– Но вызов уже сделан.
– Я все отменю, – горячо сказала она. – Я ему напишу, и он меня послушает. Если надо будет, я к нему поеду. Я буду говорить с Кэтти. Она станет со мной говорить! Она его заставит отказаться от дуэли!
– Женщины берутся устроить дела мужей? – горько рассмеялся граф. – Если это возможно, мир вскоре рухнет. Никогда женщины не должны вмешиваться в дела мужчин, запомни, Сашенька. Иначе они потеряют в их глазах всю свою привлекательность.
– Но эта дуэль не должна состояться! Если ты не хочешь слушать меня, то я… Я расскажу все государю! Ты же знаешь, что дуэли запрещены! Он вас заставит все отменить!
– И что же будет дальше?
– Дальше? – она растерялась. – О! Я больше никогда не буду встречаться с Сержем! Клянусь! Я буду уходить, едва завидев его! Пусть это в нарушение всяких приличий, мне все равно!
– Я не о том. После всего этого мне следует ждать очередного ордена? Может быть, меня даже назначат в министры? На место Петра Андреевича, моего нынешнего начальника? А его, вместе с его родственницей, Варварой Аркадьевной, отправят в отставку. Вот как дальше будут развиваться события. Ты упомянула о государе. Разумеется, он исполнит твою просьбу. Более того, обрадуется ей. И что же дальше?
– Но ты же понимаешь, Алексей Николаевич, есть вещи, изменить которые мы бессильны, – растерялась она.
– Вот потому, что я это прекрасно понимаю, я и вызвал господина Соболинского на дуэль. И прошу тебя мне не мешать. Нам не мешать, – поправился Алексей Николаевич. – Иди спать. Я же еще не окончил свои дела.
– Хорошо… Я знаю, как все исправить. Давай уедем! – горячо сказала она. – Во Францию, в Италию, на Восток. Куда угодно! Разве нам так плохо было за границей?
– Мы все это уже пережили, Сашенька. Да, мы были счастливы, и я ни минуты не пожалел о том, что обвенчался с тобой. Но жить с мыслью, что ты вянешь, как сорванный цветок, в ожидании моей смерти… Нет, не перебивай. Только моя смерть может дать тебе свободу. Ты не вольна над своими чувствами. И я не позволю тебе вмешаться сейчас в то, что происходит между мною и господином Соболинским. Ступай, мне надо закончить дела.
Поняв, что этот разговор бесполезен, она вышла из кабинета. Два упрямца решили все за нее. Как будто бы они оба знают, что сделает ее счастливой! У нее еще были целые сутки, чтобы остановить это безумие.
Утром она поехала в Зимний. Государь, который тотчас согласился на аудиенцию, выслушал ее хмуро.
– Вы говорите, что ваш муж вызвал на дуэль господина Соболинского, – отрывисто сказал он. – А какова же причина дуэли?
– Господин Соболинский ухаживал за мной.
– Но разве он один это делает? Вы красивейшая из женщин моего двора, и многие мужчины добиваются вашего внимания. – «В том числе и я», – красноречиво добавил его взгляд.
– Он ухаживал за мной с особой настойчивостью.
– И вы ему отвечали? Иначе у вашего мужа не было бы повода вызвать его на дуэль.
«Но он же не может вызвать вас!» – хотелось крикнуть ей. Но она молчала.
– Отвечайте же, графиня!
– Это связано с нападением разбойников на мою карету. Господин Соболинский принимал в этом участие.
– И какое же? – с интересом спросил государь.
– Можно сказать, что он меня спас.
В этом была доля правды. Элен хотела избавиться от мачехи любыми способами, и если бы Серж не согласился, задумав ее обмануть, графиня Безобразова нашла бы другое средство. И кто знает? Может быть, и добилась бы своего.
– Разве это повод для дуэли? – лицо государя выразило удивление. – Вместо благодарности за спасение своей жены, граф посылает ее спасителю вызов.
