– Вы говорили, мадам, что он почти не бывал в своем государстве.
– Да, это так. У него всегда на уме было лишь завоевание Иерусалима. Он не свершил то, о чем мечтал, но был близок… еще пара шагов, и он был бы там… Впрочем, несмотря на неудачи, он заслужил славу первого рыцаря христианского мира и лучшего полководца, когда-либо рожденного женщиной. Как бы Вильгельм Завоеватель гордился таким потомком!
Но он же, не сомневаюсь, отругал бы Ричарда за то, что тот бросил свое королевство на произвол судьбы. Ведь было время, когда его держали в плену в Австрии, и мы вообще не знали, где он, пока Блондель де ла Несль не обнаружил его места пребывания по песенке, которую они вместе когда-то распевали и услышанной им из окошка башни… и мы выкупили его, и он вернулся домой.
О, те дни! Они далеко в прошлом. А сейчас из сыновей моих в живых только Джон, и я очень тревожусь за Англию… и того, что там будет, я не хотела бы увидеть. И поэтому я возвращусь в монастырь… и воссоединюсь там с мужем, который и мертвый мне отвратителен, и с сыном, который тоже мертв, и кого я любила больше всех остальных детей своих, и буду ждать или конца… или…
– Или?.. – вырвалось у Бланш.
И тут Элеонор рассмеялась.
– Или случится нечто такое, что вновь заставит меня покинуть убежище. Например, если я опять буду нужна своей семье.
– И тогда, бабушка, дорогая, любимая, – воскликнула Бланш, – вы снова явитесь на помощь!
– И так будет всегда, пока еще эти старые кости способны шевелиться, – заключила королева Элеонор.
Весна уже давала о себе знать. Почки набухали и распускались, на елях зеленела свежая хвоя, луга покрывались первыми цветами, свирепые зимние метели остались лишь в воспоминаниях. Но в ярком солнечном свете стали еще заметнее морщины на лице старой королевы и нездоровая желтизна ее кожи. Если смена времен года бодрила юную Бланш, то, наоборот, она угнетала старуху, отбирая у нее остаток сил.
Путешественницы достигли берега Луары.
Здесь была развилка дорог – одна вела в Бретонь, в монастырь Фонтерволт, другая – в Париж.
Они остановились в замке, управляющий которого был несказанно рад принять у себя столь почетных гостей. Ведь одна из путешествующих дам – будущая королева Франции, а вторая – незабываемая Элеонор, вдовствующая английская королева.
После ночи, проведенной в гостеприимном замке, старуха Элеонор приняла неожиданное решение. Она, услышав о том, что архиепископ Бордоский находится где-то неподалеку, отправила к нему гонца, а затем позвала к себе Бланш.
Девочка вошла, преклонила колени, а когда старуха протянула к ней свои костлявые пальцы, она принялась ласкать их, гладить своими нежными детскими ручками.
Каждый проведенный вместе день сближал этих столь разных по возрасту и по жизненному опыту женщин.
Для Бланш бабушка стала больше чем наставницей и больше чем подругой. Ей казалось, что их души слились воедино и ничто их уже не разлучит.
Из уст старухи она узнала всю подноготную сущность бытия, тайные мотивы тех или иных поступков королей, скрытых тщательно и умело за ложными покровами. Мир открылся девочке, мрачный, жестокий, но и многокрасочный одновременно.
При кастильском дворе жизнь принцесс была безоблачна. Если б какой-то глупый сарацин посмел напасть, его тут же изрубили бы на куски одетые в стальные латы охранники. Нашествие мавров было лишь страшной сказкой, которой, по обычаю, пугали родители непослушных детей.
Картины реальной жизни были нарисованы бабушкой в жутко-багровых тонах, но Бланш ощущала, что именно это и есть истинная правда, и пусть это страшно, пусть неприятно, пусть она смердит отвратительно, но морщить носик и отворачиваться она не собиралась.
Она готова была после бесед с бабушкой встретиться лицом к лицу со всеми мерзостями жизни.
– Дорогое дитя! – вздохнула Элеонор. – Сколько мне надо было бы рассказать тебе, но мы расстаемся.
– Но не здесь и не сейчас… – с трепетной надеждой в голосе произнесла Бланш.
– Здесь… и очень скоро… – развеяла ее надежды старуха.
Явное огорчение и растерянность девочки опечалили старую королеву, но и польстили ей. Все-таки ее уроки запали в душу Бланш, и она смогла завоевать уважение и любовь хорошенькой и смышленой внучки, которой уготовано блестящее будущее.
Общение с этим юным созданием осветило и ее сумрачную старость.
