, и сердце ее в эту минуту готово было вырваться из груди. В самом конце лестницы, на М-стрит, окруженный собравшейся толпой, беспомощно лежал Каррас.
От ужаса она не могла шевельнуться и стояла, как парализованная.
– Мама?
Слабенький, тоненький голосок, дрожащий от слез, позвал ее откуда-то сзади. Крис окаменела. Она боялась верить.
– Что случилось, мама? Пожалуйста, подойди ко мне! Мамочка, пожалуйста! Я боюсь! Я...
Крис обернулась. Она увидела детские слезы, умоляющее родное лицо и бросилась к кровати.
– Рэгс, моя маленькая, моя крошка! О, Рэгс...
...Шарон неслась к дому иезуитов. Она вызвала Дайера, – тот сразу же вышел в приемную, – и все ему рассказала. Дайер побледнел.
– Вы вызвали «Скорую помощь»?
– О Боже, я об этом как-то не подумала!
Дайер быстро проинструктировал дежурного у телефона и кинулся вперед. Шарон едва успевала за ним. Они перебежали улицу и спустились по ступенькам вниз.
– Дайте мне пройти! Расступитесь! – Проталкиваясь через зевак, Дайер слышал обрывки реплик: «Что произошло?» – «Какой-то тип упал с лестницы». – «Вы видели?» – «Наверное, напился. Видите, его рвало». – «Ну, пошли, а то опоздаем в...» Наконец Дайеру удалось протиснуться внутрь кольца, и он застыл на миг от чувства неутешного горя и скорби. Каррас лежал на спине, около головы его растекалась лужа крови. Он безразлично смотрел в небо, рот был слегка приоткрыт. Но вот он заметил Дайера и слегка шевельнулся. Как будто хотел сказать ему что-то очень важное и срочное.
– Ну-ка, разойдись! А ну, отойдите! – К толпе подошел полицейский.
Дайер опустился на колени и положил ладонь на разбитое лицо. Как много порезов! Из уголка рта струйкой стекала кровь. – Дэмьен... – Дайер запнулся и постарался справиться с комком, подкатившим неожиданно к горлу. Он увидел слабую улыбку, озарившую лицо Карраса, и придвинулся поближе.
Каррас медленно дотянулся до руки Дайера и, глядя ему прямо в глаза, сжал ее слабеющими пальцами.
Дайер еле сдерживал слезы. Он придвинулся еще ближе и прошептал ему прямо на ухо:
– Ты хочешь исповедаться, Дэмьен?
Каррас снова сжал ему руку.
Дайер немного отодвинулся и медленно перекрестил его, произнеся слова отпущения грехов:
– Ego te absolve...[15] – Слеза выкатилась из глаза Карраса, и Дайер почувствовал, что он еще сильнее сжимает его руку.
– in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sarcti. Amen.[16]
Дайер склонился над Каррасом, подождал немного и прошептал ему на ухо:
– Ты... – И тут же осекся, почувствовав, что рука Карраса разжалась. Он посмотрел на него и увидел, что глаза Дэмьена наполнились покоем и чем-то еще: какой-то таинственной радостью от того, что сердце наконец-то перестало страдать. Глаза устремились в небо, но они уже ничего не видели в этом мире.
Медленно и очень нежно Дайер опустил Каррасу веки. Вдали послышалась сирена «Скорой помощи». Он хотел сказать: «Прощай», но не смог, а только опустил голову и заплакал. Подъехала «Скорая». Санитары положили тело Карраса на носилки, задвинули их в машину. Дайер тоже залез внутрь и сел рядом с врачом. Он нагнулся и взял Карраса за руку.
– Вы ему больше ничем не поможете, святой отец. – Врач пытался говорить как можно мягче. – Не расстраивайте себя. Вам не надо ехать.
Дайер не сводил глаз с разбитого лица и отрицательно качал головой.
Врач посмотрел на дверцу, около которой терпеливо ждал шофер, и кивнул ему. Дверца захлопнулась.
Шарон стояла на тротуаре и молча наблюдала, как «Скорая» медленно скрывается за углом.
Врач посмотрел на дверцу, около которой терпеливо ждал шофер, и кивнул ему. Дверца захлопнулась.
Шарон стояла на тротуаре и молча наблюдала, как «Скорая» медленно скрывается за углом.
Вой сирены будоражил ночь и несся над рекой, но потом шофер, видимо, вспомнив, что спешить уже некуда, отключил сигнал. Стало совсем тихо, и река вновь обрела покой.
Эпилог
Стоял конец июня. В спальне Крис собирала вещи, и яркие солнечные лучи пробивались через стекло. Она положила цветастую кофточку в чемодан и закрыла крышку.
