— Ноэль!
— Да, папа.
— Спустись сюда, cherie.[37]
— Я убираю солдатиков, как ты сказал.
— Это можно сделать потом. А сейчас сбегай к Слокумам и позови сюда мисс Бекки Снайдер. У меня есть разговор к вам обеим.
— А Бекки и так уже здесь, папа. Она принимает ванну.
Рене вздрогнул от неожиданности:
— Принимает ванну?!
Многочисленные трещины и полости в стенах здания создавали превосходную акустику, и теперь к их разговору подключился еще один голос, уже не детский:
— У Слокумов вода течет еле-еле, надо ждать целый день, пока ванна наберется. Вот я и подумала… это же такой пустяк, Рене.
— Пустяк?! — воскликнул он вполголоса.
Ситуация и без того была достаточно пикантной. «Ничего себе пустяк!» Да любой случайный визитер, узнав, что Бекки принимает здесь ванны, неминуемо сделает вывод, что она здесь и ночует. Он представил себе, как путано объясняет миссис Макинтош, супруге декана своего факультета, почему на втором этаже его дома плещется в ванне мисс Бекки Снайдер.
И если здесь, в Америке, его объяснения еще как-то могли сработать, то во Франции он не стал бы даже и пытаться.
Его дочь, Ноэль, спустилась вниз. В свои двенадцать, светловолосая и хрупкая, она очень походила на его покойную жену, и это сходство прежде вызывало у него тревогу. Но со временем она физически окрепла, теперь не уступая в этом плане своим американским сверстницам; после чего отцовские заботы сосредоточились на ее образовании, которое, как он решил, должно быть не хуже, чем у французских девочек.
— Ты не забыла, что завтра начинается учебный год?
— Угу.
— Что это значит?
— Это значит «да, папа».
— Я теперь буду занят больше, чем когда-либо прежде.
— Все из-за этой воды?
— Да, из-за этой воды — только представь, на сколько ванн для Бекки ее хватило бы. У меня даже будет своя маленькая электростанция, построенная Фондом. Вот поэтому я составил особое расписание и попросил секретаршу сделать три копии — для тебя, для меня и для Бекки. Мы приклеим кармашек к обложке твоей математики, чтобы ты хранила в нем свою копию. Будь внимательна, потому что, если ты ее потеряешь, весь день у нас может пойти наперекосяк.
Ноэль нетерпеливо заерзала на стуле.
— Я вот чего не пойму, — сказала она, — почему мне нельзя быть такой, как другие девочки? Почему я должна сверх школьных занятий еще забивать голову всякой дребеденью?
— Где ты нахваталась таких слов?
— Нет, ты скажи, почему я не могу быть такой, как все.
— Значит, ты уже не хочешь заниматься музыкой?
— Ну, пианино еще ничего, а вот уроки французского — мне-то они зачем?
Рене поднялся, нервным жестом приглаживая рано поседевшие волосы — ему было всего тридцать четыре.
— Ну сколько раз можно объяснять одно и то же? — сказал он с досадой. — Ты прекрасно говоришь по-французски, и ты не хочешь забыть этот язык, верно? А в школе тебе нет смысла заниматься французским вместе со всеми, раз ты уже знаешь его лучше многих студентов колледжа.
— Тогда почему…
— Потому что ребенок может быстро забыть второй язык, если не будет регулярно упражняться в нем хотя бы до четырнадцати лет. Твой мозг… — Рене сердито постучал себя по лбу, — еще не окреп.
Ноэль рассмеялась, но ее отец был серьезен.
— Это большое преимущество! — воскликнул он. — Между прочим, знание французского поможет тебе стать актрисой в «Комеди Франсез», как ты хотела.
— Я уже больше не хочу быть актрисой, — призналась Ноэль. — Лучше я буду делать электролиз воды для Фонда, как ты, и заведу себе крошечную электростанцию, а чтобы не забыть французский, мне хватит разговоров с тобой по вечерам, да и Бекки может составить нам компанию — она ведь хочет научиться французскому.
Ее отец печально покачал головой.
— Что ж, пусть так и будет. — Он отбросил в сторону разграфленный лист, постаравшись, впрочем, чтобы тот не угодил в мусорную корзину. — Но ты не можешь расти в этом доме бесполезной обузой. Значит, вместо теории займемся практикой. В школу ты ходить больше не будешь, зато научишься шить, готовить и заниматься прочими работами по дому.
Он сел за письменный стол, всем своим видом демонстрируя отвращение, и раздраженным взмахом руки велел дочери удалиться.
Ноэль призадумалась. Когда-то эта шутка звучала довольно пугающе — стоило ей получить плохую отметку, как отец обещал вырастить из нее добротную кухарку. И хотя сейчас она уже ему не верила, такие угрозы действовали на нее отрезвляюще. Она ведь не собиралась бросать учебу; ей всего лишь хотелось жить как другие девочки, которых никто не заставляет, помимо школы, бегать на ненавистные дополнительные уроки.
