«Они все у меня в руках! Я их всех обвела вокруг пальца, — говорила она. — Мне известны их маленькие тайны и секреты. Теперь стоит лишь захотеть, я любого раздавлю. Вот так-то, Стэн!»
Только к этому она на самом деле и стремилась. Те, кто понял это, стали всерьез опасаться ее. Они, конечно, отчасти сами виноваты. Не надо было сплетничать, но, Бог свидетель, люди поступали так по простоте душевной, без всякого злого умысла или недобрых намерений. Совсем не так, как Стелла. Моя жена была хитрой и изворотливой. Стоило ей столкнуться с чем-то хорошим, как она делала все, чтобы принизить это и уничтожить. Как я думаю, она успела испоганить жизни уже нескольким семьям. Возьмите, к примеру, Муллигана — владельца фирмы по перевозке мебели. У него дочка тайно живет с ребенком в Лимингтоне. Каким-то образом Стелла узнала, что ребенок у нее внебрачный; отец отправил дочь с младенцем к тетке, чтобы она смогла обрести покой вдали от пересудов. Так вот, Стелла однажды позвонила Муллигану — это было как-то связано со счетом за перевозку имущества Саймона Сноу — и сказала: «Привет вам из Лимингтона, мистер Муллиган. Не хотите ли сделать скидку, а то…» Она мне и об этом рассказала. Явилась домой веселая и смеялась до упаду, издеваясь над испугом Муллигана. Но в конце концов многие горожане ее раскусили. Поняли, какая она на самом деле, и свели с ней счеты.
Смайли медленно кивнул, пристально глядя Роуду прямо в глаза.
— Да, — сказал он, — похоже, кто-то счеты с ней действительно свел.
— Почему-то все подумали, что это сделала Полоумная Джейни, но это не так. Джейни скорее убила бы родную сестру, чем Стеллу. Они сблизились, как две лучшие подружки, если верить самой Стелле. Могли разговаривать по вечерам часами, когда я задерживался для дополнительных занятий или на заседании научного общества. Стелла кормила ее, снабжала одеждой и деньгами. Ей это давало ощущение полнейшей власти над человеческим существом, и к тому же своим милосердием она могла на каждом углу похваляться. Вот почему в ее помощи Джейни тоже не было ни грана доброты, а сплошное тщеславие.
Из Брэнксома она привезла с собой небольшую собаку. Обыкновенную дворняжку. Однажды, вернувшись вечером домой, я увидел песика в гараже. Он подвывал и трясся от страха, хромал, а на спине я отчетливо разглядел кровь от побоев. Стелла жестоко избила собаку. На такое способна только выжившая из ума мегера. Я знал, что собаке доставалось от моей жены и раньше, но никогда еще она не проявляла такой невероятной жестокости. Никогда. И случилось то, чего я прежде и представить не мог. Я накричал на нее, она рассмеялась мне в лицо, а я не сдержался и ударил ее. Не очень сильно, но ощутимо. По ее смеющемуся лицу. А потом дал ей двадцать четыре часа, чтобы куда-нибудь пристроить собачку. В противном случае пригрозил обратиться в полицию. Она наорала на меня. Заявила: «Пес мой, и я могу с ним делать все, что взбредет на ум». Но на следующий день нацепила свою черную шляпу и увела собаку из дома. Позже я выяснил, что она заставила ветеринара усыпить животное. Видимо, придумала для этого очередную небылицу. У нее это легко получалось. Стелла сочиняла правдоподобные, но лживые истории прямо на ходу. Она без труда входила в любую роль и играла ее до конца. Чего стоит та сказка, которую она рассказала бедным венграм!
Мисс Д’Арси как-то приютила двух беженцев, присланных из Лондона. Так Стелла сумела до такой степени запугать их, что они бежали от мисс Д’Арси без оглядки, трясясь от ужаса. А ведь мисс Д’Арси сама заплатила за их проезд и даже попросила чиновницу из министерства социального обеспечения проведать их в Лондоне и узнать, что случилось. Боюсь, она так и осталась в неведении. Зато мне обо всем стало известно со слов самой Стеллы. Она смеялась, как делала это обычно, рассказывая мне о своих проделках: «Вот тебе и утонченная леди, Стэн. Но только почему-то ее милосердие никому не приносит пользы. Почему, как думаешь?»
