Деспотичество, рождающееся обыкновенно от анархии, весьма редко в нее опять не возвращается. (Д. И. Фонвизин, 3)
…Всякая власть, не ознаменованная божественными качествами правоты и кротости, но производящая обиды, насильства, тиранства, есть власть не от Бога, но от людей, коих несчастия времен попустили, уступая силе, унизить человеческое свое достоинство. (Д. И. Фонвизин, 3)
Кто не знает, что все человеческие общества основаны на взаимных добровольных обязательствах, кои разрушаются так скоро, как их наблюдать перестают. Обязательства между государем и подданными суть равным образом добровольные, ибо не было еще в свете нации, которая насильно принудила бы кого стать ее государем… (Д. И. Фонвизин, 3)
К несчастью подданных, приходит иногда на государя такая полоса, что он ни о чем больше не думает, как о том, что он государь; иногда ни о чем больше, как о том, что он человек. В первом случае обыкновенно походит он в делах своих на худого человека, во втором бывает неминуемо худым государем. Чтобы избегнуть сих обеих крайностей, государь ни на один миг не должен забывать ни того, что он человек, ни того, что он государь. (Д. И. Фонвизин, 3)
Сила принуждает, а право обязывает… Где же нет обязательства, там нет и права. (Д. И. Фонвизин, 3)
Сила и право совершенно различны как в существе своем, так и в образе действования. Праву потребны достоинства, дарования, добродетели. Силе надобны тюрьмы, железа, топоры… Тиран, где б он ни был, есть тиран, и право народа спасать бытие свое пребывает вечно и везде непоколебимо. (Д. И. Фонвизин, 3)
Здравый рассудок и опыты всех веков показывают, что одно благонравие государя образует благонравие народа. В его руках пружина, куда повернуть людей: к добродетели или пороку… Он судит народ, а народ судит его правосудие. (Д. И. Фонвизин, 3)
Ревность государей к распространению своего закона не менее причинила вреда людям, как и другие их пристрастия. (И. А. Крылов, 1, 20)
Отчего неправодушие для иных частных людей бывает средством обогащения и не может никогда обогатить правительство? Оттого, что частный человек, завладев чужим, может остановить дела, не иметь нужды в кредите и, таким образом, скрыться от естественных последствий нажитой им худой славы; а правительство должно непременно и вечно быть в торговых отношениях и с теми именно, которых оно обидело; оттого еще, что с частным, даже известным, плутом не так боятся иметь дело: его можно принудить к исполнению обязанностей, а на правительство – нет суда; наконец, оттого, что частный человек и беззаконными средствами может увеличить свое капитальное имущество, а капитал правительства, единственный источник его доходов, весь в людях, которых оно разоряет. (Н. И. Новиков, 5, 1823–1824 гг.)
Но как же поставить христианский эпиграф к кодексу, в коем глава о собственности совершенно противна евангельскому правилу: отдай все нищим; или как согласить в уголовном уложении степени наказаний с другою христианскою заповедию: подставлять правую щеку тому, кто тебя ударит в левую? Если законы должны быть согласны с текстами нашего христианского учения, то и администрация финансов потребует того же. Куда это заведет нас? Нет, законы гражданские – для граждан, закон Христа – для людей. Он действует свыше, все проникая, всех располагая к высшему гражданству; но в земский суд его вносить не должно, ибо он дар Неба и должен жить и действовать в сердцах, и чрез них – на судей и на правителей. (А. И. Тургенев, 18)
Порядок в государстве то, что маятник в часах. (Ф. Н. Глинка, 5, 1, Описание войны 1813 года, 2 апреля)
Люблю видеть людей, хранящих закон, нравы и обычаи праотцов своих… Согласись, друг мой, что Моисей был великий законодатель! Он так умел скрепить израильтян узами уставов, обрядов и обычаев, что без государя, Отечества и прав, рассыпанные по лицу земли, они все еще составляют народ.
Они заблуждаются… согласен! Но для чего мы, просвещенные, не столь постоянные в законе, основанном на истинах непреложных, как они в своем заблуждении? Вот что должно нас устыжать! Чем богаче еврей, тем строже и ненарушимее исполняет он даже малейшие обряды свои. У нас, напротив, богатство, смеясь, попирает златою стопою уставы веры и обычаи праотцов.
