Я стала расспрашивать Минту об их замечательном доме.
— Он принадлежит нашей семье уже долгие годы, и, конечно, я с грустью вспоминаю о монахинях, ведь и сама девушка. У нас в роду всегда было много женщин. Он здесь уже… сколько, Люси? С 1550 года?
Да, верно. Генрих VIII закрыл монастыри, и Уайтледиз был частично разрушен. Мой предок чем-то угодил королю, получил это место во владение, и начал строить дом. Тогда оставалось еще множество камней от стен монастыря, вот их и использовали.
— Пришел мистер Уэйкфилд, — сообщила Люси.
На лужайке появился молодой человек — самый щеголеватый из всех, кого я когда-либо видела. Его костюм был так же безупречен, как и манеры.
Минта вскочила и устремилась к нему. Он поцеловал руку ей, а затем и леди Кэрдью. «Очаровательно», — подумала я. Люси же только поклонился. О, да, она, конечно, не совсем член семьи.
Минта повернулась к нам.
— Боюсь, что не знаю ваших имен. Понимаете, Франклин, через стену перепорхнул шарф мисс…
— Тамасин, — сказала я, — Нора Тамасин. Он изящно поклонился.
— Из Австралии, — добавила Минта.
— Как любопытно! — на лице мистера Франклина Уэйкфилда появилось выражение вежливого интереса и ко мне, и к моему шарфу. Это было так приятно.
— Вы пришли как раз к чаю, — сказала Минта. И тут я поняла, что у нас больше нет никаких оснований задерживаться. Стирлинг, однако, не сделал и попытки встать. Он откинулся на спинку своего стула и взирал на всех, в особенности на Минту, с вниманием, которое я назвала бы повышенным.
— Вы были чрезвычайно добры, — сказала я, — Нам надо идти. Остается только поблагодарить вас за то радушие, которое вы оказали незнакомцам.
Я видела, что Стирлингу это не понравилось. Ему явно хотелось остаться.
Минта улыбнулась Люси, которая немедленно поднялась, чтобы проводить нас к воротам.
— Извините, что помешали вашему чаепитию, — сказала я.
— Это развлекло нас, — ответила Люси в присущей ей манере, которая приводила меня в замешательство. Она держалась отчужденно и казалась очень уязвимой, возможно, потому что чувствовала себя неловко в положении бедной родственницы.
— Мисс Минта очаровательна, — сказала я.
— Я подтверждаю это, — добавил Стирлинг.
— Она — восхитительный человек, — согласилась Люси.
— И я очень признательна вам, что вы перевязали мне руку, мисс…
— Мэриэн, — дополнила она. — Люси Мэриэн. Стирлинг, который, как я поняла, ни в грош не ставил хорошие манеры, спросил в упор:
— А вы не в родстве с Кэрдью?
Она заколебалась, но потом все-таки ответила:
— Я компаньонка леди Кэрдью. Наконец, мы подошли к воротам.
— Надеюсь, — сказала она холодно, — ваша рука быстро заживет. До свидания, — и решительно захлопнула за нами ворота.
Некоторое время мы шли молча.
— Странный дом, — сказала я.
— Странный? Почему?
— И мать, и дочь, и компаньонка — вроде бы самые обычные люди. Но мне кажется, здесь что-то не так. Мать такая тихая, как будто все время дремлет.
— Должно быть, она инвалид. Я искоса взглянула на Стирлинга. Он тоже был явно чем-то смущен.
— Знаете, когда я шагнула в эти ворота, то решила, что попала в совершенно особый мир. Там словно происходит какая-то ужасная драма, и оттого, что внешне все выглядит так спокойно, она кажется еще более зловещей.
Стирлинг рассмеялся. Он начисто был лишен фантазии. Бесполезно объяснять ему мои чувства. Впервые после того, как я узнала о смерти отца, меня взволновало что-то другое. Хотя я и сама не могла понять, что именно.