– Моему мужу показалось, что господин Соболинский провел со мной слишком много времени наедине. Все это было в его отсутствие, поэтому Алексей Николаевич счел меня скомпрометированной господином Соболинским и послал ему вызов.
– И сделал это только сейчас? Почему не тотчас? – Она молчала. – Во всей этой истории много загадочного, графиня. Загадочного и непонятного. Я должен во всем этом разобраться, – размеренно сказал Николай Павлович.
– Но вы не допустите этой дуэли?
– Я должен во всем разобраться, графиня, – повторил государь. – Вы можете идти исполнять свои придворные обязанности.
– Ваше величество! – она не выдержала и опустилась перед ним на колени. – Я вас умоляю! Вы же не допустите убийства!
– Кто же вам так дорог? – сурово спросил государь. – За кого вы хлопочете? За мужа или… Встаньте же, графиня. Встаньте! – властно сказал он. – Вы что, плачете? Вы же знаете, как я не люблю женских слез, – раздраженно сказал Николай Павлович. – Если бы я потакал всем, кто пытается меня разжалобить, я погубил бы мое государство. Поэтому ваши слезы бесполезны.
Она поднялась.
– Простите меня, ваше величество. Но… Я ведь прошу у вас не чинов, не денег, не почестей. Всего лишь жизни для тех, кто мне дорог. Какая же тут угроза государству?
– Не вы первая, графиня, это просите. Может быть, вы еще не знаете этого вследствие своей молодости, но подчас сохраненная жизнь опаснее отданного неприятелю города, если это жизнь государственного преступника. Я во всем разберусь. Даю вам слово. Вы осознаете, что ваш поступок нарушает кодекс чести?
– Каким же образом?
– Вы выдали мне близких вам людей, не опасаясь сурового наказания для них, я ведь запретил дуэли. И, разумеется, огласки. Теперь все будут говорить, что двое мужчин спрятались за одну женскую юбку. Впрочем, я всегда знал, что вы необыкновенная женщина. Никакая другая не способен так отважно вмешиваться в дела мужчин.
– Пусть будет огласка. Лучше уж лишиться чести, чем жизни.
– А вот здесь вы ошибаетесь. Что ж, вы женщина. Для вас есть нечто, гораздо более ценное, чем и жизнь, и честь. Любовь, – с усмешкой сказал он. – Вы бы ни за что не сказали: лучше лишиться любви, чем жизни. Потому-то вы здесь. Но я уделил вам достаточно времени. Ступайте. Я во всем разберусь, – вновь повторил Николай Павлович.
«Дуэли не будет, – думала она, покидая кабинет государя. – Кого-то из них я сегодня спасла. Я хочу, чтобы они оба жили. Второй раз мне этого не перенести. Пусть в свете думают, что хотят и говорят, что хотят. Мне все равно. Кого-то из них двоих я сегодня спасла…»
* * *– Алексей Николаевич… Я, несмотря на благодарность мою за оказанное вами доверие и считая за великую честь быть вашим секундантом, тем не менее обязан сделать все, что в моих силах, чтобы… – князь разволновался и сбился, после чего, махнув рукой, сказал просто: – Э, граф! К чему тут церемонии? Вы жизнью своей рискуете, поймите же! Я знаю, граф, какой он стрелок. Отменный стрелок. Ну, зачем вам это? Право слово, вы счастливейший из смертных. Да весь Петербург вам завидует! У вас красавица жена, сын недавно родился, вы обласканы государем. К чему рисковать своей жизнью? В общем, граф, не угодно ли вам примириться? Я готов устроить это. Разрешите мне переговорить с секундантами господина Соболинского?
В голосе князя не было уверенности. Когда около года назад он принес в дом графа Ланина радостное известие о царской милости и впервые увидел юную графиню, он тотчас предположил, что чем-то подобным все и закончится. Она была слишком красива и к тому же безвестна, а ее муж намного старше и несметно богат, так что сама собой напрашивалась мысль о браке по расчету. И так же напрашивалась мысль о любовнике, который непременно должен был появиться у столь молодой и темпераментной особы при старом муже, с утра до ночи занятом важными государственными делами. Князь и сам был не прочь занять место любовника прекрасной Александрин, и даже предпринял ряд попыток. Но, видимо, эта история была гораздо более давняя, чем замужество графини. Противники вели себя так, будто бы вернулись к неоконченному делу. Пистолеты были заряжены не сейчас, вот почему оба участника дуэли были так спокойны. Они смотрели друг на друга, словно примеривались: как бы вернее окончить начатую работу?
– Не хотите, ли примириться, граф? – неуверенно повторил князь.
– Примирение невозможно. Начинайте, – коротко ответил тот и посмотрел на своего противника.
В этот момент секундант Соболинского, усатый отставной майор что-то взволнованно говорил ему, видимо, тоже упрашивая пойти на мировую. Граф Ланин с удовлетворением отметил, как Соболинский отрицательно покачал головой и отвернулся к лесу. Секунданты тотчас принялись за дело.
Зима была морозной и снежной, но в самом конце февраля выдалась небывалая оттепель. Это значительно облегчало задачу секундантов, которые теперь готовили заснеженную поляну к поединку. Их сани и экипажи обоих противников остались на дороге, сюда же, на эту поляну, мужчины пробирались, по колено проваливаясь в снегу. Но здесь, на возвышенности, снег подтаял и заметно осел. Он был уже не рыхлый, а плотный, с проталинами и нездоровой желтизной, словно тяжелобольной человек, на коже которого за то время, пока он был в неподвижности, появились пролежни. И пахло еще не весной, не радостью и свежестью, а именно затяжной болезнью, в которую превращается в самом своем конце долгая русская зима. Воздух был липкий и влажный, как простыни после неспокойного сна, небо хмурое, готовое вот-вот разразиться новой порцией слез. Вместо снега теперь время от времени шел дождь. Было промозгло и сыро, так что всем хотелось как можно скорее со всем этим покончить.
Секунданты торопливо отмерили десять шагов меж барьерами и воткнули в снег сабли, потом принялись уминать дорожки, по которым противники должны были сходиться друг с другом. Когда все было готово, занялись пистолетами. Насыпая на полку порох, отставной майор невольно покачал головой: сыро. Ну и времечко выбрали эти двое, чтобы стреляться! Не терпится им умереть!
Условия дуэли, и впрямь, были такие, что для одного из поединщиков этот день должен был оказаться последним. А может так случиться, что и для обоих, если они вдруг выстрелят одновременно. Отставной майор, прошедший огни и воды и отмеченный не одним шрамом, считал, что так быть не должно. Если уж оба так горят желанием покончить с собой, можно было бы избрать для этого другой способ, без привлечения сторонних людей, которые, между прочим, рискуют своей карьерой. Все, что происходило, ему не нравилось. Он был участником многих дуэлей, но ни в одной не видел такой одержимости. Майор уже жалел, что Соболинский сумел уговорить его на это.
– Давайте же начинать, господа, – нахмурился граф Ланин, каким-то шестым чувством уловив колебания секунданта противника и намеренную задержку.
Князь с сожалением посмотрел на человека, к которому испытывал огромную симпатию, чему не мешало даже то, что граф был мужем хорошенькой женщины, за которой сам князь не прочь был бы поволочиться. Этот неравный брак был и счастьем графа, и его большой ошибкой. «А Соболинский-то хорош! – с завистью подумал князь. – Он первый в свете знаток хорошеньких женщин и умеет их добиваться. Интересно узнать, как далеко у них с графиней зашло?»
– Да, давайте начинать, – кивнул Соболинский и первым взял пистолет, после чего скинул на снег мешавший ему плащ, оставшись в одном сюртуке.