– Я жалею, что не в лучшем виде предстала перед тобой. В мои годы долгие путешествия изнурительны. Восемьдесят зим промелькнуло у меня перед глазами. Если ты займешься подсчетом, сколько я видела коронаций, свадеб и похорон, то вконец запутаешься. Мне уже кажется, что я стара как наш мир. Натруженные кости молят о покое. Я хотела бы, но не могу сопровождать тебя в Париж. Моя смерть по дороге в столицу будет дурным предзнаменованием. Лучше я поспешу укрыться в своем убежище в Фонтерволте, улягусь на свое привычное ложе, а тогда уж буду раздумывать – уйти ли мне из мира живых или по-прежнему вмешиваться в их дела?
– Пожалуйста, не говорите так, мадам!
– Мы должны смотреть правде в лицо. Я пересекла половину Франции и одолела Пиренейские хребты, чтобы увидеть ту, кто будет скоро править французским королевством. И я рада, что так поступила. Иначе твоя сестричка уже въезжала бы в Париж… Но как только я тебя увидела, то сразу поняла, что мое путешествие и вмешательство не напрасны. Ты займешь предназначенное тебе судьбой положение.
Я вызвала архиепископа Бордоского, достойного человека, чтобы он сопровождал тебя далее. А мне остается сказать тебе последнее «прости», моя дорогая внученька!
Бланш зарыдала. Из старческих глаз королевы тоже потекли слезы, но она сразу же одернула и себя, и девочку:
– Не горюй! То, что было между нами – общие беседы, увиденные вместе восходы и закаты, ледяные ветры и цветение вишневых деревьев, – разве это не подарок Господа!
Я не уверена, что ты будешь счастлива, – я тоже никогда не была счастливой, но я побеждала многократно, а вкус побед сладок. И ты будешь побеждать. Есть такие люди, которые записывают деяния всех смертных, облеченных властью, и о нас обеих они обязательно упомянут…
Не плачь! Я еще не умерла. Если понадобится моя помощь, я всегда буду на месте, даже оказавшись на том свете, я попрошу у Господа разрешения оттуда давать тебе советы… во сне… или как-нибудь иначе… Утри слезы, стань красивой, Бланш, и подготовься встретить архиепископа Бордоского. С ним ты будешь в безопасности, как у Христа за пазухой.
Бланш и Элеонор расстались навсегда, и девочка впервые ощутила щемящую боль одиночества.
БЛАНШ И ЛЮДОВИК
Прощание с бабушкой обернулось для Бланш тяжким испытанием. Она чуть ли не заболела душевно, а архиепископ Бордоский оказался неважным лекарем. Его суровые наставления лишь усугубляли ее тоску. Он видел мир окрашенным только в два цвета – белое и черное, а картины, нарисованные Элеонор, были хотя и сумрачными, но дышали живыми красками.
Оставшись в одиночестве, Бланш начала размышлять о своем великом предназначении – управлять народом, а может быть, и не одним. Скоро ей предстоит встреча с женихом. Он был всего на шесть месяцев старше ее. Она родилась в марте 1188 года, а он в сентябре 1187-го. Значит, им обоим всего лишь по двенадцать лет.
Никаких чувств при мысли о свидании с будущим супругом она не испытывала, и, наверное, малолетний Людовик также был равнодушен к своей невесте.
Бланш накрепко заучила уроки бабушки. Женщина не менее важна в мировой политике, чем мужчина, и если он выбрал ее в жены, то и она выбрала его из всех прочих претендентов, и он должен быть доволен оказанной ему честью.
Ей нечего бояться. Оба они – и мальчик и девочка – будут под опекой короля Франции, такого же доброго и справедливого, как и отец Бланш.
После свершения брачной церемонии ее счастливое детство продолжится.
На третий день пути, после расставания со старой королевой Элеонор, архиепископ Бордоский вдруг объявил, что они, минуя Париж направятся в Нормандию, где Бланш должна встретиться со своим женихом.
– Но ведь тогда наше путешествие затянется до бесконечности! – возмутилась девочка.
– Таково распоряжение короля Франции.
– Странно… Мне сказали, что я буду венчаться в Париже. Все будущие королевы Франции сочетались браком в этом городе.
– Король приказал свершить церемонию бракосочетания в Нормандии.
Бланш была удивлена и обеспокоена. Ей сразу же захотелось, чтобы бабушка была рядом. Что-то непонятное творилось вокруг ее замужества с французским дофином. Может быть, всемогущий Филипп Август вообще не желает этого брака?
Архиепископ смотрел ей в глаза и, казалось, читал ее мысли.
