Вновь прозвучал стук. Барби встал и положил руку на портативный телевизор. Не очень удобное оружие, но тому, кто первый отважится вломиться через двери, вреда наделает. Есть еще деревянная перекладина в стенном шкафу, но все три комнатушки здесь маленькие, а эта палка слишком длинная, чтобы эффективно ей вымахивать. У него был также швейцарский армейский нож, но ему не хотелось кого-то порезать. По крайней мере, пока не будет вынужд…
— Мистер Барбара? — голос был женский. — Барби? Вы здесь?
Он убрал руку с телевизора и пересек кухню.
— Кто там? — спросил, за мгновение до этого уже узнав голос за дверьми.
— Джулия Шамвей. У меня для вас сообщение от кое-кого, кто желает с вами поболтать. Он просил меня передать вам привет от Кена.
Барби открыл двери, впустив ее в дом.
6
В обшитый сосной зал заседаний, который находился в цокольном помещении городского совета Честер Милла, тарахтение старого генератора «Келвинейтор»[97] долетало со двора едва слышным жужжанием. Хороший, двенадцатифутовой длины стол посредине комнаты был сделан из отполированного до блеска красного клена. Большинство стульев, расставленных вокруг стола, в этот вечер стояли свободными. Четверо участников мероприятия, которое Большой Джим окрестил Чрезвычайным стратегическим заседанием, скучились около одного торца. Сам Большой Джим, хотя всего лишь второй выборный, занимал центральное место. Карта позади его демонстрировала город в форме спортивного носка.
За столом сидели выборные и Питер Рендольф, действующий шеф полиции. Единственным, кто полностью держал здесь себя в руках, был сам Ренни. Рендольф имел вид ошарашенный и напуганный. Энди Сендерс, конечно, был подавлен горем. А Эндрия Гриннел — полная, седеющая версия своей младшей сестры Рози — только казалась взволнованной. Обычное дело.
Лет пять назад, в январе, Эндрия, идя утром к почтовому ящику, поскользнулась у себя на обледеневшей подъездной аллее. Упала она достаточно сильно, чтобы у нее треснули два позвоночных диска (этому не могли не поспособствовать фунтов девяносто лишнего веса). Для уменьшения ее, безусловно, сильной боли доктор Гаскелл приписал ей новое чудо-лекарство оксиконтин[98]. И с того времени не переставал их для нее выписывать. Благодаря своему доброму другу Энди, Большой Джим знал, что Эндрия, начав когда-то с сорока миллиграммов в день, дошла теперь до головокружительных четырехсот. Весьма полезная информация.
Начал Большой Джим.
— Поскольку Энди испытал тяжелую утрату, эту нашу встречу, если никто не имеет ничего против, собираюсь возглавить я. Нам всем очень жаль, Энди.
— Ваша правда, сэр, — поддакнул Рендольф.
— Благодарю вас, — ответил Энди и, как только Эндрия на мгновение накрыла его ладонь своей, слезы вновь начали течь у него из уголков глаз.
— Итак, все мы имеем какое-то представление о том, что именно у нас случилось, — произнес Джим. — Хотя пока что никто в городе этого не понял…
— Я уверена, что никто и за городом, — вмешалась Эндрия.
Большой Джим ее проигнорировал.
— …а военные, хотя и прибыли, не считают нужным установить связь с легитимно избранными руководителями города.
— Проблемы с телефонами, сэр, — сообщил Рендольф.
Со всеми присутствующими здесь людьми Рендольф по обыкновению был на «ты», они звали друг друга по имени (а Большого Джима он вообще считал своим другом), однако в этой комнате, думал он, умнее будет обращаться к каждому соответственно «сэр» или «мэм». Перкинс вел себя только так, и, по крайней мере, в этом старик был прав.
Большой Джим отмахнулся рукой, словно прогнал какую-то назойливую муху.
— Кто-то из них мог бы подойти со стороны Моттона или Таркера и послать за мной — за нами, — однако никто не соизволил этого сделать.
— Сэр, ситуация все еще очень… гм, переменчивая.
— Конечно, конечно. И вполне возможно, именно поэтому никто нас до сих пор не ввел в курс дела. Это вполне возможно, о да, и я молюсь, чтобы причина состояла именно в этом. Надеюсь, вы все молитесь.
Все покорно кивнули.
— Но сейчас… сейчас, — Большой Джим окинул присутствующих серьезным взглядом. Он чувствовал себя серьезным. Но вместе с тем и торжественным. Настроенным. Ничего невозможного нет, подумал он, в вероятности того, что его портрет еще до конца текущего года окажется на обложке журнала «Тайм». Катастрофа — особенно та, где замешаны террористы — не такая уже и плохая штука. Достаточно вспомнить, что она принесла Рыжему Джулиани[99]. — Именно сейчас, леди и джентльмены, я думаю, мы столкнулись с абсолютно реальной вероятностью того, что нас бросили на произвол судьбы.