На следующее утро мы покинули «Фэлкон»и отправились в Лондон. А еще через день вступили на палубу «Кэррон Стар».
Мое путешествие на край света началось…
Глава 2
Я делила каюту с молодой дочерью священника, которая следовала в Мельбурн, чтобы выйти там замуж. Это была восторженная и немного болтливая особа. Ее жених оставил Англию два года назад, чтобы устроить семейное гнездышко в Австралии. Теперь он владел там небольшой собственностью. Она везла с собой сундуки с одеждой и тканями, ибо «все должно быть подготовлено, как надо». К счастью, ей так хотелось говорить о себе, что мне она вообще поначалу не задавала никаких вопросов.
Она сообщила, что проезд стоит целых пятьдесят фунтов, но нам повезло, так как мы плыли первым классом, а пассажиры других двух классов должны были иметь с собой собственные ножи, вилки, ложки, кружки для питья, чашки с блюдцами, а также бутылки для воды. Ее жених очень настаивал, чтобы она плыла только первым классом. Это, конечно, настоящее приключение для молодой девушки — путешествовать Бог знает куда, да еще одной. Но тетя проводила ее до корабля, а жених встретит на месте.
Она узнала, что я еду со своим опекуном. Но, когда увидела Стирлинга, широко раскрыла глаза от изумления, по ее мнению, он был слишком молод для этого. С тех пор она стала смотреть на меня как-то странно. Другие пассажиры также поначалу удивились тому, что мы не брат и сестра, но потом перестали обращать на нас внимание.
Погода вскоре испортилась, и многие почти не покидали своих кают. Мы же со Стирлингом сидели на палубе, и он рассказывал мне об Австралии. Конечно, при всяком удобном случае упоминая о Линксе. Мне хотелось увидеть его даже сильнее, чем новую страну. С каждым днем мы со Стирлингом все больше узнавали друг друга. Похоже, я начала понимать его. Он вовсе не был грубым или равнодушным, скорее — прямым и откровенным, чем, кстати, очень гордился. Мне казалось, что Стирлинг был полной противоположностью Франклина Уэйкфилда, точно так же как я — Минты. Странно, но эти люди, которых я видела считанные минуты, так поразили меня, что я постоянно сравнивала их со всеми, кого встречала.
Многие пассажиры скучали на корабле, меня же интересовало все, но особенно — Стирлинг. Я не пряталась от ненастья в каюте, как другие, за что он считал меня хорошей морячкой. Мне это льстило. Вскоре я выяснила, что он не умеет прощать человеку его слабости. Любопытно, а какой представляет себе Стирлинг меня? Я уже знала, что он проводит много времени в седле. Когда мы жили в деревне, отец научил меня ездить верхом. Конечно, прогулки на коне по английским деревенским тропкам совсем не то, что скачки по диким австралийским степям, где то тут то там торчат всякие кустарники.
Я сказала об этом Стирлингу, но он поспешил меня успокоить.
— Все будет в порядке. Я подберу для вас лошадь.
Лошадь-джентльмена с прекрасными манерами, как у мистера Уэйкфилда, который произвел на вас такое впечатление. После этого…
— Нет, лучше мужественную лошадь, — предложила я, — мужественную, как Стирлинг Херрик.
Мы часто смеялись и спорили. Впрочем, Стирлинг нередко расходился во мнениях не только со мной, но и с нашими попутчиками. Он явно не нравился этим напыщенным джентльменам, зато многие дамы с готовностью улыбались ему.
Позднее я поняла, как много дало мне это путешествие, и, конечно же, пусть ненадолго, но оно заставило меня забыть о своем горе.
Жили мы на судне так: завтрак в салоне, долгое утро, ленч в двенадцать, тоска послеполуденного безделья, обед в четыре, на который пассажиры являлись в своих лучших туалетах. Во время обеда оркестр играл легкую музыку. Затем прогулки по палубам — до чаепития в семь.