После инцидента с собакой она стала делать вид, что боится насилия с моей стороны. Отшатывалась, если я подходил близко, защищала руками лицо, словно я мог снова ударить ее. Более того, она стала вынашивать новую фантазию — будто я задумал ее убить: она так и сказала мистеру Кардью. Сама она, конечно, в это не верила и порой посмеивалась над затеянной игрой. Говорила мне: «Видишь, теперь тебе нельзя убивать меня, Стэн. Все будут знать, кто убийца». Но порой на нее что-то находило, и она начинала рыдать и ластиться ко мне, умоляя не убивать ее, как будто действительно чувствовала угрозу. «Ты однажды убьешь меня долгой зимней ночью!» — визжала она тогда. У нее появилась навязчивая идея про долгие зимние ночи. А может, просто понравилась фраза, и она с наслаждением повторяла ее, как актер повторяет слова любимой роли. Она твердила: «О, Стэн, не убивай меня долгой зимней ночью!» А вы, вероятно, знаете, как это иногда бывает. Ты ничего и не собираешься делать, но если кто-то начинает тебя настойчиво и постоянно просить не делать чего-то, постепенно закрадывается мысль: может, так и поступить? Невольно в голове возникают странные идеи и невероятные планы.
Мисс Бримли при этих словах шумно вздохнула. Смайли встал и подошел к Роуду.
— Почему бы нам сейчас не отправиться ко мне домой? — предложил он. — Мы могли бы поужинать и по-дружески обсудить ситуацию.
До Байуотер-стрит они взяли такси. Роуд сидел рядом с Эйлсой Бримли, заметно расслабившись, а Смайли расположился напротив него на откидном сиденье, наблюдал и размышлял. И до него дошло, в чем заключалась главная проблема Роуда. У него не было ни одного настоящего друга. Смайли сразу вспомнилась одна из сказок Бюхнера. В ней рассказывалось о ребенке, которого бросили совершенно одного в опустевшем мире. Не найдя никого, с кем бы поговорить, дитя отправилось на Луну, потому что она ему улыбалась. Но Луна оказалась сделанной из гнилого дерева. А когда и Солнце, и Луна, и звезды пропали, он решил вернуться на Землю, но и ее уже не существовало.
То ли оттого, что Смайли очень устал, то ли возраст начинал сказываться, но он вдруг испытал сострадание к Роуду, подобное тому, какое дети испытывают к нищим, а родители — к собственным детям. Роуд приложил столько усилий — он заговорил на языке Карна, приобрел соответствующую одежду и даже настроил ум на правильные, как ему казалось, мысли, но все равно остался там безнадежным и одиноким чужаком.
Смайли разжег газовый камин в гостиной, пока Эйлса Бримли ходила в соседний магазин деликатесов на Кингз-роуд за готовым супом и яйцами. Он налил в бокалы виски, разбавил содовой и подал один Роуду, который принялся молча пить мелкими глотками.
— Я должен был с кем-то этим поделиться, — сказал он. — Мне почему-то показалось, что вы хороший человек и выслушаете меня. К тому же я действительно не хотел, чтобы вы публиковали некролог. Слишком многие подумали бы, до какой степени он не соответствует истине.
— Таких людей действительно много?
— Вероятно, я преувеличиваю. Наверное, в счет только те, кому она успела крупно навредить. В городе таких наберется не больше дюжины. А еще все знал мистер Кардью, разумеется. Понимаете, она была необычайно хитра и осторожна. Сама распускала сплетни крайне редко. Очень точно чувствовала, как далеко может зайти в каждом конкретном случае. Ее смогли раскусить лишь люди, которые уже попались ей на крючок. И еще Д’Арси. Ему тоже что-то было о ней известно. Здесь какой-то особый случай, но она ничего мне об этом не рассказывала. Бывали вечера, когда она накидывала шаль и ускользала из дома, веселая, словно отправлялась на вечеринку. Иногда достаточно поздно: в одиннадцать или ближе к двенадцати. Я даже не спрашивал, куда она идет на ночь глядя, — нарвался бы только на грубую насмешку, но порой она сама смотрела на меня лукаво и говорила: «Ничего-то ты не знаешь, Стэн. А вот Д’Арси знает, но никому не расскажет». Потом, бывало, рассмеется, напустит на себя таинственность и уйдет.
Смайли помолчал, продолжая наблюдать за Роудом и раздумывать. Затем внезапно спросил:
— Какая была у Стеллы группа крови, вы, случайно, не помните?
— У меня вторая, это я знаю точно. В Брэнксоме я был донором. А у нее другая.
— Откуда такая уверенность?
— Мы сдавали анализы перед женитьбой. Она когда-то страдала анемией. Вот почему я помню, что группы у нас разные. Вероятно, у нее была первая. Но сказать точно не могу. А почему вас это заинтересовало?
— Где вы зарегистрированы как донор?
— В центре переливания крови Норт-Пула.
— Вас там все еще помнят? Остались какие-то записи?
— Должны были остаться.
В этот момент в дверь позвонили. Это вернулась с покупками Эйлса.
Она принялась хозяйничать в кухне, а Роуд и Смайли остались сидеть в тепле и уюте гостиной.
— Должны были остаться.
В этот момент в дверь позвонили. Это вернулась с покупками Эйлса.
Она принялась хозяйничать в кухне, а Роуд и Смайли остались сидеть в тепле и уюте гостиной.
— Расскажите мне про вечер, когда произошло убийство, — попросил Смайли. — Почему вы оставили у Филдинга портфель? Что это, обычная рассеянность?
— Нет, не думаю. Я тогда отвечал за организацию вечерней молитвы в церкви, потому мы со Стеллой пришли к Филдингу порознь. Она появилась раньше, и, как я полагаю, Филдинг отдал портфель ей с самого начала — именно для того, чтобы о нем не забыть. Мне показалось, он даже упомянул об этом позже в разговоре. Она поставила портфель в прихожей рядом с вешалкой, на которой висело ее пальто. Он был не так уж велик: примерно восемь дюймов на двенадцать. Я готов был поклясться, что она держала его в руках, когда, стоя в прихожей, мы прощались, но, вероятно, ошибался. И только когда мы уже добрались до дома, она вдруг спросила, куда я дел свой портфель.
— Она спросила вас, куда вы его дели?
— Да. А потом устроила бурную сцену, заявив, что на меня нельзя положиться и ей самой приходится помнить обо всем. У меня не было особого желания возвращаться, я мог позвонить Филдингу и договориться, что заберу портфель завтра с самого утра, но Стелла и слышать не желала об этом. Она заставила меня пойти обратно. Я не хотел рассказывать в полиции об этой нашей ссоре, опасаясь, что они сделают неверные выводы.
Смайли кивнул.
— Когда вы вернулись к Филдингу, то воспользовались дверным звонком?
— Да. У него за основной дверью расположена вторая, застекленная — нечто вроде французского окна против сквозняков. Эта дверь все еще оставалась открытой, в прихожей горел свет. Я позвонил и забрал портфель у Филдинга.
Они как раз закончили ужинать, когда зазвонил телефон.
— Это Ригби, добрый вечер, мистер Смайли. Мы получили из лаборатории результаты анализов. Они довольно-таки любопытные.
— Сначала об экзаменационной работе, пожалуйста: там действительно видны следы подделки?
— Нет, ничего похожего. Наши ученые мужи утверждают, что все выполнено одной и той же шариковой ручкой. Они не могут быть на сто процентов уверены по поводу диаграмм, но считают, что все начерчено той же рукой.
— Значит, работа написана мальчиком от начала до конца?
— Да. Я достал другие образцы его почерка для сравнения. Они полностью совпадают с почерком, которым выполнена экзаменационная работа. Филдинг ничего не мог туда внести, не мог ничего исправить.
— Хорошо. А одежда? На ней хоть что-то нашли?
— Только следы крови. Но никаких отпечатков пальцев на полиэтилене.
— Кстати, какая у нее была группа крови?
— Первая.
Смайли присел на край кровати. С силой прижав трубку к уху, он что-то тихо заговорил в микрофон. Через десять минут он медленно спустился по лестнице. Погоня для него закончилась, и, как некоторых охотников, его теперь мутило от необходимости нанести смертельный удар.
Приезда Ригби ему пришлось ждать еще почти час.
Глава 20 Как мусор по реке
Мост Альберта вырисовывался во всей своей несообразности, вздымаясь тонкими металлическими конструкциями вверх, как кульминационные моменты у Вагнера, на фоне патентованного серого лондонского неба. Внизу текли вековечно бесстрастные воды Темзы, увлекая за собой всю грязь сначала к верфям Баттерси, а потом еще дальше — в скрытую туманом даль устья реки.
А туман сгустился очень плотный. Смайли наблюдал за обломком плавника, когда он касался туманной кромки, словно покрывался слоем белой пыли, а потом, казалось, приподнимался, прежде чем окончательно раствориться и исчезнуть.
Вот так все и заканчивается таким же промозглым утром, когда ноющего от страха убийцу выволакивают из тюремной камеры и надевают ему на шею свитую из пеньковой веревки петлю. Хватит ли у Смайли смелости так же ярко вообразить себе подобную картину месяца через два, когда за его окном рассветет, а часы пробьют положенный час? Тот час, когда на деревянном помосте у казненного ломаются шейные позвонки, а потом его тело пускают плыть вниз по течению вместе с остальным мусором.
