— Тут все дело в быстроте реакции, — рассуждал мистер Гюнтер, меряя шагами соломенный коврик. — У вас была только секунда на принятие решения. Попытайтесь вы предупредить их криком — это бы не помогло. Вы успели подсознательно отметить, что они держатся друг за друга, так что, схватив одну, вы потянете за ней и другую. Одна секунда, одна мысль, одно движение. Я вспоминаю, как в тысяча девятьсот четвертом году…
— Может, мистер Лаури съест еще кусочек кекса? — спросила бабушка.
— Папа, почему бы тебе не показать мистеру Лаури апостольские ложки?[45] — предложила Бесс.
— Что? — Ее отец перестал мерить шагами коврик. — Мистер Лаури интересуется старинными ложками?
Лью более всего интересовало, чем в данный момент занимается Аманда где-то на пространстве между затененной верандой и залитыми солнцем теннисными кортами.
— Ложки? У меня уже есть ложка, спасибо.
— Это старинные апостольские ложки, — пояснила Бесс. — У папы одна из лучших коллекций в Америке. Он показывает ее только тем из гостей, кто этого достоин. И я подумала, раз уж вы спасли Аманду…
В тот день ему лишь однажды удалось перемолвиться несколькими фразами с Амандой — это произошло в паре шагов от крыльца, причем стоявший рядом с ней молодой человек жонглировал теннисной ракеткой, ловя ту за ручку и нетерпеливо приплясывая на месте. Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, сверкали в золотистых прядях ее волос, скользили по нежно-розовым, тронутым загаром щекам и по оголенным рукам, и она в ходе разговора рассеянно следила взглядом за солнечными пятнами.
— Это непросто: благодарить человека, спасшего твою жизнь, мистер Лаури, — сказала она. — Может, вам и не следовало этого делать. Может, я и не стою того, чтобы меня спасать.
— Да нет же, вы того стоите, — произнес Лью с несколько излишней горячностью и тут же смутился.
— Хотелось бы верить, что это так. — Она повернулась к молодому человеку. — А что ты об этом думаешь, Аллен?
— Жизнь — вполне стоящая штука, — изрек Аллен, — особенно если проводить ее в компании хорошеньких блондинок.
Какое-то мгновение она с легкой улыбкой смотрела прямо на Лью, а затем сместила взгляд чуть в сторону — как будто отвела фонарик, слепящий ему глаза.
— Я навсегда перед вами в долгу, мистер Лаури. Моя жизнь принадлежит вам, и за вами останется право в любой момент вернуть меня на те самые рельсы и поставить перед разогнавшимся паровозом.
Ее надменная гримаска показала, что она слегка переигрывает, однако Лью этого не заметил. Судя по всему, Аманде не нравилось быть кому-либо обязанной, и уж, по крайней мере, она предпочла бы быть спасенной человеком своего круга. Семейство Гюнтер отличалось снобизмом и высокомерием сверх всякой логики — и все это лишь потому, что мистер Гюнтер однажды побывал на приеме при британском дворе и с той поры так и не оправился от легкой формы мании величия. Даже юная Бесс успела заразиться этим высокомерием.
— Здесь очень мило, — нарочито небрежно заметила она, в конце дня провожая Лью до его машины. — Мы собирались подновить и перестроить дом, но потом на семейном совете решили вместо этого сделать ремонт бассейна.
Лью поднял взгляд от Бесс — во многом похожей на Аманду, только более хрупкой и с подростковыми брекетами на зубах — на здание позади нее, украшенное декоративными балкончиками под окнами, вычурными фронтонами, золотыми девизами в стиле швейцарских шале и вздутиями многочисленных эркеров. Будучи не в состоянии оценить все это критически, он искренне посчитал дом Гюнтеров одним из прекраснейших строений, когда-либо им виденных.
— Конечно, мы живем далековато от города, но здесь всегда полно людей. После рождественских каникул мы вернемся в школу, а папа с мамой уедут отдыхать на юг.
«Это больше чем просто дом», — сделал вывод Лью на обратном пути. Это было место, где одновременно происходило множество самых разных событий, — старшие поколения жили в собственном мирке, а у каждой из девушек была своя жизнь и свои привязанности. Он попытался выкроить здесь местечко и для себя, избрав таковым кресло-качалку под сенью виноградных лоз в углу веранды. Но это было в 1925 году, когда его годовой доход в десять тысяч еще не позволял с легкостью преодолевать социальные барьеры. Хотя он и был принят в доме Гюнтеров, те держали его на почтительном расстоянии и лишь постепенно стали замечать в нем достоинства, изначально скрытые смущением и неловкостью. Симпатичный молодой человек, задавшийся целью подняться по социальной лестнице, должен быстро извлекать уроки и пускать в ход обретенные знания; с той самой поры Лью перестали восхищать модерновые загородные особняки и всякие стильные новшества в архитектуре.