– Ну вот и все, – сказала она Карлу. Тот закрыл чемодан на ключ, и Крис пошла к Регане.
– Эй, Рэгс, ты готова?
* * *Прошло уже шесть недель после смерти священника и после того, как Киндерман закрыл дело, хотя не все было выяснено до конца. Крис могла только догадываться о случившемся, и частые размышления доводили ее до того, что она нередко просыпалась среди ночи в слезах.
Киндерман тоже не мог успокоиться. Смерть Мэррина наступила от острой сердечной недостаточности. Но Каррас...
– Интересно, – сопел Киндерман в попытках добраться до истины. – Это не девочка. В тот момент она была крепко связана смирительными ремнями. Очевидно, сам Каррас убрал ставни и выбросился из окна. Но зачем? От страха? Или в попытке избежать чего-то ужасного? Нет! – Киндерман сразу же отбросил эту версию. Если бы Дэмьен хотел уйти, то вышел бы спокойно через дверь, тем более что Каррас был не из тех, кто бежит в минуту опасности.
Тогда чем объяснить этот прыжок?
Киндерман решил поискать ответ в показаниях Дайера, который говорил, что у Карраса были большие эмоциональные перегрузки: чувство вины перед матерью, ее смерть, проблема его собственной вины. Когда Киндерман добавил к этому несколько бессонных ночей, вину перед неизбежной смертью Реганы, издевки беса, принимавшего облик его матери, и удар, нанесенный смертью Мэррина, он с грустью заключил, что у Карраса помутился разум. Кроме того, расследуя смерть Дэннингса, детектив вычитал в книгах, что во время изгнания бесов священники часто и сами становились одержимыми, когда этому благоприятствовали обстоятельства: сильное чувство вины, желание быть наказанным плюс сильная самовнушаемость. Каррас был к этому предрасположен. Звуки борьбы, меняющийся голос священника, который слышали Шарон и Крис, – все это также подтверждало гипотезу Киндермана.
Однако Дайер не согласился с таким предположением. Он снова и снова приходил поговорить с Крис, пока девочка выздоравливала и набиралась сил. Он всякий раз спрашивал, в состоянии ли Регана вспомнить, что же все-таки случилось в комнате в тот вечер. Но ответ был всегда один: «Нет».
Дело было закрыто.
* * *...Крис заглянула в спальню Реганы и увидела, что девочка сидит, обняв двух плюшевых зверей, и недовольно смотрит на упакованный чемодан на кровати.
– Ну как, ты уже уложила вещи, крошка? – спросила Крис. Регана, такая худенькая и слабая, с черными кругами под глазами, посмотрела на нее:
– Не хватает места вот для них!
– Ну, ты же все равно не сможешь взять сейчас всех, дорогая. Оставь их, а Уилли все привезет. Пойдем, кроха, а то опоздаем на самолет.
В полдень они улетали в Лос-Анджелес, оставляя Шарон и Энгстромов собирать вещи. Потом Карл на «ягуаре» должен был привезти домой все оставшееся.
– Ну, ладно, – нехотя согласилась Регана.
– Вот и хорошо. – Крис, услышав звонок, быстро спустилась по лестнице и открыла дверь. На пороге стоял отец Дайер.
– Привет, Крис! Я зашел попрощаться.
– О, я очень рада! Я как раз сама собиралась к вам. – Она сделала шаг назад. – Заходите.
– Да нет, не стоит, Крис. Я знаю, что вам некогда.
Крис молча взяла его за руку и втащила в зал:
– Прошу вас. Я как раз собиралась выпить кофе.
– Ну, если вы уверены, что...
Она была уверена. Они пошли на кухню, сели за стол, выпили по чашечке кофе, поговорили о мелочах, а в это время Шарон и Энгстром продолжали заниматься багажом, бегая по всему дому.
Крис заговорила о Мэррине: она была очень удивлена, увидев так много известных людей – и американцев, и иностранцев – на его похоронах. Потом они помолчали, и Дайер принялся грустно разглядывать свою чашку. Крис без труда отгадала его мысли.
– Регана ничего не помнит, – произнесла она. – Простите. Иезуит молча кивнул. Крис взглянула на свой нетронутый завтрак. На тарелке все еще лежала роза. Она взяла ее и в задумчивости повертела в руках стебелек.
– А он так и не увидел ее, – прошептала Крис, ни к кому не обращаясь. Потом посмотрела на Дайера и встретила его взгляд.
– А как вы думаете, что же произошло на самом деле? Как неверующая, – тихо спросил он, – вы считаете, что она и в самом деле была одержима?
Крис опустила глаза и задумалась, продолжая поигрывать цветком.
– Что касается Бога, то я действительно в него не верю. До сих пор. Но когда речь идет о дьяволе, тут совсем другое дело. В это я поверить могу. И я верю. В самом деле! И не только после того, что случилось с Рэгс, а вообще. – Она положила цветок. – Вот вы обращаетесь к Богу. Представьте, сколько он должен отдыхать от наших просьб и молитв, чтобы они ему не надоели, если он, конечно, существует. Вы понимаете, о чем я говорю? А дьявол постоянно сам создает себе рекламу. Он везде, он всюду совершает сделки.
– Но если все зло мира заставило вас поверить в существование дьявола, то что вы скажете насчет всего добра, которое есть в мире?
Она задумалась и отвела глаза в сторону. Потом посмотрела на тарелку.
– Да... да, – тихо согласилась Крис. – Об этом стоит подумать.
Со дня смерти Карраса печаль настолько глубоко вошла в ее сознание, что оставалась в нем и по сей день. Хотя впереди она предвидела светлые дни и все время вспоминала слова Дайера, которые он произнес, провожая ее до машины после похорон Карраса.
– Вы не могли бы зайти ко мне? – спросила она тогда.
– Я бы с удовольствием, но боюсь опоздать на праздник, – ответил он.
Крис была поражена.
– Когда умирает иезуит, – пояснил Дайер, – у нас всегда праздник. Для него это только начало, и мы должны отметить это событие.
У Крис мелькнула еще одна мысль.
– Вы говорили, что у отца Карраса была проблема с верой? Дайер кивнул.
– Я не могу в это поверить, – сказала она. – Я никогда в жизни не встречала такой набожности.
– Такси уже здесь, мадам, – доложил появившийся Карл.
Крис вышла из задумчивости:
– Спасибо, Карл. Все в порядке. – Она встала, и Дайер вслед за ней поднялся из-за стола.
– Нет-нет, вы оставайтесь, святой отец. Я сейчас вернусь. Я только поднимусь за Рэгс.
Крис ушла, а Дайер вновь принялся размышлять над последними непонятными словами Карраса, над криками, которые слышали перед самой его смертью. Здесь что-то скрывалось. Но что? Этого-то он и не понимал. И Крис, и Шарон вспоминали только какие-то смутные обрывки фраз. Дайеру отчетливо вспомнилась затаенная радость в глазах умирающего священника. Этот странный блеск не давал ему покоя, было в них что-то похожее на... триумф? Дайер не был уверен в этом, но от такой мысли ему почему-то стало легче.
Он встал, вышел в зал, прислонился к двери и, засунув руки в карманы, молча стал наблюдать, как Карл помогает укладывать багаж в такси. Воздух был горячим и влажным. Дайер вытер взмокший лоб и услышал, что Крис спускается вниз. Она вышла, держа Регану за руку. Мать и дочь подошли к Дайеру, и Крис поцеловала его в щеку, а потом, коснувшись его рукой, заглянула прямо в глаза.
– Все в порядке, – сказал он и улыбнулся. – Мне почему-то кажется, что все будет хорошо.
Крис кивнула:
– Я позвоню вам из Лос-Анджелеса. Ждите.
Дайер посмотрел на Регану. Она нахмурилась, взглянув на него, будто вспоминая что-то, потом протянула руки. Дайер нагнулся, и она его поцеловала.
Крис отвернулась.
– Ну, пошли, – сказала она, взяв Регану за руку. – Мы опоздаем, кроха. Пошли.
Дайер, не отрываясь, смотрел, как они шли к машине, и махал им на прощание. Крис послала ему воздушный поцелуй и быстро села в такси вслед за Реганой. Карл уселся рядом с шофером, и такси тронулось. Дайер дошел до поворота и все смотрел им вслед. Вскоре машина повернула за угол и скрылась. Сзади раздался скрип тормозов. Священник оглянулся и увидел полицейскую машину, из которой выходил Киндерман. Детектив не спеша обошел автомобиль и проковылял к Дайеру, приветливо махнув ему рукой.
– Я пришел попрощаться.
– Вы опоздали.
Киндерман остановился и поник. – Уже уехали?
Дайер кивнул.
Киндерман посмотрел на улицу и горестно покачал головой. Потом обратился к Дайеру:
– Как девочка?
– Все в порядке.
– Это хорошо. Очень хорошо. А остальное меня не интересует. Ну, ладно. Надо возвращаться на работу. До свидания, святой отец.
– Он повернулся и шагнул к машине, потом Остановился и, раздумывая о чем-то, уставился на Дайера.