Эндрия прикрыла себе рот рукой. Глаза ее горели то ли от ужаса, то ли от излишка наркотика. Вероятно, от того и другого вместе.
— Этого не может быть, Джим!
— Надеемся на лучшее, готовимся к худшему, так любит говорить Клодетт, — заговорил глубоко отсутствующим тоном Энди. — Любила, то есть. Сегодня утром она приготовила мне замечательный завтрак. Яичницу с остатками сыра тако[100]. Боже!
Слезы, который чуть было попритихли, вновь начали струиться из его глаз. Эндрия вновь положила руку на его ладонь. На этот раз Энди ответил ей рукопожатием. «Энди и Эндрия, — подумал Большой Джим, и нижняя половина его лица скривилась в едва заметной ухмылке. — Близнецы Долбодятлы».
— Надеемся на лучшее, готовимся к худшему, — повторил он. Какое мудрое выражение. Худшее в данном случае — это несколько дней прожить отрезанными от внешнего мира. Или неделю. Хотя, возможно, и месяц.
Сам он в такое развитие событий не верил, но, если их напугать, они быстрее согласятся на его предложение.
Откликнулась Эндрия:
— Да не может быть!
— Нам просто ничего доподлинно неизвестно, — сказал Большой Джим, и это была истинная правда. — Откуда нам знать?
— Может, нам следует закрыть «Фуд-Сити», — произнес Рендольф. — Хотя бы на время. Если мы этого не сделаем, туда может рвануть такая толпа, как перед метелью.
Ренни ощутил раздражение. Он приготовил план, и этот вопрос был в его списке, но он стоял далеко не первым.
— Хотя это, вероятно, не очень удачная идея, — поспешил Рендольф, заметив выражение лица второго выборного.
— Именно так, Пит. Мне эта идея кажется неуместной, — сказал Большой Джим. — Тут надо действовать по тому же принципу, когда банк нельзя закрывать на выходной, если у него туго с денежной наличностью. Так лишь спровоцируешь панику.
— Мы также будем обсуждать и закрытие банков? — переспросил Энди. — А что делать с банкоматами? Например, у Брауни… в «Топливе & Бакалее»… и в моей аптеке тоже… — На лице у него застыло сомнение, и вдруг оно, просияло. — Кажется, я видел банкомат даже в поликлинике, хотя не совсем уверен в этом…
В какое-то мгновение Ренни удивился, не угощает ли порой этого человечка своими пилюлями Эндрия.
— Энди, я сказал о банке в переносном смысле, — ласково, по-доброму объяснил он. Вот так оно всегда и бывает, когда люди начинают блуждать в мыслях вне плана. — В подобных ситуациях еда — это те самые деньги, в некотором смысле. Повторяю, бизнес должен работать как обычно. Это будет успокаивать народ.
— Ага, — бросил Рендольф, это ему было понятно. — До меня дошло.
— Однако тебе нужно поболтать с директором этого супермаркета, как его фамилия, Кэйд?
— Кэйл, — доложил Рендольф. — Джек Кэйл.
— А также с Джонни Карвером из «Топлива & Бакалеи» и еще из… кто там, на хрен, руководит магазином «Брауни» после смерти Дил Браун?
— Велма Винтер, — произнесла Эндрия. — Она нездешняя, из другого штата, но впрочем, очень деликатная.
Ренни удовлетворенно отметил, что Рендольф все имена записывает себе в блокнот.
— Расскажите им всем троим, что продажа пива и алкоголя прекращается до особого распоряжения, — его лицо скривилось в довольной улыбке, достаточно трусливой. — А «Диппер» закрываем.
— Многим людям не понравится запрет на выпивку, — заметил Рендольф. — Таким, как Сэм Вердро.
Вердро был самым прославленным городским пьяницей, показательным доказательством того — по мнению Большого Джима, — что акт Уолстеда[101] отнюдь не следовало бы отменять.
— Пусть Сэм и все ему подобные немножечко помучаются, когда с продажи на некоторое время исчезнет пиво и кофейный бренди. Мы не можем позволить, чтобы половина жителей нашего города понапивались, как на новогодние праздники.
— А почему бы и нет? — удивилась Эндрия. — Выпьют все свои запасы, да и все.
— А если начнут бунтовать?
Эндрия промолчала. Она не понимала, зачем людям поднимать бучу, если они будут иметь достаточно еды, но спор с Джимом Ренни, как ей было известно по опыту, как правило, оказывался непродуктивным, и всегда утомительным.