Уже наступил сентябрь, когда он наконец получил от Гюнтеров приглашение на один из «приемов для своих» — да и то лишь потому, что на этом настояла мама Аманды.
— Не забывай, что ты обязана ему жизнью. И я хочу, чтобы его позвали на эту вечеринку.
Но Аманда никак не могла простить ему свое спасение.
— Это же просто танцульки для близких друзей, — возразила она. — Лучше пригласим его на бал в октябре, когда у Джин будет первый выход в свет, — все подумают, что это кто-то из папиных деловых партнеров. В конце концов, если хочешь проявить любезность к кому-либо, вовсе не обязательно бросаться ему в объятия.
Миссис Гюнтер правильно перевела эту фразу как: «Ты вполне можешь вести себя бестактно по отношению к другим людям, если они об этом не подозревают» — и резко осадила дочь:
— Если хочешь иметь преимущества, не забывай об обязательствах.
Приглашение явилось для Лью полной неожиданностью, так что он в рассеянных чувствах надел черный смокинг вместо малинового, более подходящего для таких случаев. К Гюнтерам он приехал слишком рано, и Аманда воспользовалась этим, чтобы уделить ему минимально необходимую долю внимания еще до прибытия остальных гостей, для чего пригласила его прогуляться по старому запущенному саду. Она собиралась ограничиться несколькими холодно-любезными фразами, но неожиданно была обезоружена открытостью и живой энергией собеседника, что побудило ее впервые взглянуть на него внимательно.
— Как я слышала тут и там, вам предрекают большое будущее, — сказала она.
Лью признал, что такие прогнозы есть. Он лишь самую малость прихвастнул, говоря о себе, однако предпочел умолчать о том, что сумел наконец-то выяснить, почему на него так действовали чары дома Гюнтеров. Дело в том, что, когда Лью было пять лет, его отец служил садовником в одной усадьбе в Мэриленде, очень похожей на эту. Мама помогла ему воскресить в памяти некоторые впечатления из раннего детства после того, как он рассказал ей о своем первом визите к Гюнтерам. А теперь он гулял по этому саду, пронизанному лучами предзакатного солнца, и Аманда в платье с цветочным узором казалась самым прекрасным из здешних цветов. Он так и сказал это в порыве откровенности; она же, взволнованно предвкушая скорую встречу с другим мужчиной, не потрудилась охладить пыл новоявленного поклонника. Лью никогда в жизни не был так счастлив, как в те немногие минуты, — вплоть до момента, когда она поднялась со скамьи и, легонько коснувшись его руки, сказала:
— Вы мне нравитесь. У вас очень располагающая внешность — вам это известно?
Под танцплощадку было выделено Г-образное помещение, образованное тремя смежными комнатами, из которых вынесли всю лишнюю мебель. Молодежи собралось человек тридцать, плюс еще с дюжину людей постарше, однако толчеи не возникало, поскольку были открыты высокие, до пола, окна, выходящие на веранду, и часть гостей танцевала там, на черном фоне бездонной ночи. Деревенский оркестр чередовался с патефоном, все угощались фруктовым пуншем умеренной крепости, а книжные шкафы вдоль стен библиотеки и портреты маслом в гостиной создавали ощущение надежности и долговечности — мол, вот еще один из бесконечной череды балов, что проходили здесь в прошлом и будут проходить впредь.
— Я уж начала думать, что вы меня так и не пригласите, — сказала Бесс, танцуя с Лью. — Было бы очень глупо с вашей стороны. Я танцую куда лучше сестер, и еще я соображаю лучше их обеих, вместе взятых. Джин у нас модница, она любит кокетничать и вешается на шею каждому второму парню — по мне, так это моветон. Аманда у нас красотка, и ничего больше. А я в этой семье буду Золушкой, мистер Лаури. Они будут злыми старшими сестрами, но вы постепенно оцените меня по достоинству и поймете, что они мне и в подметки не годятся…
Прошло немало времени, прежде чем Лью удалось перехватить Аманду и увести ее в дальний угол веранды. Вид у нее был сияющий и довольный. С неожиданной легкостью согласившись составить компанию Лью, она попыталась использовать эту паузу, чтобы немного передохнуть, и опустилась в скрипнувшее кресло. Но чутье подсказало ей, что сейчас что-то произойдет.