Перед тем как идти на край поляны, он сказал своему противнику:
– Ваш прежний выстрел, граф, был не совсем удачен и дал мне целых четыре года жизни. Я понял урок и провел их с пользой. Особенно последний.
«Далеко, – подумал князь, увидев, как изменилось лицо графа Ланина. – Ох, что-то будет!»
Противники, стараясь не сбиться с проделанных в снегу тропинок, пошли на разные концы поляны.
– На счет три сходитесь! – крикнул князь. Подождав с минуту, он увидел, что оба готовы и принялся отсчитывать: – Раз, два, три!
При слове «три» отставной майор в напряжении замер в ожидании выстрела, но над поляной повисла странная, можно даже было сказать мертвая тишина. То, что произошло потом, даже ему, неизменному участнику дуэлей, показалось непонятным и странным. Граф и Соболинский, не поднимая пистолетов, медленно шли к воткнутым в снег саблям. Так и не делая выстрела, противники подошли каждый к своему барьеру, на расстояние в каких-то десять шагов и замерли. Если они так желали друг другу смерти, этот поступок можно было бы назвать джентльменским. Каждый из них давал шанс другому себя убить.
«Невероятно! – подумал князь. – Они что, оба сумасшедшие?! Да стреляй же ты! Стреляй!» – от волнения он даже забыл, кого именно торопит и кому желает жизни, а кому смерти.
– Что происходит? – с недоумением посмотрел на него секундант Соболинского. – Что за политес? Это дуэль или…
И в этот момент раздался выстрел. Над поляной, и без того утонувшей в тумане, повис еще и пороховой дым. Секунданты, щурясь, пытались разглядеть: что происходит? Кажется, один из дуэлянтов лежит на снегу. Но, может быть, он только ранен? И вот-вот раздастся ответный выстрел, потому что тот, второй, все еще стоит у своего барьера. Но на поляне вновь стало тихо. Небо, казалось, опустилось еще ниже и придавило их своей тяжестью. Потом они увидели, как к лежащему на снегу мужчине от дороги, проваливаясь по колено в снегу, бегут доктор и слуги.
– Кто? – переглянулись отставной майор с князем.
И в этот момент из тумана, опустив дымящийся пистолет, вышел Соболинкий и неверными шагами подошел к ним.
– Я его убил, – дрожащими губами сказал он. – Дуэль окончена. Все окончено.
– Тебе лучше уехать, Серж, – взволнованно посмотрел на него князь. – Ты же понимаешь… государь…
– Да, я знаю.
Соболинский растерянно посмотрел на пистолет в своей руке.
– А ну, отдай! – князь чуть ли не силой вырвал у него пистолет и выругался: – Черт знает что!
– Я еду за границу, в Париж. Увидишь графиню, скажи ей… Впрочем, не говори ничего. Скажи: уехал.
– А жене что передать? – сердито спросил его секундант.
– Жене? – Соболинский вдруг как-то странно, металлически рассмеялся. – Жене…
Так ничего больше и не сказав, он, пошатываясь и то и дело сбиваясь с тропинки, и глубоко проваливаясь в снег, побрел к дороге.
– Эй! Плащ-то надеть! Плащ! Замерзнешь! – крикнул ему вслед майор. Но Соболинский даже не обернулся.
– Оставьте его, – тихо сказал князь. – Он, похоже, не в себе. И долго еще будет не в себе.
– А я уж думал, что он из железа, – покачал головой усатый майор. – Уж не в первый раз с ним езжу, но чтоб так-то… Раньше все смеялся. А после мы с ним шампанское ехали пить, да к цыганам. Я уж думал, ему все нипочем.
– Он человек, – покачал головой князь. – И глупый, как оказалось, человек. Только что он погубил все: свою карьеру, свой выгодный брак, блестящее положение в свете. Все. Что он теперь? Ничто. Пустое место. Для него все теперь кончено. Он правильно сказал.
– Когда государь узнает о дуэли…
– Он знает.
– Но… как же так?