– Вам нечего бояться. Ваша бабушка, великая королева Элеонор, отдала вашу судьбу в мои руки, и я оправдаю доверие, оказанное мне.
Священник был спокоен, но тревога не оставляла Бланш.
– Вам нечего бояться. Ваша бабушка, великая королева Элеонор, отдала вашу судьбу в мои руки, и я оправдаю доверие, оказанное мне.
Священник был спокоен, но тревога не оставляла Бланш.
– Вам следует знать, что церемония происходит не во Франции потому, что эта страна в данное время отлучена Римом от церкви, и все браки, заключенные на ее пространстве, считаются недействительными.
– Из ваших слов я поняла, что Римский Папа рассердился на короля Франции. Были ли тому причины? – спросила умная девочка.
Архиепископ кивнул.
– Король прогнал от себя законную жену и лег в постель с другой женщиной, которую святейший отец не признал его супругой. Король пренебрег его вердиктом и обидел святейшество, заявив, что брак с Ингеборг Датской, благословленный церковью, не действителен.
Бланш уже была осведомлена о том, что значит отлучение от церкви. Такое несчастье было самым худшим из всех испытаний, которое могло выпасть на долю любого мужчины или женщины, рожденных в христианском мире. Но чтобы отлучили от церкви целое королевство – этого еще в истории не бывало.
– А почему король прогнал свою жену?
– Церковь утверждает, что это его каприз, она ему не понравилась. А он говорит, что обнаружил, будто она ему слишком близкая родственница, а такие кровосмесительные браки противозаконны. Они были связаны кровными узами с его первой, почившей в бозе супругой, а он якобы об этом раньше не знал. Его обманули, и теперь Филипп Август желает исправить ошибку и следовать неукоснительно установленному самой церковью закону.
– А где сейчас Ингеборг?
– Она путешествует по замкам и по монастырям, пока король спит в одной постели с Агнесс – женщиной, названной им своей женой, а страна пребывает под папским отлучением.
Бланш больше не стала задавать вопросов. Бабушка сказала ей правду – женщины сильно влияют на судьбы государств. Если такое великое королевство, как Франция, страдает от церковного отлучения из-за смены королем своей соседки по постели, то каково, значит, могущество женской юбки… корсажа… прически… и, конечно, ума женщины.
Но пока Бланш целиком находилась во власти мужчин – короля Филиппа Августа и его наследника. Ей надо до поры до времени помалкивать и покоряться им. Может быть, откроется и ее родственная связь с дофином и невесту выгонят с позором.
Кавалькада всадников и карета с принцессой свернула с прямой дороги в Париж. Их конечной целью была теперь Нормандия.
Наконец они увидели друг друга. Людовик выехал верхом навстречу невесте, и ничего не произошло при их свидании – как будто встретились не два юных, живых существа, а две деревяшки.
Он был не высок, но и не мал ростом. Он был в меру приятен и добр лицом и, наверное, смог бы оградить ее от нападок злых людей. Но он был никакой.
Так показалось ей.
А Людовик подумал, что его невеста слишком рослая, гибкая и сильная, что она сможет победить его в потасовке и ее надо остерегаться.
Но эта исходящая от нее сила ему пришлась по нраву. Людовик сразу ощутил, что она заполнит собой некое пустующее пространство в его душе, и, сложенные вместе, они превратятся в единое и могущественное, всепобеждающее существо.
Бок о бок они прогарцевали на лошадях до городских ворот Пер-Морт, а по дороге он признался ей, как с нетерпением ждал он прибытия невесты, и сообщил якобы по секрету, что они скоро вместе отправятся в Париж.
Его мальчишеская болтовня была забавна. Пока они сидели рядышком на пиру, Людовик говорил без устали, часто смешил ее и, кстати, поведал немало полезных сведений о придворной жизни.
– Нам обоим всего лишь по двенадцать лет, и мы должны многому научиться, прежде чем ты станешь… чем мы станем, – тут он поправился, – … способными к настоящему супружеству.
Его улыбка была очаровательной, и мальчик ей все больше и больше нравился.
Он рассказал ей, как ему живется в отцовских замках и дворцах, как много часов приходится уделять наукам. Учителя говорили ему, что, когда он женится, его супруга будет заниматься вместе с ним, и тогда ему не будет так скучна арифметика. Людовик поинтересовался, чему ее обучали в Кастилии, и обрадовался, узнав, что они проходили одни и те же предметы. Значит, во Франции их совместные уроки будут им не в тягость.
Ну и конечно, они будут часто прогуливаться верхом. Людовик обожал лошадей.
– А ты их любишь?
– Да, мой принц.