Лью запомнил возмущенную реплику Джин об одном из ухажеров: «Он попросил моей руки, хотя перед тем меня даже не целовал». Увы, он тоже не был готов накинуться на Аманду с поцелуями, однако же твердо решился именно сейчас поведать ей о своих чувствах.
— Возможно, вы этого не ожидали, — начал он, — или, напротив, давно обо всем догадались. Словом, я хотел бы попасть в список тех, для кого еще не потеряны шансы.
Эта просьба ее не удивила, хотя и застала врасплох, поскольку в тот момент она была погружена в себя. Понимая, что передохнуть теперь уже не удастся, она приподнялась из полулежачего положения.
— Мистер Лаури, можно перейти на «ты»? Или, пожалуй, не стоит… хотя, почему бы и нет, ведь теперь ты мне нравишься. Но поначалу я тебя невзлюбила, это верно. Годится откровенность за откровенность?
— И это все, что ты хотела мне сказать?
— Отнюдь нет. Дело вот в чем. Ты ведь знаешь мистера Нортона из Нью-Йорка — высокого мужчину с такой несколько старомодной прической?
— Да, — сказал Лаури, и сердце его сжалось от недоброго предчувствия.
— Я с ним помолвлена. Ты первый, кому я об этом сообщаю, — хотя мама, конечно, догадывается. Вот так! Тебе я говорю, потому что ты спас мою жизнь и в некотором смысле мною владеешь, — ведь я сейчас не была бы помолвлена, если бы не ты. — Тут она заметила выражение его лица и осеклась. — Боже, да что с тобой такое? — Еще несколько секунд она внимательно в него вглядывалась. — Только не говори, что ты был тайно влюблен в меня на протяжении всех этих месяцев. Почему я об этом не знала? А сейчас уже слишком поздно.
Лью попытался выдавить из себя смешок.
— Я тебя едва знаю, — признался он. — У меня просто не было времени влюбиться в тебя по-настоящему.
— Возможно, я сужу поспешно. В любом случае, если ты все же в меня влюбился, тебе придется это забыть, и мы останемся друзьями. — Она нашарила в темноте руку Лью и крепко ее сжала. — Сегодня большая ночь для этой маленькой девочки, мистер Лью. Сегодня решается моя судьба. В последние два дня я страшилась любой случайности: вдруг заклинит ящик его письменного стола или вдруг отключат горячую воду и это подтолкнет его к отъезду в более цивилизованные края.
С минуту оба молчали, а потом он спросил:
— Ты очень сильно его любишь?
— Ну конечно же! То есть я не знаю наверняка. Как я могу это знать, если я уже столько раз влюблялась в самых разных людей? В любом случае я буду рада покинуть эту дыру.
— Ты стремишься отсюда уехать? Но почему? Это же прекрасный старый дом.
Она взглянула на Лью изумленно, а потом внезапно разразилась гневной речью:
— Чертов склеп! Да это главная причина, почему я выхожу за Джорджа Нортона! Двадцать лет я проторчала здесь как проклятая! Сколько раз я на коленях умоляла родителей переехать отсюда в город! В этой трухлявой хибаре каждый слышит чужие слова, произнесенные через три комнаты, отец не может позволить себе радио, и даже телефон установили только прошлым летом. Я боюсь приглашать в гости школьных подруг — вдруг кто-нибудь из них ветреной ночью свихнется от страха, слушая вой в щелях, скрип стен и грохот ставней…
— И все же это очень славный старый дом, — повторил он уже скорее по инерции.
— Да, в нем есть своеобразие, — согласилась она. — Рада, что он тебе понравился. Он зачастую нравится людям, которым не приходится тут жить постоянно. А видел бы ты, что здесь творится, когда мы одни, — если где-то в семье происходит ссора, все остальные, хочешь не хочешь, должны часами выслушивать эту перебранку. А все из-за желания отца обитать как минимум в пятидесяти милях от любых значительных населенных пунктов, — и вот мы гнием тут в глуши. Да я предпочла бы жить в скромной трехкомнатной квартире, но только в городе! — Тут она прервалась, похоже несколько ошарашенная собственной горячностью. — Конечно, ты можешь считать его славным, но для нас этот дом — сущее проклятье…
Тут, раздвинув виноградные лозы, их обнаружил какой-то мужчина, который поднял Аманду из кресла и утащил ее обратно к веселящейся компании. Лью не последовал за ними, а перемахнул через перила веранды и углубился в заросли. Он шел долго, пока огни и музыка дома не слились в нечто смутно-цельное — подобно далекому порту, когда его наблюдаешь ночью с палубы подплывающего корабля.