В Гибралтаре мы встали на якорь. Утро было восхитительным. Как это замечательно — проехаться со Стирлингом в экипаже, разглядывая всякие достопримечательности — Иногда, — сказала я, — мне хочется, чтобы путешествие совсем не кончалось. Стирлинг сделал гримасу.
— Или, представьте, мы опоздали на судно, — предложила я. — Сами построили корабль и отправились на нем в кругосветное плавание.
— Что за сумасшедшие идеи приходят вам в голову! — насмешливо отвечал Стирлинг.
Как непохож он был на моего отца! Уж тот сразу выдумал бы какую-нибудь невероятную историю о наших приключениях.
— Это делает жизнь веселой и волнующей.
— Какое заблуждение. Просто пустая трата времени — делать вид, что веришь в невозможное.
— Очень уж вы деловой и…
— Скучный? Я замолчала.
— Ну, валяйте. Скажите правду…
— Мне нравится верить, что чудеса сбываются.
— Даже зная, что этого не может быть?
— А кто сказал, что не может?
— Действительно, это же так просто — вдвоем построить корабль и отправиться в кругосветное плаванье без штурмана, капитана или лоцмана. Вам придется повзрослеть. Нора, когда вы окажетесь в Австралии.
— Возможно, мне не следовало бы туда отправляться.
— Пока слишком рано делать какие-то выводы.
— Вы, конечно, думаете, что я еще ребенок…
— Вот именно, если вы будете так же по-детски фантазировать, как…
— ..Как мой отец? Вы и его находили ребячливым?
— Скажем так, не слишком практичным. И его конец подтвердил это, не так ли?
Я была слишком расстроена, чтобы спокойно обсуждать своего отца. Такой прекрасный день, а Стирлинг его испортил. Он не шел на уступки, не хотел хоть как-то смягчить разговор. Я знала: все, что он сказал, правда, но не могла стерпеть, чтобы моего отца осуждали…
— ..Как мой отец? Вы и его находили ребячливым?
— Скажем так, не слишком практичным. И его конец подтвердил это, не так ли?
Я была слишком расстроена, чтобы спокойно обсуждать своего отца. Такой прекрасный день, а Стирлинг его испортил. Он не шел на уступки, не хотел хоть как-то смягчить разговор. Я знала: все, что он сказал, правда, но не могла стерпеть, чтобы моего отца осуждали…
Становилось теплее. Однажды вечером, когда мы сидели на палубе и вглядывались в глубины тропических вод, я спросила Стирлинга:
— А что если я не понравлюсь Линксу?
— Он по-прежнему будет заботиться о вас. Он дал слово.
— Похоже, ему трудно угодить. Стирлинг кивнул.
— Это правда. Линкс может быть всемогущим, но не всегда — благодушным.
— Как один из тех античных богов, которых люди должны были все время ублажать. Стирлинг усмехнулся.
— Вы должны научиться быть правдивой, если хотите понравиться Линксу.
— Не уверена, что хочу этого. Мне ненавистна мысль быть его кроткой маленькой рабыней.
— Вот увидите: вам самой захочется понравится ему. Всем хочется.
— Вы так откровенны, когда говорите о моем отце. Могу ли и я быть такой же откровенной по отношению к вашему?
— Конечно, вы можете говорить все, что думаете.
— Хорошо… Я думаю, что ваш Линкс — самодовольный деспот, страдающий манией величия.
— Что ж, он высокого мнения о себе и, надо сказать, разделяет его со многими другими. Он любит властвовать, и в этом никто не может сравниться с ним. Так что, с небольшими поправками, ваше описание не совсем уж неверно.
— Расскажите мне о нем побольше.
Стирлинг говорил, а я пыталась представить себе этого могущественного человека, который произвел такое впечатление на моего отца, что он решил оставить меня на его попечение.
— Отца выслали из Англии тридцать пять лет назад, — сказал Стирлинг. — Но он собирается вернуться… Когда будет к этому готов.