— Я пошлю парочку ребят, чтобы с ними поболтали, — пообещал Рендольф.
— С Томми и Виллой Андерсонами поговори лично. — Андерсонам принадлежал «Диппер». — Они неблагонадежные, — едва ли не прошептал он. — Экстремисты.
Рендольф кивнул.
— Левые. У них над стойкой бара висит портрет дядюшки Барака.
— Именно так. — «К тому же, — этого он не имел намерения высказывать вслух, — Дюк Перкинс позволил этим двум никчемным хиппи встать на ноги с их танцами, громким рок-н-роллом и попойками до часа ночи. Прикрывал их. Стоит только вспомнить, к каким неприятностям все это привело моего сына с его друзьями». Он обратился к Энди Сендерсу: — И тебе тоже нужно спрятать под замок все лекарства, которые продаются только по рецепту. Конечно, не назонекс, и не лирику[102], ничего такого. Сам знаешь, какие я имею в виду.
— Все, что можно использовать как наркотики, — пролепетал Энди, — у меня и так всегда под замком. — Ему явным образом стало не по себе от темы, в которую перешла их беседа. Ренни знал почему, но сейчас он не обращал внимание на прибыли их предприятий, его ждали более неотложные дела.
— Все равно, лучше дополнительные меры безопасности.
На лице Эндрии отразилась паника. Энди похлопал ее по руке.
— Не волнуйся, у нас всегда хватит, чтобы помочь тем, кому действительно нужна помощь.
Эндрия ответила ему улыбкой.
— Итак, подведем черту, наш город должен оставаться в трезвости, пока не завершится этот кризис, — произнес Большой Джим. — Все согласны? Прошу проголосовать.
Руки поднялись вверх.
— А теперь позвольте мне вернуться к тому, с чего я хотел бы начать, — сказал Ренни и посмотрел на Рендольфа, который растопырил руки в жесте, который мог одновременно означать и «милости прошу», и «извиняюсь».
— Мы должны признать, что люди испугаются. А когда люди напуганы, они склонны к хулиганским проявлениям, пьяные они, или нет.
Эндрия посмотрела на консоль справа от Большого Джима, на ней были установлены тумблеры и регуляторы телевизора и радиоприемника, а также и магнитофона — инновации, которую ненавидел Большой Джим.
— Может, надо включить запись?
— Не вижу надобности.
Проклятая звукозаписывающая система (тень Ричарда Никсона[103]) была идеей назойливого медика по имени Эрик Эверетт, тридцати-с-чем-то летней занозы в сраке, которого весь город называл Расти. Эверетт подбил народ на магнитофон во время общего городского собрания два года назад, представляя эту идею как большой шаг вперед. Тогда это предложение стало неприятным сюрпризом для Ренни, которого редко чем можно было удивить, особенно если это старался сделать какой-то политический аутсайдер.
Большой Джим заметил тогда, что это неразумные расходы. Такая тактика обычно прекрасно действовала с этими экономными янки, но не в тот раз; Эверетт представил цифры, наверняка, предоставленные ему Дюком Перкинсом, и сообщил, что восемьдесят процентов оплатит федеральное правительство. Какой-то там фонд помощи пострадавшим от стихийных бедствий или что-то такое; крохи, оставшиеся после расточительных лет правления Клинтона. И Ренни ощутил себя в глухом углу.
Такое случалось нечасто, и это ему очень не нравилось, но он подвизался на ниве политики намного больше лет, чем Эрик Эверетт дрочил свою простату, и потому знал, что между поражением в битве и проигранной войной очень большое различие.
— Не нужно ли, чтобы кто-то вел протокол? — растерянно спросила Эндрия.
— Думаю, лучше нам все обсудить неформально, по крайней мере, сейчас, — заметил Большой Джим. — Просто между нами четырьмя.
— Ну… если ты так считаешь…
— Двое могут сохранить тайну, только если один из них мертвый, — задумчиво произнес Энди.
— Твоя правда, друг, — согласился Ренни, словно в этом был какой-либо смысл, и обратился вновь к Рендольфу. — Хочу подчеркнуть, что основной нашей задачей, нашей главной обязанностью перед городом является поддержание порядка на протяжении всего этого кризиса, для чего нужно приложить максимум усилий полиции.
— К черту, да! — поддакнул умник Рендольф.
— И сейчас, когда, я уверен, что шеф Перкинс смотрит на нас с неб… — С моей женой, с Клоди, — вставил Энди и трубно высморкался, без чего Большой Джим вполне мог бы обойтись. Однако он похлопал Энди по свободной руке.