«Я общался с ней только четыре раза, — говорил он себе. — Не бог весть как много. Раз-два-три-четыре — да и то мельком. Разве может за четыре коротких встречи развиться серьезное чувство?»
Однако его не отпускал какой-то необъяснимый страх. Что такое ему вдруг открылось, чего он мог бы никогда и не узнать? Что произошло в те минуты в саду вскоре после его приезда, когда все существо его вдруг исполнилось радостного волнения, но затем эта радость была уничтожена в зародыше? Нет, он совсем не хотел вечно носить в душе едва сформировавшийся образ Аманды. И понемногу ему открылась истинная причина его страданий: он появился в жизни Аманды слишком поздно, а она начала ускользать от него еще задолго до их первой встречи. Год за годом он мучительно пробивал себе дорогу в этой жизни, а когда наконец-то ощутил под ногами твердую почву и огляделся по сторонам в поисках единственной и неповторимой, оказалось, что та уже удаляется прочь, выбрав другой путь. «Извините, меня здесь нет, я ушла навсегда». Слишком поздно во всех отношениях — даже для этого дома. Именно так: обдумывая ее последнюю тираду, Лью понял, что он появился слишком поздно и для дома, — это был дом их детства, из которого трое девочек теперь стремились вырваться на волю. Созданный для старших поколений семьи, дом их вполне устраивал, но последнему поколению он уже представлялся чем-то закостеневшим, не поддающимся изменениям и улучшениям. Дом просто-напросто состарился.
Однако ему тут же вспомнилось холодное бездушие других, куда более величественных и роскошных особняков, — по крайней мере они представлялись ему бездушными с той поры, как он впервые посетил дом Гюнтеров три месяца назад. С распадом этой семьи могли исчезнуть некие человеческие ценности, не определяемые цифрами и суммами. Сам же по себе дом, некогда идеально подходивший для чтения длинных викторианских романов вечерами перед горящим камином, теперь не представлял интереса даже как архитектурный памятник своей эпохи.
Лью пересек подъездную аллею и сделал остановку под увитым розами навесом, а вскоре неподалеку объявилась парочка, также удалявшаяся от дома; по голосам он опознал Джин и Аллена Паркса.
— Лично я собираюсь переселиться в Нью-Йорк, — говорила Джин. — И неважно, с разрешения родителей или без него… Нет, оставь свои глупости, я сейчас не в том настроении.
— А в каком ты сейчас настроении?
— Ни в каком. Просто я завидую Аманде, которая подцепила этого господинчика и теперь уедет на Лонг-Айленд, чтобы жить в нормальном доме вместо здешней развалюхи. Беспроигрышный вариант — быть этакой милой простушкой…
Они вышли за пределы слышимости. Наступила пауза между танцами, и гости хлынули на веранду, заполнив ее светлыми пятнами платьев и проблесками сорочек в вырезах смокингов. Лью перевел взгляд на второй этаж, в окнах которого замелькал свет. Он ни разу не бывал на втором этаже этого дома и представлял его сплошь обклеенным старыми фотографиями, заполненным баулами всякого барахла, сундуками со старой одеждой и выкройками, кукольными домиками, старыми игрушками и стопками книг вдоль стен — все это были перемешанные между собой ровесники разных поколений, здесь выросших.
По алле со стороны дома к нему приблизилась еще одна парочка. Лью понял, что непреднамеренно занял удобную позицию для подслушивания, и уже собрался потихоньку удалиться, когда узнал голоса Аманды и ее нью-йоркского избранника.
— А как бы ты отнесся к известию, что сегодня мне было сделано еще одно предложение?
— Это меня ничуть не удивило бы.
— Кстати, очень достойный молодой человек. Однажды он спас мне жизнь… И почему ты не оказался там вместо него? Я уверена, ты сделал бы это как-нибудь эффектнее…
Постояв на аллее прямо напротив фасада здания, Лью вгляделся в него более пристально. Казалось, этот дом был ему чем-то сродни — даже с учетом того, что дом практически отжил свой век, а Лью еще только начинал жить. В сущности, это напоминало чувства, какие вдумчивый молодой человек испытывает к умудренному годами старцу. Больше чем просто дом. Лью был бы рад прожить такую же долгую и полезную жизнь, прежде чем придет его срок обратиться во прах. И вознамерившись, пока это было еще возможно, сделать для дома хоть что-то хорошее — пусть даже просто станцевать с непоседливой младшей сестрой, — он прошелся по волосам карманной расческой и зашагал к веранде.
II
Мужчина с улыбкой, похожей на шрам, рассекающий нижнюю часть лица, уже в который раз приблизился к Лью.