— А когда он будет готов?
— По его словам, когда придет время.
— Хоть раз в жизни он разговаривал с вами как простой смертный?
Стерлинг улыбнулся.
— Я чувствую, вы заранее настраиваете себя против него. Это неразумно. Да он человечен, очень человечен.
— А я должна думать о нем, как о боге!
— Он на него и похож.
— Полубог, получеловек, — съязвила я, но решила не продолжать тему. — Вы так много говорите о своем отце. А ваша мать? Она, как и все, преклоняется перед величием супруга?
— Моей матери давно нет в живых. Она умерла при родах. — Его лицо едва заметно помрачнело.
— Сожалею… Я знаю, у вас есть сестра. А другие сестры или братья?
— Нас только двое. Аделаида на восемь лет старше.
Но я все не могла избавиться от мысли: какой же должна была быть женщина, на которой женился Линкс.
— Так что ваша мать? — спросила я. — Она тоже из заключенных?
— Нет. Просто Линкса послали работать на ее отца. Можете себе представить Линкса, посланного работать на кого-то? Словом, очень скоро мой отец женился на дочери своего хозяина — моей матери.
— Очень умно с его стороны, — заметила я с иронией.
— Так вышло, — ограничился Стирлинг кратким ответом.
— Итак, он женился, чтобы вырваться из рабства.
— У вас острый язык. Нора.
— Я говорю то, что думаю. Ну хорошо, расскажите мне все-таки о вашей матери.
— Как я могу это сделать, если никогда не знал ее?
— Но сохранились же какие-то воспоминания, рассказы?
Он нахмурился и умолк. «Значит, рассказы были», — решила я. Но, возможно, Линкс выглядит в них не столь привлекательно.
— Вы не должны судить Линкса, пока не узнаете его, — угрюмо отозвался Стирлинг.
И тут же, сменив тему, заговорил об Австралии — о цветущей акации, о прекрасных и стройных эвкалиптах, о том, как мы совершим путешествие на север от Мельбурна…
Я слушала не очень внимательно, потому что все думала о Линксе. Рысь… Скорее уж лиса, если судить по поступкам. Чем больше я узнавала о совершенствах этого человека, тем больше настраивалась против него, потому что в каждом упоминании его достоинств видела укор собственному отцу.
Наконец я сказала:
— Уже поздно, надо идти.
Стирлинг проводил меня до каюты и пожелал спокойной ночи.
Я долго не могла сомкнуть глаз. Нет, не позволю Линксу командовать собой, хоть он и мой опекун, хоть подчинил себе всех — даже Стирлинга. Я больше не стану расспрашивать о нем. Я выкину его из головы.
Но и во сне меня не покидал высокий человек с глазами рыси, похожий на лису.
На третий день после отплытия из Кейптауна случилось вот что. Как обычно, после ужина, мы сидели на палубе. Стирлинг продолжал рассказывать об Австралии: о великолепных красно-желтых цветах под названием «лапки кенгуру», о роскошных орхидеях, маленьких порывистых попугайчиках — розовых, зеленых лори. Каждый день я все больше и больше узнавала о стране, где мне предстояло жить.
Неожиданно кто-то громко чихнул. Странно, мы были уверены, что кроме нас на палубе никого нет.
— Кто здесь? — спросил Стирлинг, оглядываясь. И тут совсем рядом с нами кто-то зашелся в жестоком приступе кашля. Чувствовалось, что несчастный изо всех сил старается перебороть его. Мы едва сделали несколько шагов по палубе, как снова раздался кашель. На этот раз сомнений не было: он доносился от одной из спасательных шлюпок. Стирлинг быстро вскочил в нее.
— Здесь мальчик!
И я увидела голову, грязную, лохматую. Испуганные глаза казались огромными на побелевшем от страха лице.
Стирлинг подхватил его и опустил на палубу. Несколько секунд мы стояли молча.
— Пожалуйста, не говорите им, — захныкал мальчик.