— Хорошо, пусть так и будет, — уперлась она.
Отец и дочь встали лицом к лицу, когда в комнату вошла Бекки, раскрасневшаяся после ванны, с влажными волосами.
В свои девятнадцать, при небольшом росте, Бекки была удивительно хороша собой. С первого взгляда возникало ощущение, что природа мастерским резцом выточила ее голову отдельно от остального тела, а затем эти две части были с величайшей аккуратностью соединены в одно целое. У нее было крепкое тело юной спортсменки, а лицо являло собой счастливое сочетание линий, теней и живых красок с энергичным финальным мазком, сообщившим всему этому такой заряд сексуальности, что от нее с трудом могли оторвать взгляд встречные мужчины. Многие из нас сталкивались с явлением такого рода: заметив издали привлекательную женщину, вы затем при сближении с ней открываете все новые детали ее мимики, и с каждым мгновением она теряет свою привлекательность — как если бы прекрасная статуя вдруг начала передвигаться угловатыми рывками, на манер примитивной марионетки. Красота Бекки была прямо противоположного свойства. Ее лицевые мышцы не знали покоя, чередуя светлые улыбки, сердитые прищуры, выражения гнева, благодарности, поощрения, — это была живая, подвижная красота, только выигрывавшая при близком рассмотрении.
Что касается духовного развития, то здесь она в значительной мере еще оставалась ребенком, по многим вопросам безоговорочно полагаясь на мнение Рене дю Кари. Отношения между ней и Ноэль до сих пор скорее напоминали отношения между двумя школьными подругами, хотя обе смутно догадывались, что им придется как-то делить между собой привязанность Рене.
— Что ж, дорогие мои, — сказал Рене, — давайте все уточним. У нас на троих есть один автомобиль, и нет ни одного телефона. Водить машину можешь ты… — обратился он к Бекки, — или я, и еще брат Акилы. Я не стану вдаваться в детали расписания, но, уверяю вас, оно безупречно — недаром же я корпел над ним с раннего утра и до часу дня.
Его дочь и Бекки покорно опустились на стулья, пока Рене с гордостью взирал на свое творение.
— Возьмем для примера самый обычный день: во вторник брат Акилы отвозит меня в лабораторию, по пути забрасывая Ноэль в школу, потом он возвращается сюда и передает машину Бекки, которая едет на теннисный корт, а оттуда заезжает за Ноэль и везет ее к мадемуазель Сегюр. После этого она занимается покупками — и так далее.
— А если в тот день не нужно будет ничего покупать? — предположила Бекки.
— Тогда сразу переходишь к «и так далее», а если никакого «и так далее» у тебя нет, пригоняешь машину к лаборатории, а сама едешь домой на автобусе. В этом случае я отвезу брата Акилы… то есть Ноэль… — Он уставился на страницу, щуря глаза. — Я привезу Ноэль от мадемуазель обратно в школу и вернусь домой. А потом… — Он запнулся. — Потом…
Ноэль закачалась на стуле, глаза ее весело поблескивали.
— Это похоже на загадку, — сказала она, — про человека, которому надо было перевезти через реку гуся, лисицу и…
— Минутку! — Голос Рене зазвенел от досады. — Тут выходит получасовая нестыковка — или брату Акилы придется одновременно быть в двух местах.
Бекки, до той минуты молча внимавшая его речам, вдруг из послушной девочки превратилась в проницательную и энергичную женщину. Эта перемена, отразившаяся в каждой черточке ее подвижного лица, так потрясла Рене, что он выслушал ее, не прерывая, со смесью почтительного страха, гордости и неодобрения.
— А почему бы мне не отказаться от тенниса на остаток этого сезона? — предложила она. — В конце концов, самыми важными вещами являются твой эксперимент и учеба Ноэль. Так и так через месяц-другой теннис закончится, а сейчас он только все осложняет.
— Еще чего выдумала — отказаться от тенниса! — сердито вскричал Рене. — Глупая девчонка! Конечно же, ты будешь продолжать тренировки. Американки должны быть спортивными, так принято в этой стране. Мы отлично справимся, если все будем действовать согласно расписанию.
Теннис был сильной стороной Бекки. В шестнадцать она стала чемпионкой Нью-Джерси среди школьников, тем самым впервые нанеся на карту штата свой родной городишко Бингэм. Рене всегда был неравнодушен к теннису, следя за спортивной карьерой своих соотечественников Лакоста и Ленглен;[38] посему теннисные успехи Бекки стали предметом его особого внимания. Он знал, что в местной общине уже поползли слухи о нем и Бекки — юной девице, которую он откопал невесть где и пристроил на расположенной по соседству овощеводческой ферме мистера и миссис Слокум. Для Бекки теннис имел особое значение и должен был сыграть свою роль в будущем. Теннис помогал ей укорениться в этом мире, — точнее, он хотя бы отчасти компенсировал отсутствие у нее каких-либо достойных упоминания корней. Так что теннис нельзя было исключать из расписания, пусть даже это и создавало дополнительные трудности.