(Ф. Н. Глинка, 5, 1, Письма из Польши, 27 марта)Государи живут лета , а народы столетия . – Все государственные постановления, однажды утвержденные, должны уподобляться древам, которые всякий может поливать и должен беречь, но которых никто не смеет рубить. Тогда под верной сению сих насажденных мудрыми правителями древ спокойно опочивать будет благоденствие народов. (Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)
Что есть конституция? – Неизменное государственное постановление, руководствующее правительство и сохраняющее права народа. (Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)
Закон есть посредник между Богом и Государем так, как Государь между законом и народом. (Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)
Даровать самое лучшее законодательство народу , не исправя прежде нравов его , все равно, что налить драгоценный напиток в нечистый сосуд. – Чем же исправляются нравы? – В детстве воспитанием ; а в прочих возрастах благоразумным порицанием. Первое не допускает до пороков, другое преследует, разит и гонит их из обществ. (Ф. Н. Глинка, 6, 3, Мысли)
Истинный друг человечества не кричит, не вопиет против законов и учрежденного порядка; но, сообразуясь с оными, делает столько добра, сколько может, а добра всегда и везде можно много сделать, была бы охота! (Ф. В. Булгарин, 1, 20)
Зачем Фемиды лик ваятели, пииты
С весами и мечом привыкли представлять?
Дан меч ей, чтоб разить невинность без защиты,
Весы, чтоб точный вес червонцев узнавать.
(П. А. Вяземский, 10)
Так должно быть и во всем: правительство открывает дорогу, частные люди находят удобнейшие способы ею пользоваться.
Не могу не заметить, что со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно.
(А. С. Пушкин, 23, Шоссе)Куда не досягает меч законов, туда достает бич сатиры. (А. С. Пушкин, 27)
Мы пытались управлять людьми по всем возможным методам, и никак не могли их удовольствовать. Мы управляли ими с кротостью – они предались бесчинству. Мы употребили с ними великодушие – они воздали нам неблагодарностью. Мы прибегнули к мудрости – они нас надули. Мы постановили законы – они разнесли их на крючках. Мы принялись за строгость – они начали роптать и грозить бунтом. (О. И. Сенковский, 7)
Человечество, видно, так уж создано, что, как ни обороти его, все-таки законы не будут исполняться в точности. (О. И. Сенковский, 12, 4)
Самое то обстоятельство, что закон нарушен, ясно доказывает, что он приводится в исполнение, что он еще действует и имеется в виду. (О. И. Сенковский, 12, 4)
Сомнительно, чтоб внешние меры исправили кого-нибудь, но они держат в страхе – и цель достигнута. Уголовные законы составляются в пользу общества, а не в пользу преступника. (А. И. Герцен, 7, 3, 2)
Человек, вступающий в борьбу с обществом, – или правее его, и тогда он революционер, или общество правее его, и тогда он преступник и общество берет все меры, чтобы оградиться от него. (А. И. Герцен, 7, 3, 2)
Ничем люди не оскорбляются так, как неотысканием виновных; какой бы случай ни представился, люди считают себя обиженными, если некого обвинить – и, следственно, бранить, наказать. Обвинять гораздо легче, чем понять. Понять событие, преступление, несчастие чрезвычайно важно и совершенно противоположно решительным сентенциям строгих судей, понять – значит, в широком смысле слова, оправдать, восстановить: дело глубоко человеческое, но трудное и неказистое. (А. И. Герцен, 10)
К этой страсти искать виновных для того, чтоб их ругать и клеймить позором, присовокупляется у добрых людей наивное требование, чтоб каждый человек был мелодрамным, романически безукоризненным героем, исполнял бы с полным самоотвержением свои обязанности или, лучше, не свои, а те, которые заставляют его исполнять. (А. И. Герцен, 10)
Замечено, что у оппозиции, которая открыто борется с правительством, всегда есть что-то от его характера, но в обратном смысле. (А. И. Герцен, 16, Эпилог)
ГОСУДАРСТВО: МОНАРХИЯ ИЛИ РЕСПУБЛИКА?
…Подлинно не от воли государя или правительства зависит соделать город, но надлежит для сего удобность места, стечение народа и самый достаток жителей.
(М. М. Щербатов, 1, 1, 10)
…Государь должен быть храним не вооруженными, обретающимися вокруг его людьми, но любовию народною; если же сего не будет, то никакая стража спасти государя не может, но будет и сама способствующая гибели его. Да даже от сего могут произойти следующие: государь, быв окружен стражею, почтет не толь нужну себе любовь народную, и не имея опасности, может ввергнуться в таковые поступки, которые ему самому и государству вред нанесут; вместо что не имея стражи, он всегда старается в любови народной ее себе сыскать. Но кого определить в стражи для хранения государя, единых ли непременных, или чтобы все воинство переменялось? Если учинить непременных, то сии благодеяниями государя склонены не будут граждане, но робкие рабы и исполнители воли государевой: власть его, не основанная на любви и на правосудии, но самовластии и мучительстве, возвеличится, он будет страшиться своей стражи, а силою ее страшен всем другим учинится; и твердость духа, добродетель и законная свобода истребятся. (М. М. Щербатов, 1, 1, 11)
Замечено, что у оппозиции, которая открыто борется с правительством, всегда есть что-то от его характера, но в обратном смысле. (А. И. Герцен, 16, Эпилог)
ГОСУДАРСТВО: МОНАРХИЯ ИЛИ РЕСПУБЛИКА?