Когда он снова разразился этим ужасным кашлем, у меня уже не осталось сомнений, что здоровье его в опасности.
— Не бойся, все будет в порядке. Должно быть, я говорила очень уверенно, потому что он посмотрел на меня с доверием.
— Ты ведь пробрался сюда зайцем? — спросила я как можно мягче.
— Да, мисс.
— И как долго ты здесь находишься?
— С Лондона.
— Маленький мошенник, — закричал Стирлинг, — ты понимаешь, что натворил?
Мальчик в испуге прижался ко мне, и я почувствовала, что должна взять его под свою защиту.
— Он болен, — сказала я.
— Так займитесь им.
— Ты, верно, голоден, — сказала я мальчику. — И весь дрожишь. Тебе нельзя здесь дальше прятаться.
— Нет! — закричал он с таким отчаянием, что я подумала, уж не собирается ли он выпрыгнуть за борт. Мне стало очень жаль его.
— Ты убежал из дому? — спросила я.
— Разумеется, — вмешался Стирлинг.
— У меня нет дома.
— Твой отец…
— У меня нет отца и нет матери, — сказал он, мое сердце дрогнуло. Разве я сама не знала теперь, что это такое.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Джимми.
— Хорошо, Джимми, — заверила я его, — не беспокойся ни о чем. Я позабочусь о тебе.
Стирлинг поднял брови, но я продолжала:
— Ты сознаешься в том, что сделал, но я все улажу. А теперь тебе нужны горячая пища и постель. Кстати, что же ты ел все это время? Только то, что удавалось украсть?
Он кивнул.
В этот момент на палубе появился один из офицеров и, увидев мальчика, заспешил к нам. Узнав, что произошло, он сразу принял весьма суровый вид. У меня защемило сердце — такой затравленный взгляд бросил на меня мальчик, когда его уводили.
— Вы играете роль леди-благотворительницы, — сказал Стирлинг. — Готовы помочь каждому безбилетнику и даже наградить за грехи.
— Этот бедный ребенок болен и голоден.
— Естественно. А чего он ждал? Что его примут на бор г как пассажира? Надо было подумать, прежде чем прятаться на корабле без билета.
— Он не мог думать об этом. Он бежал от своей невыносимой жизни, мечтал уплыть куда-нибудь, где светит солнце, чтобы начать все сначала.
— Еще один мечтатель, как я погляжу.
Это меня разозлило: он явно метил в моего отца. И я ответила твердо:
— Не допущу, чтобы этот ребенок страдал. Как они накажут его? Очень сурово?
— Возможно, заставят работать на судне, а когда мы прибудем в Австралию, вышлют обратно в Англию, где он будет наказан.
— Это жестоко.
— Это справедливо.
— Он слишком молод. К тому же не всем дано избегать наказания… Например, женясь на дочерях своих хозяев.
Это было нечестно, но я не могла удержаться, чтобы не отплатить ему за нападки на своего отца Стирлинг только улыбнулся.
— Люди должны быть умными, чтобы добиться лучшего в жизни.
— Некоторым помогают в этом, — сказала я, — и я тоже постараюсь помочь бедному мальчику.
— Конечно, ведь, хоть и опрометчиво, но вы уже дали слово.
Он был прав. Я обязана сделать все, что в моих силах для Джимми.
На судне только и говорили что о маленьком безбилетнике. Его поместили в лазарет, и в течение нескольких дней никто не мог поручиться, выживет ли он после перенесенных лишений. Днем, оказывался, мальчик прятался в одном из шкафов, где хранились лишние спасательные жилеты, а по ночам обшаривал судно в поисках хоть какой-нибудь еды. Он почти умирал от голода, когда мы его нашли. Сейчас, по крайней мере, за ним хорошо ухаживали, но он был слишком слаб, чтобы задуматься о том, какие неприятности его ожидали. Однажды, когда мы со Стирлингом сидели на палубе, я сказала ему: