Указующий взмах рукой, короткий хлесткий звук и на столбе, поддерживающем навес, размазанный след расплющенного насекомого. Рыбаков хватается за предплечье, в которое угодил отскочивший камушек.
– Уй-ю-у. – Он с трудом сдерживает дальнейшую тираду. – А если б в глаз?
– Так о том и толкую. – Виктория уже ковыряется в невесть откуда появившейся аптечке, капая из пузырька на салфетку. – Приложите. Синяк, конечно, будет, но существенных последствий для здоровья не ожидается.
Сонечка выглядит смущенной. Она прячет куда-то за пояс рогатку и оправдывается:
– От той мухи, что сидела правее, могло в горшок отрикошетить.
– Ну конечно. Горшок, он синяком не отделается, – сквозь боль шутит пострадавший. – А если бы ты мимо столба угодила и прямо в кого-то попала?
Едва договорив, понимает: его не поняли. Он сказал глупость – вот что сквозит из взглядов трех пар девичьих глаз.
– И вообще, по мухам чугунками не стреляют, – вдруг невпопад произносит средняя девочка.
– А по кому? – Разговор забавляет пограничника и позволяет ему отвлечься от ощущений в пострадавшей руке.
– На дрофу, на уточку. Гепарда вразумить или шакала, – отвечает средняя. Она не была участницей происшествия, и ей не так стыдно, как остальным. А младшенькая уже подошла к месту, где колдует наставница, посмотрела на плоды дел рук своих и плачет.
– Простите меня, пожалуйста, я больше так не буду.
«Детский сад, – думает Рыбаков. – Выездная сессия. Интересно было бы посмотреть на взрослых, живущих в тех местах, откуда прибыли эти ребятишки».
Протянутая в непроизвольной попытке успокоить плачущую девочку ладонь натыкается на плечики арбалета, пристроенного на спине под накидкой. Это, похоже, для вразумления волков и леопардов. Спрашивать о том, успеет ли это эфемерное создание воспользоваться оружием, он не будет. И про вероятность промаха интересоваться с его стороны было бы бестактностью. Итак, мама этих ходячих арсеналов плакала, провожая дочурок на прогулку по природе. Он бы скорее понял, если бы плакали мамы тех, кого они встретят в пути. Интересно, как выпросить у них волов. Ну, не у детей, конечно, у взрослых. И потом ведь волов надо передавать в собственность фермера, а средства-то для их приобретения собирать придется в складчину.
Хотя нет. Волы станут, как бы это сказать, общесоюзной собственностью. Земледелец будет их арендовать, а расплачиваться ему придется зерном. Интересно, откуда в нем такая уверенность, что удастся обзавестись тяглом? Ну, не то чтобы уверенность, но надежда на то, что все получится.
Глава 25
– А почему вы не стреляете? – Спокойный такой вопрос из-за спины. Тоненький детский голосок, чуть с хрипотцой, так что и не скажешь сразу, мальчик или девочка. Иван зажмурился, перевел дух и снова сконцентрировал внимание на зубробизоне, зорко поглядывающем по сторонам. От края леса, где притаился охотник, до дичи полтораста метров. Его арбалет добивает на эту дистанцию, и попасть с такого расстояния можно. Но выстрел этот не будет верным. Вероятность того, что рана окажется смертельной, невелика. А дичь убежит, и догоняй ее потом. Потому и подкарауливает он на этом месте, замерев и затаив дыхание, уже второй час, что дожидается, пока расстояние не уменьшится еще хотя бы метров на тридцать.
Похоже, от напряжения и жары начались звуковые галлюцинации. Чуткий зверь ничего не учуял, значит, все, что он услышал, – это порождение переутомленного сознания.
– Извините, если я вам помешала, – тот же голосок. – Но прежде чем уходить, хочу обратиться к вам с просьбой. Пожалуйста, не стреляйте в Дона Гуана. Он невкусный. До свидания.
Тут уж не выдержат нервы самого опытного охотника. Медленно, не делая резких движений, Иван развернулся. На него смотрело незнакомое животное. Короткое туловище, длинные ноги и шея, увенчанная изящной головой с чуткими ушами и выразительными глазами. Взгляд безоблачный, мечтательный. Само любопытство.
– Это ты меня спрашивал?
– Он еще не научился говорить. – Тот же голосок исходит со стороны дерева, правее животного. После яркого света голой степи даже в неплотной тени леса ничего не видно. – А вам действительно нужна летняя шкура зубра?
– Не помешает, – ответ вырывается машинально, – и мясо тоже.
– Тогда не буду отвлекать. – Только сейчас становится виден силуэт маленькой девочки, которая ведет маленькое животное на маленькой уздечке. И седло на спине этого длинноногого и длинношеего копытного тоже маленькое. – Я пока навещу ваших родных.