…Подлинно не от воли государя или правительства зависит соделать город, но надлежит для сего удобность места, стечение народа и самый достаток жителей.
(М. М. Щербатов, 1, 1, 10)
…Государь должен быть храним не вооруженными, обретающимися вокруг его людьми, но любовию народною; если же сего не будет, то никакая стража спасти государя не может, но будет и сама способствующая гибели его. Да даже от сего могут произойти следующие: государь, быв окружен стражею, почтет не толь нужну себе любовь народную, и не имея опасности, может ввергнуться в таковые поступки, которые ему самому и государству вред нанесут; вместо что не имея стражи, он всегда старается в любови народной ее себе сыскать. Но кого определить в стражи для хранения государя, единых ли непременных, или чтобы все воинство переменялось? Если учинить непременных, то сии благодеяниями государя склонены не будут граждане, но робкие рабы и исполнители воли государевой: власть его, не основанная на любви и на правосудии, но самовластии и мучительстве, возвеличится, он будет страшиться своей стражи, а силою ее страшен всем другим учинится; и твердость духа, добродетель и законная свобода истребятся. (М. М. Щербатов, 1, 1, 11)
Художества и науки столь медлительно шествуют, что государство, в котором оные начинают произрастать или которое их принимает, необходимо должно пребыть долгое время без всякой перемены в управлении. Колико стараний должно употребить без успеху; колико трудов предприять с самого первого заведения наук до приведения оных в совершенство; из самого простого рисунка, сделанного наудачу, довести до совершенного искусства Апеллеса!.. Все сие можно надеяться получить в таком только государстве, которое непоколебимо стоит чрез многие веки. Науки в короткое время правления возрастают купно с политическим учреждением. Они одинакую имеют судьбу и вместе разрушаются. (Н. И. Новиков, 8)
…От глупого человека можно взять дело и поручить его разумному; но гибельная ошибка для государя бывает тогда, когда клеветника считает он праводушным; когда любит он того, кого все ненавидят; когда вверяется тому, кто наглым и бесстыдным образом государскую доверенность во зло употребляет; когда считает другом того, кто вероломно завладел его душою. (Д. И. Фонвизин, 2)
…Царь им дал большое содержанье:
Так в голосах между собой разлад
Для них был настоящий клад;
И если бы им волю дали,
Они б доныне толковали
Да жалованье брали.
(И. А. Крылов, 28)
…Терпеть гонения от всего непостоянного народа гораздо сноснее, нежели от одного человека… (А. И. Тургенев, 4)
…Народ не есть судья царей: но он их критик и, подобно прочим, может исправить только людей с дарованием. Продолжая сравнение, мы скажем царям и авторам: не сердитесь за критику и не всегда ей верьте; но умейте слушать и понимать ее. Скажем рецензентам и народам, первым: критикуя автора, не оскорбляйте человека; другим, напротив: критикуя человека, не забывайте прав государя и престола. (А. И. Тургенев, 5, 1823–1824 гг.)
Давно сравнивают монархическое правление с отеческим, и это сравнение прилично всем монархиям, сколько бы, впрочем, между ними ни было различия в образе действий правительства или в средствах обеспечения прав народа. Отец есть глава семейства, из младенцев ли оно составлено, из юношей или из людей, зрелых летами и опытностию. Но в попечении о младенцах отец обязан сам все предвидеть, принимать все предосторожности, одним словом, за них и мыслить и действовать. Руководствуя юношами, уже не довольно одного сведения о их главных нуждах и пользах; должно уметь, скрывая свое искусство, направлять и занимать их умы, узнавать их склонности, желания, составляющие особый род потребностей, должно бы с оными соображать свои действия. Когда же дети в зрелом возрасте, то самые их мнения имеют необходимое влияние на поступки отца, и зависимость таких детей можно назвать только зависимостью почтения. (А. И. Тургенев, 5, 1823–1824 гг.)
…Коль нами право ты имеешь управлять,
То мы имеем тож все право спотыкаться;
И можем иногда, споткнувшись, – как же быть? —
Твое могущество об камень расшибить!
(Д. В. Давыдов, 2)
Но милосердному Провидению угодно было устроить сердце человеческое так, что ему всегда приятно внимание, приятно слово благоволения от того, кто правит судьбою общества или только собственной его. В младенчестве тешит нас лишняя улыбка отца или матери; в юношестве одно ласковое слово учителя доставляет целый день удовольствия; в зрелых летах внимание благоразумного начальника крепит на трудном поприще военном; а внимание Государя заставляет жертвовать всею своею кровью, всеми радостями жизни и бросаться в объятия смерти с жаром юного жениха, летящего к невесте своей. – На сей тайне сердца человеческого основывается власть управляющих народами и сим единственно поддерживается правление самодержавное. (Ф. Н. Глинка, 6, 1, 3)
Непростительно и даже низко льстить государям; но несправедливо и сокрывать добродетели их от народа. (Ф. Н. Глинка, 6, 1, 4)
Послушать: век наш – век свободы,
А в сущность глубже загляни —
Свободных мыслей коневоды
Восточным деспотам сродни.
(П. А. Вяземский, 30)
…Не вижу разницы большой
Между холопством либеральным
И всякой барщиной другой.
(П. А. Вяземский, 30)
Лоб не краснеющий, хоть есть с чего краснеть,
Нахальство языка и зычность медной груди,
Вот часто все, что надобно иметь
Чтобы попасть в передовые люди.
(П. А. Вяземский, 42)
Либерал, чинов поклонник,
Чресполосная душа,
С правыми он их сторонник,
С левым – он и сам левша.
(П. А. Вяземский, 43)
…Множество нулей с одним искусным шарлатаном впереди составляет огромную сумму. (О. И. Сенковский, 3)
Но что же делать? У судьбы
Нет либералов: все рабы.
(Н. М. Языков, 4, 1)
Жестоки наши времена,
На троне глупость боевая!
Прощай, поэзия святая,
И здравствуй, рабства тишина!.
(Н. М. Языков, 12)
Примирившихся и непримиримых бездна, но примирителей нет. Примирившиеся резонеры всего хуже – что они примутся объяснять, то остается навеки мутным и безжизненным, как замерзнувшая лужа… Журнализм, парламентаризм, неудавшиеся революции и революционное похмелье вырастили в наше время слой умников , заговаривающих всякое дело до бессмыслия. Они все объясняют, все понимают; но всякий жизненный вопрос выходит из их мозговой реторты, как зеленый лист, опущенный в хлор, – бледным и увядшим… Их задача состоит в том, чтоб одержать верх в прении – выиграть дело, а в чем оно – им все равно. (А. И. Герцен, 5, 4)
Мундир и однообразие – страсть деспотизма. (А. И. Герцен, 9, 4, 26)
Только в самовластных правлениях запрещают говорить о неурожаях, заразах и о числе побитых на войне. (А. И. Герцен, 9, 5, 41)
Неразвитость масс, не умеющих понимать, с одной стороны, и корыстный страх – с другой, мешающий понимать меньшинству, долго продержат на ногах старый порядок. Образованные сословия, противно своим убеждениям, готовы сами ходить на веревке, лишь бы не спускали с нее толпу. (А. И. Герцен, 9, 6, 9, 2)
Эмиграция – первый признак приближающегося переворота. (А. И. Герцен, 12, Предисловие)
Роковая ошибка их в том, что увлеченные благородной любовью к ближнему, к свободе, увлеченные нетерпением и негодованием, они бросились освобождать людей прежде, нежели сами освободились; они нашли в себе силу порвать железные, грубые цепи, не замечая того, что стены тюрьмы остались. Они хотят, не меняя стен, дать им новое назначение, как будто план острога может годиться для свободной жизни. (А. И. Герцен, 12, LVII год республики…)
Таково положение реформаторов вообще, они, собственно, наводят только понтоны, по которым увлеченные ими народы переходят с одного берега на другой. Для них нет среды лучше, как конституционное сумрачное ни то ни се. (А. И. Герцен, 12, LVII год республики…)
…Представительная система – хитро придуманное средство перегонять в слова и бесконечные споры общественные потребности и энергическую готовность действовать.
(А. И. Герцен, 12, Vixerunt!)
Я нисколько не боюсь слова «постепенность», опошленного шаткостью и неверным шагом разных реформирующих властей. Постепенность так, как непрерывность, неотъемлема всякому процессу разуменья. Математика передается постепенно, отчего же конечные выводы мысли и социологии могут прививаться, как оспа, или вливаться в мозг так, как вливают лошадям сразу лекарства в рот?