Он мог говорить о лошадях самозабвенно и до бесконечности. Эта тема ее мало волновала, но Бланш притворялась, следуя советам бабушки, ревностной лошадницей.
– Тебе не будет скучно при французском дворе, и ты не будешь одинока, – убеждал ее принц.
И он был прав, называя имена множества ее родственников, французских вельмож, и дядь, и теть, кузенов и кузин – и все они готовились к встрече с супругой дофина.
– И не страшись моего папаши, он не такое пугало, как его представляют некоторые… – Тут лоб мальчишки вдруг прорезала морщина печали. – Его многие не понимают, но он по-настоящему заботится о молодом поколении, о тех, кто будет править после него. Он полюбит тебя… Ему так хотелось, чтобы я скорее женился.
В эти мгновения Людовик выглядел несколько смущенно, а Бланш, вспомнив наставления бабушки, насторожилась. Впрочем, никаких оснований для тревоги не было. Король-отец, естественно, желал еще при жизни укрепить на троне свою династию, заимев на всякий случай внука. Но бабушка говорила, что не так все просто с правами наследования, и Бланш с похолодевшим сердцем начала расспрашивать Людовика о его сводном братце и сестричке, младенцах, рожденных от незаконной королевы Агнесс, из-за которой Францию отлучили от церкви.
Людовик при упоминании о мачехе лишь пренебрежительно пожал плечами. Бланш, в свою очередь, рассказала принцу о кастильском дворе и о забавной истории с подменой невест.
– Я рад, что не Уррака, а ты, Бланш, приехала сюда.
…Через три дня, в воскресенье, на паперти церкви Пер-Морт состоялось бракосочетание.
Оно было достаточно торжественно, если не принимать во внимание, что король Франции Филипп Август на нем не присутствовал. Однако прихожане столпились возле символически опечатанного папской властью храма и одобрительно встретили и проводили пару молодоженов. Какие они прелестные оба – девочка и мальчик, – разве воспрещено пожелать им счастья в будущей супружеской жизни?
Они начали свой совместный жизненный путь на смирных лошадках, двигаясь бок о бок по дороге, занятые детской беседой, радостно улыбаясь друг другу, а рядом с ними меж зеленых весенних берегов спокойно текла голубая Сена.
И каждое селение встречало их праздничным звоном колоколов, несмотря на папский запрет. Но колокола замолкали, как только кортеж приближался к храму на четверть мили.
– Отлучение действует. Мы с тобой, Бланш, как проклятые… Тишина должна сопутствовать нам, – объяснил жених удивленной невесте. – Эта глупость прекратится, как только отец послушается Римского Папу и прогонит Агнесс, но он этого никогда не сделает.
– И Франция останется без церквей?
– Никто не знает, чем все это кончится. Святейший Папа упрям, а мой отец еще упрямее. Люди опасаются, что Господь разгневается на них обоих. Они уже обвиняют отца в том, что чума пришла в нашу страну.
– А он ее любит?
– Кого?
– Агнесс.
– Он от нее без ума. Скоро ты сама в этом убедишься.
– Как страшно… – У Бланш озноб пробежал по телу. – Остаться без покровительства Божьего.
– Никто не знает, почему отец прогнал Ингеборг и взял в жены Агнесс. Все говорят – это дьявольское наваждение.
Общая боязнь неких таинственных чар, свойственная детям, еще больше сблизила их. Бланш трепетала, представив себя брошенной ненавидящим ее мужем в затхлый, сырой монастырь, но юный Людовик был так добр, ласков… И еще много лет пройдет, прежде чем они встретятся в королевской спальне под балдахином супружеской кровати. И кто тогда будет главенствовать – женщина или мужчина? Бабушка утверждала, что женщина, и Бланш хотелось бы ей верить. К тому времени и Франция освободится от папского отлучения и вздохнет с облегчением.
Вот, наконец, они переправились через Сену и оказались на острове, названном великим Цезарем Лютенцией, то есть «грязным островком», потому что он нигде так не испачкался в топкой грязи, как здесь, на месте будущего города Парижа.
Людовик приосанился, въезжая в столицу. Он любил Париж и знал, что когда-нибудь эта старая Лютенция станет его собственностью, как и все французское королевство.
Прославленный Юлий, поразившийся двенадцать веков тому назад обилию грязи на острове посреди Сены, давно канул в Лету, а грязь еще осталась. Но Людовик все же гордился своей столицей.
– Мой отец многое сделал для украшения Парижа. За время его правления город преобразился. Веками Париж утопал в грязи, а отец очистил его. Он однажды, выглянув из окна дворца, вдруг возмутился жалким обликом столицы. И тут же принялся за благое дело.