Он шел по Бомонт-стрит в сторону Кингз-роуд. Его обогнал дребезжащий электрокар молочника. Сейчас он позавтракает, а потом возьмет такси до Керзон-стрит и закажет вино к ужину. Он выберет что-нибудь действительно стоящее. Филдингу оно должно понравиться.
Филдинг прикрыл глаза и отпил из бокала, слегка прижав левую руку к груди.
— Божественно, — сказал он затем. — Просто бесподобно!
И сидевшая напротив Эйлса Бримли чуть заметно улыбнулась.
— Что же вы будете делать в отставке, мистер Филдинг? — спросила она. — Попивать французское вино?
Все еще не отнимая бокала от губ, он посмотрел на пламя свечей. Столовое серебро было превосходно. Пожалуй, даже лучше его собственного. Его странным образом тревожил вопрос, почему они ужинали только втроем.
— В мире и покое, — ответил он. — Я недавно сделал одно открытие.
— Какое же?
— Что я играл свою роль перед пустым залом. Зато теперь я спокоен: никто не видел, как я забывал слова или путал мизансцены. А ведь столь многие из нас терпеливо дожидаются, когда нашей аудитории не станет. В Карне едва ли будут помнить дольше одного или двух семестров, в какой хаос я превратил собственную жизнь. Я был слишком тщеславен и понял это лишь сейчас.
Он поставил бокал перед собой и внезапно улыбнулся Эйлсе Бримли.
— Это и есть покой, который я имел в виду. Чтобы существовать не на чьих-то глазах, не пытаться завладеть чьим-то сознанием, а уйти целиком в себя, как монах в келью, и оставаться там в безопасности и уединении.
Смайли налил ему еще вина.
— Мисс Бримли очень хорошо знала во время войны вашего брата Адриана. Мы все служили в одном подразделении, — сказал он. — Какое-то время она работала секретарем Адриана. Не так ли, Брим?
— Всегда угнетает мысль, что выживают не самые лучшие, — продекламировал Филдинг. — Это должно быть источником стыда. Для нас — не самых лучших — я имею в виду. Момент истины за отменной трапезой! — Он издал тихий вздох истинного гурмана. — Откровения между закусками и десертом.
Все рассмеялись, а потом вдруг разом замолчали. Смайли тоже отставил бокал в сторону и сказал:
— Та история, которую вы мне рассказали в четверг, когда я пришел навестить вас…
— Да, и что с ней такое? — спросил Филдинг с легким раздражением.
— О том, как вы подделали экзаменационные ответы Перкинса… Как достали его работу из портфеля и внесли в нее изменения…
— Да, а в чем дело?
— В ней нет ни слова правды. — Смайли произнес это так, словно они обсуждали погоду. — Была проведена экспертиза. Все оказалось не так. Там почерк только одного человека… Самого мальчика. И если кто-то смошенничал, то только он сам.
Воцарилось долгое молчание. Филдинг пожал плечами.
— Мой дорогой друг, неужели вы рассчитываете убедить меня в этом? Все ваши так называемые эксперты, как правило, некомпетентные идиоты.
— Разумеется, это еще ничего не значит. Вы могли просто пытаться защитить мальчика, не так ли? Взяв его вину на себя, спасти его честь, выражаясь высокопарно. В этом заключается причина?
— Я сказал вам правду, — коротко ответил Филдинг. — Выводы можете делать… какие угодно.
— Мне представляется вероятным только одно — сговор между вами. Вас растрогало огорчение ученика, когда он принес вам экзаменационные работы, и под воздействием импульса вы решили открыть портфель, достать его работу и подсказать, что надо исправить.
— Послушайте, — сказал Филдинг, начиная горячиться, — почему бы вам не оставить эту тему? Какое отношение она теперь имеет к вам лично?
На это Смайли ответил неожиданно почти с такой же горячностью в голосе:
— Я стремлюсь помочь, Филдинг. Поверьте, я просто хочу помочь. Ради памяти Адриана. Мне не нужно причинять кому-то больше боли, чем необходимо, создавать больше проблем, чем их уже возникло. Я хочу все выяснить до того, как сюда явится Ригби. Обвинения против Джейни сняты. Но ведь вам об этом известно, верно? Кажется, теперь подозрения пали на Роуда, но он даже не арестован. Они вполне могли это сделать, но что-то их остановило. У него лишь взяли дополнительные показания. Потому что, представьте, в центре дела вдруг оказался пресловутый портфель. Внезапно все оказалось в зависимости от того, видели ли вы что-нибудь в этом портфеле сами и видел ли Перкинс. Вам ясно? Если смошенничал только Перкинс, если только паренек открывал портфель, но не вы сами, полиция захочет узнать ответ на один очень важный вопрос: откуда вы узнали, что лежало внутри?