— А почему бы мне не отказаться от тенниса на остаток этого сезона? — предложила она. — В конце концов, самыми важными вещами являются твой эксперимент и учеба Ноэль. Так и так через месяц-другой теннис закончится, а сейчас он только все осложняет.
— Еще чего выдумала — отказаться от тенниса! — сердито вскричал Рене. — Глупая девчонка! Конечно же, ты будешь продолжать тренировки. Американки должны быть спортивными, так принято в этой стране. Мы отлично справимся, если все будем действовать согласно расписанию.
Теннис был сильной стороной Бекки. В шестнадцать она стала чемпионкой Нью-Джерси среди школьников, тем самым впервые нанеся на карту штата свой родной городишко Бингэм. Рене всегда был неравнодушен к теннису, следя за спортивной карьерой своих соотечественников Лакоста и Ленглен;[38] посему теннисные успехи Бекки стали предметом его особого внимания. Он знал, что в местной общине уже поползли слухи о нем и Бекки — юной девице, которую он откопал невесть где и пристроил на расположенной по соседству овощеводческой ферме мистера и миссис Слокум. Для Бекки теннис имел особое значение и должен был сыграть свою роль в будущем. Теннис помогал ей укорениться в этом мире, — точнее, он хотя бы отчасти компенсировал отсутствие у нее каких-либо достойных упоминания корней. Так что теннис нельзя было исключать из расписания, пусть даже это и создавало дополнительные трудности.
Рене очень любил свою жену-американку, мучительно угасшую в швейцарской клинике; и после ее кончины еще три года подряд трагическое осознание этого факта было первым, что он ощущал по пробуждении, — как жирную черную точку, завершающую новый день еще до его начала. В силу какого-то курьеза однажды уверовав в легенду о том, что человеческое тело полностью обновляется через каждые семь лет, его жена дополнила свое завещание условием: в случае женитьбы Рене до истечения семи лет со дня ее смерти завещанное ему небольшое состояние перейдет на депозитный счет Ноэль и будет обрастать процентами вплоть до ее совершеннолетия. Что произойдет спустя семь лет, Эдит уже не беспокоило — по ее мнению, Рене тогда станет совершенно другим, незнакомым ей человеком. Условием этим Рене нисколько не тяготился и даже находил его по-своему удобным: сознание того, что на семь лет женитьба снята с повестки дня, помогло ему без лишнего напряжения миновать все матримониальные ловушки, расставляемые на вдовца в замкнутой университетской общине. В то же время независимый источник дохода позволил ему заняться исследованиями под эгидой одного из сотрудничавших с университетом научных фондов, а не добывать средства к существованию в качестве преподавателя-иностранца. В исследованиях ему сопутствовало везение. Около года назад, разгребая материалы чьих-то незавершенных экспериментов, Рене наткнулся на интересную идею: новый метод активации катализатора при запуске химических реакций. И теперь он рассчитывал еще через год обеспечить Ноэль куда более комфортную жизнь, чем это позволял изрядно сократившийся капитал его покойной супруги.
По прошествии тысячи дней его горе утратило прежнюю остроту; к этому времени Рене обнаружил, что подрастающая дочь и интересная работа — это лучшее, чем он может заполнить свое существование. И он уже прочно обосновался на новом месте, вписавшись в размеренный ритм университетской жизни.
— В моих отношениях с дочерью, — говаривал он в ту пору, — намечаются признаки «комплекса Электры».[39] Если бы человеческое тело могло трансформироваться в зависимости от обстановки, мне следовало бы обзавестись уютным лоном и мягкой грудью, чтобы стать для нее настоящей матерью, но этого мне не дано. Как же тогда я могу остановить развитие этого «отцовско-дочернего комплекса»?
Проблема эта разрешилась сама собой. Рене всегда восхищался цветущей юностью, и вот однажды его поразила красота Бекки Снайдер, растерянно выглядывавшей из старенького авто на обочине Линкольнского шоссе. Вид у машины был самый что ни на есть жалкий — даже с учетом того, что ей отводилась лишь скромная функция перемещения юной парочки от одного укромного пристанища до другого. Кузов пестрел вкривь и вкось нацарапанными шутливыми напутствиями, а решетку радиатора жестоко уродовала — трудно сказать иначе — огромная надпись: «Бингэмская средняя школа 1932». Рене дю Кари, как солидный университетский преподаватель, на вечерней велосипедной прогулке наверняка проехал бы мимо, насмешливо пожав плечами, если бы в последний момент не заметил причину остановки этой пародии на транспортное средство — повисшего лицом вниз на руле мертвецки пьяного юнца.
«Да уж, дело дрянь», — думал он, когда вел машину до пункта ее назначения, примостив позади свой велосипед. И все время воображал Ноэль в подобной ситуации. И только после того, как юнец вместе с его «самоходной койкой» был доставлен в лоно семьи, а Рене уселся с Бекки и ее глухой тетушкой на веранде их сельского дома, он вдруг по-настоящему осознал, насколько хороша эта девушка с ее живой и лучезарной красотой, испытывая сильнейшее желание дотронуться до ее волос, до светлого лица, до затылка — именно в затылок он каждый вечер целовал Ноэль, желая ей спокойной ночи.
Бекки проводила его до калитки.
— Не встречайся больше с этим юношей, — посоветовал он. — Для тебя он недостаточно хорош.
— И что же мне тогда делать? — улыбнулась она. — Сидеть дома?
Он всплеснул руками:
— Неужели в этой деревне не найдется людей поприличнее?
Бекки взглянула на него раздраженно, словно уж он-то должен был знать, что таковых здесь не имеется.
— Я была помолвлена со славным парнем, но он умер в прошлом году, — сообщила она. — Он учился в Гамильтонском колледже. Мы договорились, что я приеду к нему на весенний бал. И вдруг он подхватил воспаление легких.
— Мне очень жаль, — сказал Рене.
— В наших краях стоящих парней не сыскать. Один тип посулил мне работу в нью-йоркском театре, но я на такие приманки не клюю. Моя здешняя подружка ездит в Нью-Йорк, чтобы встречаться со студентами. Для девчонки большое невезение — родиться в таком месте, здесь у нее нет никакого будущего. Играя в теннис, я иногда знакомлюсь со спортсменами, но это все мимолетные знакомства.
Он слушал сбивчивую речь, отдельные фразы которой вполне могли принадлежать девушке из хорошего общества, другие — бездомной бродяжке, третьи — деревенской простушке. Эта смесь невинности, беспринципности и невежества сбивала его с толку, заставляя еще острее чувствовать себя чужеземцем, далеким от понимания ее мира.
— Я познакомлю тебя с несколькими старшекурсниками, — вдруг пообещал он, сам себе удивляясь. — Они наверняка оценят истинную красоту, даже если неспособны ценить что-либо другое.
Но эта затея обернулась провалом. Не прошло и получаса, как все собравшиеся у него гости — полдюжины студентов и приглашенная домохозяйка, угощавшая их чаем, — догадались, что хозяин дома отчаянно влюблен в эту девушку и что сам он этого еще не осознал, хотя ужасно расстроился, когда двое из присутствовавших студентов пригласили ее на свидание. А при ее повторном визите никаких студентов в доме уже не оказалось.
— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, — заявил он.
— Но я просто… просто не знаю, что сказать. Никогда не думала, что…
— Лучше и не пытайся думать. Я все продумаю за нас обоих.
— И ты будешь меня учить, — произнесла она с трогательной наивностью. — Обещаю очень стараться.
— Но мы сможем пожениться только через семь месяцев, потому что… Боже, как ты красива!
Этот разговор происходил в июне, и следующие несколько длинных вечеров они провели за беседами на веранде, все лучше узнавая друг друга. В его обществе Бекки чувствовала себя как за каменной стеной — пожалуй, даже слишком для нее высокой.
Вот когда ему впервые начал всерьез досаждать тот самый пункт в завещании Эдит. Семь означенных лет должны были истечь в декабре, и оставшиеся до того месяцы обещали немало проблем. Если заранее объявить о помолвке, на Бекки тотчас коршунами налетят охочие до сплетен университетские матроны. А поскольку Рене полагал своей необычайной удачей обнаружение такой драгоценности, он не допускал и мысли о том, чтобы на несколько месяцев отправить Бекки обратно в ее бингэмское захолустье. Вдруг найдется еще один ценитель красоты, еще один проницательный чужеземец, который точно так же приметит ее в заглохшем на трассе драндулете с кем-нибудь из соседских оболтусов? Кроме того, ее надо было обучить хорошим манерам и правилам поведения в обществе — как поступали железнодорожные магнаты эпохи освоения Дикого Запада, направляя своих избранниц, вчерашних официанток, прямиком из салунов в привилегированные женские школы, дабы подготовить их к последующему блистанию в свете. У него возникла было мысль на эти месяцы отправить Бекки во Францию с опытной компаньонкой, однако на это не хватало средств, так что все ограничилось ее поселением у Слокумов, на ферме по соседству.