– А ты знаешь, где они живут? – Вопрос слетает с губ так же автоматически.
– Еще нет. Но ведь не по воздуху же вы сюда прилетели.
Несколько шагов, и никого. Ни одна ветка не шевельнулась. Только наметанный глаз опытного охотника успел заметить что-то типа шали, накинутой на худенькие плечи, которую на спине топорщили в стороны короткие дуги самострела. Дон Гуан, проследовавший за хозяйкой, двигался тоже бесшумно.
* * *Выстрелить Иван так и не решился. До начала сумерек зубр ни на шаг не приблизился к месту засады, а рисковать драгоценным болтом со стальным наконечником было глупо. Тем более что без этой шкуры он легко мог обойтись, а мясо у немолодого зверя наверняка не самое нежное. Лучше бы он потратил день на поиски чего-нибудь помельче и помоложе, а теперь придется довольствоваться вяленой косулятиной. Хотя старшая жена наверняка в обед для детишек спроворила супчик из корешков. Вот бы остался!
Размечтался. Ребятишки отсутствием аппетита не страдают. И эта шкура как раз пригодилась бы ему на то, чтобы выменять на нее в Стольце новый большой горшок, в старом на всю его разросшуюся семью за один раз досыта не наваришь.
Семейство Ивана размещалось в двух типи – кожаных шатрах, иногда именуемых вигвамами. В малом ночевал он – охотник с одной из жен, а в большом размещались остальные домочадцы – незадействованная в эту ночь другая жена и все трое детишек под ее присмотром.
Едва выйдя на поляну, хозяин сразу заметил, что в кругу костра сидит еще одна девочка. Та самая, что поговорила с ним на краю леса. Дон Гуан привязан к дереву и хрустит травой.
– Нюта заехала поиграть с детьми. – Лариса, младшая жена. – Поклонилась дрофой и мешочком белой соли. – Все верно. Эта женщина, хоть и недавно живет с ним, твердо уяснила, как отличить гостя от любителя поесть на дармовщинку.
– И во что же дети играли? – Вообще-то после дня, проведенного в неудавшейся засаде, на разговоры не тянет, но есть вежливость, и есть обворожительный запах из-под крышек сразу двух горшков. Понятно, что сварили с учетом гостя. Хотя ребенка бы они накормили и без всякого подношения, и приютили бы у себя, окажись, что ему некуда идти.
– Сначала в астрономическую обсерваторию, – отвечает Лариса, снимая горшки с огня. – Определяли время прохождения солнца через меридиан. Представляешь себе, у Нюты электронные часы все еще ходят.
– Батарейку дважды перезаряжали, – поясняет гостья. – Зимой их придется запитать от внешнего элемента и возить с собой в седельной сумке.
Иван игнорирует это замечание. В Стольце мужики тоже придумывают гальванический элемент для электронных часов, так что ничего удивительного.
– А когда солнце прошло через меридиан, какими играми занялись дети? – Вообще-то вопрос с подтекстом. Малыши не должны забывать о сборе дров, хотя запас их явно достаточен.
– Потом они катались на гуанако, не все, конечно, только старшие. Разучивали танец живота, искали след Серого Волка и дикую свеклу. – Это уже старшая жена, Клара.
Хозяин тем временем рассматривает гостью. Маленькая. Лет шесть или семь. Ест опрятно, черпая, как и все, из общего горшка. Щербатая – как раз идет смена молочных зубов на постоянные. Сейчас, вечером, она одета в меховую безрукавку из шкуры гепарда. Стрижена под мальчишку, но давненько. Полотняные шаровары, мокасины. Нож на поясе серьезный, сделанный, однако, под детскую руку. Копье рядом.
– Скажи мне, гостья дорогая, из каких мест ты к нам пожаловала?
– Мы живем на юге. По знакомой дороге на Гуане я могу доехать за четыре дня до Пасеки, она отсюда ближе всего. Нет, за пять дней. А от Пасеки до Ранчо еще больше дня скакать. Там школа, в которую мне идти в этом году.
– То есть ты пока ничему не училась. – Ивану стало интересно расспрашивать девочку.
– Не совсем ничему, но мало. Нас в садике только вежливости учат, чтобы никому не мешали, не заблудились и не голодали рядом с едой.
– А дрофа это как раз и есть еда. – Охотнику хорошо от сытной густой похлебки, для которой, как выяснилось, почти все компоненты собрала эта девчушка.
– Не только они, съедобных птичек много. И зверей, и рыбок, и корешков…
– …И всем им обучают в детском садике. – Кормилец большой семьи просто умилен. – А в этом садике есть свободные места? Для больших дяденьков?
