У Харроу возникает ощущение, что, кроме него и ребенка, в комнате есть кто-то еще, но, разумеется, они тут вдвоем.
Пигги не начинает прибираться в присутствии Харроу. Таким делом она может заниматься, только оставаясь одна.
Он поднимается с подлокотника, еще какие-то мгновения смотрит на девочку, идет к двери, поворачивается, снова смотрит.
Он редко говорит что-нибудь ребенку. Еще реже Пигги говорит с ним.
Внезапно выражение лица девочки вызывает у него такой приступ ярости, что он уложил бы ее на пол крепким ударом кулака, если б не держал эмоции под абсолютным контролем.
Не глядя на Харроу, Пигги говорит: «До свидания», — и он вдруг обнаруживает себя в коридоре, запирающим дверь.
— Будешь гореть, как свиной жир, — бормочет Харроу, поворачивая ключ во врезном замке, и чувствует, как его лицо заливает краска, потому что это угроза юнца. Такое вправе говорить Лунная девушка, но не он.
Глава 36
Мужчина, которого Верной Лесли знал как Элиота Роузуотера, был Билли Пилгримом для своего помощника, который прилетел на заброшенную военную базу в пустыне Мохаве на двухмоторном самолете.
Пилот, он многократно работал с Билли, называл себя Понтером Шлоссом, для друзей — Ганни. Билли полагал, что Гюнтер Шлосс — настоящее имя, то самое, которое человек получает при рождении, но спорить, что это так, не стал бы.
Выглядел Ганни, как и полагалось Гюнтеру Шлоссу: высокий, с крепкой шеей, мускулистый, светловолосый и синеглазый. С таким лицом он мог без труда попасть на обложку ежемесячника «Белый супермен».
Но в реальной жизни одна его жена, очаровательная чернокожая, жила в Коста-Рике, а вторая, очаровательная китаянка, — в Сан-Франциско. По убеждениям он был не фашистом, а анархистом и однажды провел бурную неделю в Гаване, выкурив с Фиделем Кастро немало «косяков». Ганни Шлосс брал заказ на убийство любого человека, если по какой-то причине заказчик не хотел убивать того сам, плакал всякий раз, когда смотрел «Стальные магнолии»[19], а случалось такое как минимум раз в год.
После того, как Ганни убил Бобби Онионса и Вернона Лесли, он и Билли раздели трупы и оттащили их на пересечение двух дорог, проложенных по территории базы. Вывернули крышку люка из потрескавшегося, в островках травы, асфальта и сбросили мертвецов в ливневую цистерну, которую давно уже никто не использовал и, соответственно, не чистил.
Даже в пустыне иной раз шли дожди, и вода из сливных канав служебных дорог попадала в эту цистерну, так что темнота внизу воняла, пусть и не так сильно, как двадцать лет назад, когда база еще функционировала, а тела плюхнулись в какую-то жижу, думать о которой не хотелось.
Билли услышал внизу какое-то шебуршание, до того, как сбросили трупы, и после. Может, крысы, может, ящерицы, может, жуки размером с суповую тарелку.
В молодости он, наверное, посветил бы вниз фонарем, чтобы утолить свое любопытство. Но теперь он достаточно повзрослел, чтобы знать: излишнее любопытство приводит к тому, что получаешь пулю в лоб.
Работали они быстро, а после того как крышка люка легла на место, Ганни протянул руку Билли.
— Увидимся в Санта-Барбаре.
— Милое местечко, — кивнул Билли. — Мне правится Санта-Барбара. Надеюсь, никто никогда ее не взорвет.
— Кто-нибудь взорвет, — не согласился с ним Ганни, и не потому, что обладал пророческим даром. Просто был анархистом и всегда надеялся на худшее.
Ганни улетел на двухмоторной «Сессне», а Билли походил по территории, забрасывая песком оставленные следы, подбирая гильзы, поблескивающие в лучах вечернего солнца, еще раз проверяя, все ли куски черепа Бобби Онионса подобраны.
После исчезновения женщины никто не стал бы поднимать шума, пока она оставалась безвестной Редуинг, проживающей в скромном бунгало, тратящей жизнь исключительно на спасение собак.
Каждую неделю исчезало и погибало так много людей, что даже кабельное телевидение с его ненасытной любовью к кровавым убийствам не могло показать все трупы. Некоторые смерти были важнее других. Нельзя поднять рейтинг как киллера, так и шоу, руководствуясь принципом, что смерть воробья по значимости не уступает любой другой смерти.
Не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по беременной красотке двадцати с небольшим лет, забитой до смерти мужем, расчлененной на двенадцать кусков, уложенной в сундук вместе с парой бетонных блоков и утопленной на дне пруда. Он звонит и звонит, двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю, и есть только один способ более не слышать его: перебраться на Планету обезьян.
Исчезновение Эми Редуинг не стоило и секунды телевизионного времени, если бы никто не узнал, что когда-то она была вовсе не Эми Редуинг. Поскольку Верной Лесли отлично поработал в поисках свидетельств ее прошлой жизни, он узнал слишком много, а потому ему пришлось умереть.
Может, Лесли и не поделился этими знаниями с Бобби Онионсом, но Билли Пилгрим не любил оставлять свободные концы. Как знать, вдруг Онионс не был таким глупцом, каким казался. А кроме того, когда Онионс вышел из «Лендровера», его самодовольная улыбка и важная походка просто взбесили Билли, и ему захотелось убить этого напыщенного индюка просто из принципа.
Убедившись, что на виду свидетельств недавней перестрелки больше нет. Билли бросил удостоверения мертвецов в белый мешок для мусора, где лежали свидетельства прошлой жизни Редуинг, добытые Верноном Лесли в ее бунгало. Положив мешок на переднее пассажирское сиденье «Лендровера», он выехал с территории базы, добрался до шоссе и повернул на запад.
Небо выглядело, как в голливудском фильме. На небосклоне за ветровым стеклом золото переходило в персиковый цвет, оранжевый, красный, пурпурный, а чуть выше причудливой формы облака четко прорисовывались на фоне ярко-синего неба. Такой закат обычно наводил на мысль, что заканчивается важный день, события которого скажутся на будущем.
Впереди Билли ждала трудная ночь. Считается, что зло не знает покоя. Но фактически покоя не знали ни зло, ни добро, ни парни, вроде Билли Пилгрима, для которых такие понятия, как зло и добро, не существовали. Они всего лишь пытались выполнить порученное им дело.
Глава 37
Что-то необычное происходит с тобой (судя по имеющимся свидетельствам, даже сверхъестественное), одновременно твое умершее прошлое вдруг оживает, более того, настигает тебя, и в результате ты должен полностью раскрываться перед единственным в мире человеком, чье мнение действительно имеет для тебя значение… но при этом тебе приходится кормить собак, выгуливать собак, подбирать их последние в этот день какашки.
Когда Эми впервые вошла в его жизнь и привела с собой собак, она сказала, что собаки направляют, успокаивают, помогают установить более тесные связи с реальным миром. Раньше он думал, что она чуть-чуть свихнулась на своих золотистых ретриверах. Со временем осознал, что она говорила чистую правду и ничего, кроме правды.
В кладовой он держал собачью еду для тех вечеров, когда Эми приходила к нему на обед и партию- другую в рамми[20] или посмотреть фильм на DVD.
Покормив Фреда, Этель и Никки, уже в сумерках они отправились с ними на прогулку в близлежащий парк.
— Если все так и случится и Ванесса действительно отдаст мне Надежду, я пойму, если в какой- то момент ты решишь, что для тебя это уже чересчур.
— В каком смысле?
— Некоторые люди с синдромом Дауна столь же активны, как здоровые люди, другие — нет. Спектр широкий.
— У некоторых архитекторов богатое воображение, другие просто тупицы, однако я здесь.
— Я только говорю, что появление Надежды многое изменит, это огромная ответственность.
— У некоторых архитекторов богатое воображение, другие просто тупицы, однако я здесь, — повторила Эми.
— Я серьезно, Эми. Помимо того что девочка — инвалид, мы не знаем, через что ей пришлось пройти стараниями Ванессы. Могут быть и психологические проблемы.
— Сведи вместе три человеческих существа, — ответила Эми, — и у всех троих будут психологические проблемы. Значит, нам придется учиться жить вместе.
— Но есть еще и Ванесса. Может, ей надоело меня мучить, она хочет взять деньги, отдать мне девочку и забыть о нашем существовании. А может, так легко отделаться не удастся.
— Насчет Ванессы я не волнуюсь. Я знаю, как разобраться с такими.
— Если Ванесса решит влезть в наши жизни, так или иначе, она поведет себя не как Холл и Голайтли.
— Как Холли Голайтли из «Завтрака у Тиффани»?
— Если Холли Голайтли была в «Холодном доме», я ее не помню.
— Воспрянь, безымянный рассказчик, я тоже не Холли Голайтли. Скорее Кэтрин Хепберн, там, где рядом был Кэри Грант[21].
— Безымянный рассказчик?
— «Завтрак у Тиффани» написан от первого лица мужчиной, который в нее влюблен, но мы так и не узнаем его имени.
Затянувшуюся паузу нарушил Брайан:
— Я тебя люблю.
— Ты это говорил в квартире. Я это говорила. Мы говорили и раньше. Нет необходимости повторять каждые десять минут.
— Мне нравится это слышать.
— Собаки знают, когда ты их любишь. Они не ждут, что ты будешь говорить им об этом снова и снова. Людям надо бы брать пример с собак.
— Ни один пес не попросит тебя выйти за него замуж.
— Милый, ты был таким терпеливым. Просто… у меня есть кое-какие дела. Я ими занимаюсь. Я не порчу тебе жизнь, хотя иной раз тебе кажется, что это именно так.
— Мне никогда не кажется, что ты портишь мне жизнь. Лучше тебя быть не может. Так повести себя в истории с Ванессой. Ты просто чудо. Просто… безымянному рассказчику Холли Голайтли так и не досталась.
— Он получил ее в фильме.
— Фильм хороший, но нереальный. Реален рассказ. А в рассказе она уезжает в Бразилию.
— Я в Бразилию не собираюсь. Не люблю самбу. И потом, ты — не безымянный рассказчик. Ты гораздо лучше, чем он.
Вспыхнули фонари: ночь наконец-то выдавила последнее красное вино дня из сумерек.
Собаки наслаждались прогулкой по парку. Бегали от фонаря к фонарю, по траве, от скамейки к скамейке, принюхивались к посланиям, оставленным им легионами других собак, реагировали на белок на деревьях, на птиц на более высоких ветках, на запахи, что из далеких мест приносил с собой ветер.
— Раньше, когда я не мог оторваться от этих рисунков, я почувствовал… я понял… что Надежда и Никки неразрывно связаны, что я не смогу получить Надежду без Никки. Происходит что-то странное… и тем не менее Никки ведет себя, будто обычная собака.
— По большей части, — ответила Эми. Поводки Фреда и Этель она держала в правой руке. Левой, возможно подсознательно, прикоснулась к камее-медальону на шее.
— Ты хочешь рассказать мне об этой заморочке со шлепанцами? — спросил Брайан.
— Это ничего не значит. Не может значить. И потом, без предыстории ты ничего не поймешь.
— Так расскажи мне предысторию.
— Милый, это не просто предыстория. Это огромная предыстория. У нас нет времени углубляться в нее. В последнем письме Ванесса написала: «Будь на связи». Нам пора посмотреть, может, пока мы гуляли, она прислала что-то еще.
Когда они вернулись в квартиру, их уже ждало электронное письмо от Ванессы.
Глава 38
Берега и дно многих рек Южной Калифорнии забраны в бетон. Не потому, что местные жители находят, что бетон выглядит более эстетично, чем сорняки и ил. Делается это для того, чтобы река время от времени не меняла русло. Кроме того, сотни миллионов галлонов драгоценной воды, которые могли стечь в море, собираются и закачиваются под землю, чтобы стабилизировать уровень грунтовых вод в засушливые годы.
Сезон дождей в этих местах обычно не начинается раньше декабря. Так что в сентябре дно всегда сухое.
Под луной русло вроде бы и не освещалось сверху. Создавалось впечатление, будто бетон радиоактивен и чуть светится изнутри.
В «Лендровере», который недавно принадлежал Бобби Онионсу, Билли Пилгрим ехал с потушенными огнями по центру широкой, в шестьдесят футов, пересохшей реки.
В двадцати футах над ним проволочные заграждения препятствовали свободному доступу к реке, зa ограждениями, на обоих берегах, невидимые со дна, находились торговые центры, промышленные зоны и жилые кварталы, где жили тысячи людей, американская мечта которых сильно отличалась от мечты, за которой гнался Билли.
За свою достаточно долгую жизнь Билли пришлось заниматься незаконной торговлей наркотиками, незаконной торговлей оружием, незаконной торговлей человеческими органами и продажей обуви.
После средней школы он продавал обувь шесть месяцев, представляя себе, как живет в романтической бедности на чердаке и пишет великие романы. Но достаточно скоро выяснилось, что многочасовое лицезрение чужих ног не вдохновляет на создание незабываемой прозы, вот он и начал приторговывать марихуаной, потом «экстази» и, наконец, кокаином.
С самого начала он дал себе слово лично держаться подальше от наркотиков. Ему нравился тот мозг, которым одарила его природа, и он не хотел ничего в нем менять. А кроме того, ему могла потребоваться каждая клеточка серого вещества, если бы он все-таки взялся за роман.
Торговля наркотиками естественным образом привела к торговле оружием, точно так же, как продажа обуви приводит к переходу в магазин мужской одежды. И если на прием наркотиков он установил абсолютный запрет, то с оружием все вышло наоборот: он не продавал то, что ему не нравилось.
Пока Билли еще не воспользовался ни одним человеческим органом из тех, что продавал, но, если бы ему потребовалась почка, печень или сердце, он знал, где их раздобыть.
Так или иначе, ему уже стукнуло пятьдесят. Он и не заметил, как это случилось. Говорят, время летит, если живешь весело, а Билли именно этого и хотелось больше всего. Жить весело.
Его любовью к разудалой жизни и объяснялся отказ от попыток написать великий роман. В писательстве никакого веселья нет. Тяжелая работа.
А вот читать — занятие веселое. Билли читал постоянно и много, как минимум три романа в неделю, иногда и шесть.
Он терпеть не мог те книги, авторы которых пытались показать, что в жизни есть место и надежде, и порядку. Ему нравились книги, сочащиеся злой иронией. Он обожал сухой юмор романов о человеческой глупости и бессмысленности существования. К счастью, издательства выбрасывали их на рынок тысячами. Он не жаловал писателей, исповедовавших раздумчивый нигилизм, отдавал предпочтение тем, кто разбавлял нигилизм шутками, и радовался, если бы пришлось торговать сосисками в аду.
Книги приносили огромную пользу. Благодаря им в свои пятьдесят он радовался жизни, пребывал в превосходном настроении, добился больших успехов в своем бизнесе, чувствовал уверенность в себе, был всем доволен.
Шестью годами раньше он начал работать на человека, который использовал семейное состояние, накопленное в легальном бизнесе, для создания криминальной империи, хотя обычно все делалось с точностью до наоборот. Последнее задание Билли выполнял не для империи босса, а для босса лично.
Как и договаривались, Джорджи Джоббс ждал Билли под мостом с шестью полосами движения, гак что его ширины вполне хватало для того, чтобы их никто не увидел.
Джорджи стоял в темноте, рядом со своим «Субербаном» и, как только Билли остановил «Лендровер», включил фонарь, подставил под подбородок и осветил лицо, снизу вверх. При таком освещении его черты, конечно же, перекосились, превратив Джорджи в жуткого урода. Он знал, что Билли любит повеселиться, вот и решил его позабавить.
Иногда люди спрашивали Джорджи, не родственник ли он Стива Джобса, мультимиллиардера, знаменитого программиста, среди прочего выведшего на рынок «ай-поды»[22]. Джорджи это раздражало, потому что он не хотел, чтобы кто-либо ассоциировал его с такими людьми. Но, вместо того чтобы просто отрицать родство, он обычно говорил: «Слушай, у меня в фамилии два «б», — а такое объяснение запутывало собеседника еще больше.
Джоджи корчил рожи в свете фонаря, потому что Билли Пилгрим ему нравился. Билли умел нравиться людям и умение это считал главным своим достоинством.
Людям он нравился отчасти из-за своей внешности. Полноватый, с ямочками на полных щечках, со светлыми вьющимися волосами, которые уже стали такими же редкими, как бывает у младенца. Его так и подмывало обнять.
А еще Билли нравился людям, потому что он искренне любил их. Он не смотрел на людей сверху вниз из-за их невежества или глупости, из-за идиотской гордости или напыщенности. Он любил людей за то, кем они для него были: персонажами в самом ироничном, до краев заполненном черным юмором романе, имя которого — жизнь.
Билли вышел из «Лендровера» со словами:
— Посмотри на себя, ты — Ганнибал Лектер.
Джорджи ответил фразой из фильма, насчет того, что человеческая печень с конскими бобами хорошо идет под «кьянти».
— Перестань, перестань, — замахал руками Билли. — Я обмочу штаны.
Он обнял Джорджи Джоббса, спросил, как поживает его брат, Стив. Джорджи сказал: «Чокнутый ты сукин сын», — и они обменялись парой шутливых ударов.
Лучшие частные детективы знали, что такое угрызения совести, чтили уголовное законодательство. Такие люди, как Верн Лесли и Бобби Онионс, стояли на пару ступенек ниже.
А Джорджи Джоббса отделял от Лесли и Онионса целый лестничный пролет. Он давно хотел стать частным детективом, но ему не хватало терпения выполнить необходимые требования и сдать соответствующий экзамен. Не нравилась ему и необходимость носить при себе только зарегистрированное оружие и давать кому-либо повод называть его сыщиком.