– А вот так, – неприятно усмехнулся князь. – Одним выстрелом – двух зайцев. Чтоб никто больше не мешал. А вы, сударь, не беспокойтесь. К секундантам, участвовавшим в этой дуэли, государь не будет особенно строг.
– Я, сударь, царской немилости не боюсь, – сердито сказал отставной майор. – Я свое отбоялся уже, сударь.
– Э! Так и у нас с вами до дуэли дело дойдет! Я ведь на «сударя»-то могу и обидеться, – прищурился князь.
– Всегда к вашим услугам. Сударь. – Майор слегка поклонился и зашагал к дороге, к экипажу, куда слуги бережно несли графа. По снегу за ними тянулась кровавая дорожка. – Как он?
– Насмерть, – хмуро сказал доктор. – Умер мгновенно, не мучился.
– И то хорошо. Жена-то знает?
– О дуэли? Должно быть, спит еще, – усмехнулся доктор, – сладкие сны смотрит. Что ж, она теперь богатая вдова. И высочайшей особе путь свободен. Все устроилось как нельзя лучше.
– Подумать только, в каком бесчестном деле мы были участники! – взволнованно сказал отставной майор.
– Не мы, так другие. А кто-то и рад был угодить, – доктор вздохнул и посмотрел на стоящего в раздумье князя. – Вы с нами едете?
– Куда? К графине? Ну, уж нет! Езжайте, у меня тут дело, – майор тоже посмотрел на князя.
– Э! Бросьте! Не делайте глупостей, слышите?
– Дело чести. Исправить ничего уже нельзя, но ответить за то, что сделано, нужно и должно.
– Как вам будет угодно… Ну, что стоишь! Пошел! – крикнул доктор кучеру, заскочив в экипаж, и тот рванулся с места.
Усатый майор какое-то время стоял у своих саней, дожидаясь князя, но тот к нему так и больше и не подошел.
«Дурак, – подумал князь, садясь в свой щегольской экипаж и с усмешкой глядя на переминающегося с ноги на ногу усатого майора. Было тепло, но очень уж влажно, к тому же от речки дул сильный, порывистый ветер. – А вдруг попадет? Стреляю я метко, но все же… У Нарышкиных завтра бал… Мари будет в бальном платье, в котором она чудо как хороша… Мне теперь надо ждать следующего чина. Не сейчас, а к лету, когда все успокоится. Государь ко мне теперь особо благоволит… И Мари… Умирать? Сейчас, когда все так удачно сложилось? И прекрасная графиня теперь вдова… Зачем же умирать?»
Он улыбнулся и намеренно громко и бодро крикнул кучеру:
– Пошел!
Хмурый майор поежился от холода и торопливо полез в свои сани. Весь следующий день он напрасно ждал секундантов князя, а к вечеру поехал по своей давней привычке к одной известной особе составить партию в карты, где неожиданно выиграл крупную сумму. «Не послать ли мне самому?» – раздумывал он, возвращаясь, домой с деньгами. Настроение его, несмотря на крупный выигрыш, было прескверное. Речь шла о секундантах. Но оскорбление нанес он, так, во всяком случае, посчитал князь. Значит, надо было вновь искать с князем ссоры, чтобы самому послать вызов. На следующий день он узнал, что князь уехал в Москву с каким-то поручением от государя. Все, таким образом, откладывалось на неопределенный срок.
В Петербурге тем временем пошел густой снег и вновь ударили морозы. Зима заканчивалась и вдруг поспешила утвердить свои права. Вместе с поземкой, гулявшей по стылой земле, по городу гуляли слухи. Но никто не мог с уверенностью сказать, чем же закончится вся эта история? Все полагали, что переждав какое-то время, прекрасная графиня вернется ко двору, и тогда уж начнется ее эпоха. Эпоха ее пусть не фактического, но царствования. Но как знать? Время меняет все. Для нее же главное – не упустить это время. Так, во всяком случае, думали все.