— Правду говоришь, Энди, они оба сейчас вместе купаются в лучах Иисусовой славы. Но нам здесь, на земле… Пит, какими силами ты располагаешь?
Большой Джим знал ответ. Он знал ответы на большинство своих вопросов. Это очень облегчало ему жизнь. В полицейском участке Честер Милла зарплату получало восемнадцать офицеров, двенадцать по полной ставке и шесть занятых частично (все последние старшие шестидесяти, благодаря чему их услуги стоили чарующе дешево). Из этих восемнадцати, он был уверен, пятеро полноценных полицейских находились за пределами города; кое-кто в этот день поехал с женами и семьями на матч школьных футбольных команд, а кто-то на учения пожарных в Касл Рок. Шестой, Дюк Перкинс, умер. И, хотя Ренни никогда в жизни плохого слова не сказал о мертвых, он был уверен, что городу будет лучше с Перкинсом на небесах, чем когда он находился здесь, на земле, и старался мутить всякую хренотень, хотя и без толку, с этими его ограниченными возможностями.
— Вот что должен вам сказать, господа, — произнес Рендольф. — Здесь не все обстоит благополучно. Сейчас в наличии Генри Моррисон и Джеки Веттингтон, оба вместе со мной первыми отреагировали на Код Три (ревун). В наличии также Руп Либби, Фрэд Дентон и Джордж Фредерик — хотя с его астмой не знаю, какая от него польза. Он уже в конце этого году планировал уйти на досрочную пенсию.
— Бедный старый Джордж, — произнес Энди. — Он только и живет, потому что употребляет адвер[104].
— А Марти Арсенолт и Тоби Велан, как вам известно, тоже не очень на что-то способны. Линда Эверетт единственная из частично занятых полицейских, которую я мог бы назвать вполне адекватной. Ну, не могло это случиться в еще худшее время, как между футбольным матчем и учениями пожарных.
— Линда Эверетт? — переспросила Эндрия, на удивление заинтересованно. — Жена Расти?
— Тьфу! — Большой Джим часто позволял себе тьфу, когда его что-то раздражало. — Она же всего-навсего высокомерная регулировщица пешеходных переходов около школы.
— Да, сэр, — подтвердил Рендольф. — Но в прошлом году она прошла спецподготовку на окружном стрельбище в Касл Роке и имеет право носить оружие. Нет причин ей не выходить на дежурство вооруженной. Возможно, не на полный график, у Эвереттов пара детей, однако она вполне способна тянуть наше общее дело. Сейчас же кризис, в конце концов.
— Конечно, вне всяких сомнений.
Впрочем, самому Ренни такая перспектива казалась весьма неприятной, чтобы эти Эверетты выскакивали, словно те черти из коробки, всюду, где будет появляться он. Короче: он не хотел иметь в своей команде жену этого никчемы. Во-первых, она еще слишком молода, ей лет тридцать, не больше, да еще и красива, как дьяволица. Поэтому, бесспорно, отрицательно будет влиять на других. Красивые женщины всегда оказывают плохое влияние. Достаточно ему и одной Веттингтон с ее огромными сиськами.
Итак, — продолжил Рендольф. — Имеем только восемь человек из восемнадцати.
— Ты забыл посчитать себя, — заметила Эндрия.
Рендольф хлопнул себя по лбу тыльной стороной ладони, словно переключил в голове трансмиссию.
— Конечно же, точно, девять.
— Мало, — сказал Ренни. — Нам надо увеличить силы. Только временно, вы же понимаете, пока эта ситуация не рассосется.
— Кого вы предлагаете, сэр? — спросил Рендольф.
— Прежде всего, моего мальчика.
— Джуниора? — свела брови Эндрия. — Он же по возрасту еще даже голосовать не может… не так ли?
Большой Джим на мгновение представил себе мозг Эндрии: пятнадцать процентов в нем занимают сайты ее любимых интернет-магазинов, восемьдесят процентов наркозависимые рецепторы, два процента память и три процента — процесс рационального мышления. Ничего не поделаешь, с этим ему приходится работать. А впрочем, напомнил он себе, кто имеет глуповатых коллег, у того и жизнь проще.
— Ему уже двадцать один год. В ноябре исполнится двадцать два. И также, к счастью или по Божьей милости, он на этот уик-энд прибыл домой, он не в колледже.
Питер Рендольф знал, что Джуниор Ренни сейчас не в колледже, и не только на уик-энд, а насовсем — он прочитал об этом в блокноте, который лежал около телефона в кабинете его покойного шефа, хотя не имел понятия, которым образом Дюк получил эту информацию, и почему он считал ее настолько важной, чтобы записать. Там также было написано еще кое-что: расстройство личности?