– …И всем им обучают в детском садике. – Кормилец большой семьи просто умилен. – А в этом садике есть свободные места? Для больших дяденьков?
Гостья улыбается. Поняла шутку.
– Взрослых обычно папа учит. – И, заметив недоумение на лице собеседника, исправляется: – Мой папа или кто-то из Квакушек. Ну, это самые молодые из старых. – Замолчала, поняв, что запуталась. – Завтра Виктория приедет к полудню, спросите лучше у нее. Я для таких вопросов еще маленькая.
– И что же такая маленькая делает одна в диком лесу? А не встретила бы ты меня, где бы ночевала?
– Я след прокладывала. Завтра Максютка по нему пойдет за старшую группу зачет сдавать. А какая разница, где ночевать? Костер, шалаш – это в средней группе проходят.
– Это надо понимать, что ты сейчас заканчиваешь подготовительную, – заключает Иван.
– Да. В ноябре в школу пойду. У нас целый класс впервые из детей, что уже здесь родились.
– Целый класс! Это сколько человек?
– Шестеро.
* * *Ивану не спалось. Через приоткрытую занавеску типи он наблюдал за гостьей. Сначала она целилась какой-то штукой на Полярную звезду, отойдя от костра так, чтоб ей не мешал его свет. Потом, подкинув несколько веток, что-то записала в блокнот. Делала она это напряженно и неуклюже, старательно высунув язык. Принесла охапку травы Гуану, заставила его лечь и устроилась, свернувшись клубочком около теплого живота своего скакуна. В свете последних язычков догорающего пламени было видно, что, хотя эта трогательная парочка и неподвижна, уши животного изредка меняют ориентацию. Что уж там где звучит, человеческий слух этого не воспринимает, но ни один шорох не остается без внимания. Охранник.
И девчонка, и ее четвероногий спутник выглядят как часть окружающего мира. Так надежно и уверенно, как сегодняшние гости, в своей прошлой жизни он чувствовал себя только в родных стенах. Немногие современники-соотечественники выросли в своем доме, как он. Нет, скотину они не держали, и огород у них был невелик, но блага городской цивилизации присутствовали в ограниченном количестве. Электричество да почта доставлялась.
И вот неизбалованный парень оказался в этом незнакомом месте среди других, тоже попавших сюда случайно людей. Возвращался из города, когда электричку «переставило» в лес. Торможение колес, попавших с рельсов на грунт, было более чем экстренным. К счастью, малая начальная скорость и ровное место «высадки» обеспечили равномерность замедления хода состава. Ушибы, конечно, получили многие, но тяжелых травм не было. Народу в вагонах оставалось мало, все сидели.
Неброская одежда, крепкая обувь и огромная сумка хорошо упакованной водки в сумме с нормальным для двадцатичетырехлетнего парня здоровьем и изрядной толикой здравого смысла позволили Ивану на начальном этапе путем честного обмена обзавестись лопаткой, топориком, полотном ножовки по металлу, стамеской. Он сориентировался быстрее других, обежав окрестности места их появления здесь, сделал верные выводы и времени не терял. Ну и панику, понятное дело, сеять не стремился. Кое-что пользительное разыскалось в хозяйстве электричечных торговцев. Всего пассажиров было сотни полторы, и в одну кучу они не сбились, а как-то слегка отупело «ждали спасателей», следуя рекомендациям поездной бригады и найдя временные укрытия под ближними деревьями. Жаркий, помнится, был денек, вагоны раскалились.
Не стремился Иван сближаться с людьми. Рыбачить умел, охотиться научился. Обошел окрестности на десятки километров, осмотрел леса и языки проникающей в них степи, отыскал несколько рек, не имея понятия, то ли это загогулины одного русла, то ли ничего общего эти водные потоки между собой не имеют. А потом вернулся к месту, где остались вагоны. Спустя месяц люди тоже уже все поняли. Начинали объединяться и организовываться. Ссорились из-за мест под крышей, что-то делили, спорили про то, кто главный и что нужно делать. И давненько жили впроголодь. Впрочем, по-разному жили. Группа решительных ребят, быстро сообразив, что к чему, отнимала добычу у тех, кто нес ее своим… друзьям? единомышленникам? – тем, с кем решил объединить усилия, пожалуй, так точнее.
Были драки, скандалы. Мужики собрались кучей и вытурили подонков, кажется, кого-то даже совсем прибили. Потом выбрали старосту. Но все равно нашедшие приют в вагонах люди далеко не благоденствовали. Значительно перспективней выглядели сплоченные группы, знакомые по времени «до того». Две команды туристов, компания, следовавшая на пикничок, школьники, возвращавшиеся из поездки на олимпиаду, – они понастроили шалашей поодаль и начинали обживаться. И еще несколько небольших групп поступили аналогично, собравшись уже после «прибытия». Собственно, эти люди довольно быстро просто откочевали подальше от мест, где пугают дичь и валят деревья.
Такую же группу Иван организовал и для себя. Только очень маленькую. Понравилась ему женщина с грудничком. Поговорили, да и сошлись. Потом своих двоих детишек «учредили». Ларису же в семью приняли недавно. Так уж у них тут сложилось, что женское население над мужским преобладает, да и гибнут охотники, не без этого. Постепенно в вагонном городке, который прозвали Стольцом, сформировалось что-то вроде торгового центра. Заработала кузница, наладили выделку шкур, горшки обжигать научились. А бродячие группы охотников приносили туда добычу, меняя ее на то, в чем нуждались.
Нет, гармонии в этом мире не сложилось. Но все стало терпимо, привычно и предсказуемо. Кочевники проводили зиму в землянках, построенных заранее в самых разных местах, а летом переходили с места на место с домочадцами, создавая запасы для зимы. Нелегкая, прямо скажем, жизнь. Но другой просто нет. И шкуры покрытия шатров, и утварь – все нужно перевозить с места на место на себе, волокушами, конечно. Поэтому с переездами, прямо скажем, никто не частит. Нередко помогают соседи или он соседям. Сходить туда и обратно за десять километров – это не расстояние.
И тут появляется создание, у которого всюду все есть. С телохранителем, перемещающим ее багаж. С мясным прилавком по пути к месту, куда она направляется, чтобы «поиграть с детьми». С овощной лавкой в двухстах шагах от костра, на котором варится похлебка. За ее мешочек соли в этих местах могут очень сильно подраться большие дяди, однако она его просто дарит хозяевам. И шкура гепарда! А ведь одежда на ней вообще сшита очень добротно!
* * *Летние ночи коротки. Забрезжило. Девчонка встала, выскользнула из безрукавки и штанов. Мокасины висят на сучьях, и эта худышка, оставшаяся в трусиках, втыкает в землю палку. В ее руках кистень, которым она эту палку пытается захлестать в землю. При этом тело выполняет массу поворотов, прыжков, а то и откровенно балетных па. Удары следуют из-за плеча, из-под руки, назад с прогибом. Не удары, однако, – промахи. Грузик постоянно пролетает мимо цели, цепляя траву, или отлетает так, что достается самой забивальщице. Стремительная фигурка включает в свой «номер» элементы танца живота, зависания, характерные для ушу, взбрыки ногами, напоминающие что-то из карате. И все это производит довольно жалкое впечатление. Ребенок неуклюж и плохо скоординирован. Поскользнулась, упала, поднялась неловким переворотом через плечо.
Гуан, видимо от огорчения за неловкость хозяйки, даже отвернулся.
А вот несколько простых упражнений – взмахи, махи, наклоны, приседания и отжимания. Все, согрелась, умывается. Росой. Ее нынче много. Хм! Зубная щетка! Иван уже и не помнит, когда видел последнюю. Прополоскала рот из тыквенной фляжки, и к костру. А он совсем погас. Подтянула дровец, поковырялась и… щелчок. Вот это да! Это же первый звук за утро. Весь цирк, который он только что наблюдал, происходил в полной тишине. Но бесшумно высечь искру из кремня этой «неумехе» слабо!
Вот и огонек показался. Горшок-то девчонке поднимать неловко. Вычерпала часть воды в соседний, установила, долила. Даже не задумалась. Соображает! Теперь дала что-то своему животному, чешет ему шкурку щеткой, пока тот лижет это «что-то» на земле. Неужели соль! С нее станется. И ему бы, опытному охотнику и отцу семейства, не следовало так по этому поводу переживать. Он просто взвалит на плечи зимние шкурки мелких хищников и отправится на юг, где обменяет все, что у него есть, на это белое сокровище. И себе на солонину хватит, и новые горшки приобрести, наконечников для арбалетных болтов прикупить.
А ребенок тем временем сыплет в горшок что-то из мешочка, принесенного от седельной сумки. Помешивает, подсаливает. Во второй горшок опускает пучок травы. Иван сегодня никуда не торопится. Самое для него важное – дождаться прибытия обещанной Виктории, которая взрослая и может ответить на все вопросы.
– Дядя Ваня, кашка поспела. Все равно ведь не спите. – Это как же она узнала, что он за ней наблюдает? И что это за кашка?
Овсянка, оказывается. Причем из плющеных зерен, то есть не для Гуана прихваченный овес пущен в дело, а специально приготовлено для людей. Вкусно.