-Нет, Лаврентий Павлович, скорее он жив, чем мертв. На месте последних боев в поселке Заболотное и при переходе остатков его группы через линию фронта среди погибших он не обнаружен.
-Не обнаружен, не обнаружен, — поднялся из-за стола резко Берия, вновь наливаясь кровью. — Как вы его могли упустить в этой деревне? Столько сил было в вашем распоряжении. С одним танком не могли справиться. Не чекисты, а стадо баранов.
-Так я и говорю, — несколько развязано заговорил Абакумов, — завороженный он, Лаврентий Павлович.
-Что?— сверкнул через пенсне озлобленными глазами Берия, — завороженный говоришь? — его голос сорвался на фальцет. — Так мы его быстро расколдуем. И я уже знаю как!— Берия снял очки, протер их чистой бархатной ветошью и, посмотрев внимательно на Абакумова, ехидно улыбнулся. — Но, это уже по моей линии Абакумыч. Пока твои бездельники будут готовить оперативную группу по поиску этого, — Берия взял листок и прочитал по-немецки 'Franz Olbricht', я займусь его родственниками.
-Какими родственниками, Лаврентий Павлович? — удивился Абакумов, — что в Германии?
-Бери шире Абакумыч. С теми, кто пригрел этого провидца в 41 году, с его так называемой женой и дочкой.
-Но она убита, в ходе ликвидации немецких диверсантов.
-Плохо работаете, товарищ комиссар госбезопасности, — шутя, бросил фразу Берия, — живучей оказалась подстилка немецкая. Не подохла. Выжила. После нашей обработки призналась в связях с немцами в 41 году. По решению особого совещания она эпатирована на 10 лет в Севжелдорлаг.
-Быстро, однако, у вас вершится суд, Лаврентий Павлович.
-Не быстрее чем у вас, Виктор Семенович.
Оба комиссара засмеялись.
-Коньяка налить?— Берия наклоном головы указал на шкаф.
— Спасибо, Лаврентий Павлович. Еще не вечер.
-Тогда слушай комиссар и запоминай,— нарком НКВД властно смотрел на Абакумова. — Общее руководство операцией 'Olbricht' возлагаю на себя и то потому, что Верховный приказал, с оборонкой дел невпроворот. Ты, — Берия указал пальцем на Абакумова,— занимаешься подготовкой группы и поиском этого провидца. Мои люди займутся обработкой этой девки. Через нее, ее дочь мы заставим работать Ольбрихта на нас.
-Вы думаете, этот план сработает? — произнес неуверенно Абакумов. — Не проще ли найти и ликвидировать этого знатока будущего.
-Сработает! Я уверен сработает. Ты не понимаешь всей стратегии вождя, Виктор Семенович, — укоризненно заметил Берия. — Верховный сказал, — Лаврентий разберись. И я разберусь. А прихлопнуть его мы всегда успеем. Хребет фашистам мы переломили на Волге и под Курском. Американцы с англичанами открыли второй фронт,теснят немцев на восток. Мы наступаем. Немцы уже не те, что были в 41-ом. Не те. Ты сам это знаешь. Не тот боевой дух. Душок один. Думаю, мы расколем этот берлинский фундук. Шлюшка и его дочка, наши главные козырные карты. Вот мы их предъявим 'арийцу', если будет сильно брыкаться. Ох, предъявим. До седьмого колена будут помнить родственнички этого фрица.
Абакумов удивился простоте и гениальности задумки Берия. Как ему самому не пришла такая простая идея. А причина в том, его вдруг осенила мысль, что управление Смерш 2-го Белорусского фронта 'лопухнулось', и подало непроверенную информацию о смерти Дедушкиной Веры. Абакумов заскрипел зубами от злости.
— Немцы, народ боязливый, — продолжал тем временем пояснения нарком НКВД, — нам сдаются с потрохами, если вопрос касается, их жизни или жизни их родных. И этот расколется. Понял сейчас мой замысел?
-Понял, Лаврентий Павлович, — Абакумов тяжело поднялся из-за стола.
-Тогда иди, готовь операцию. Непосредственным куратором от меня будет...,— Берия задумался. — Я тебе доведу кто конкретно.
— Документы вам оставить для изучения.
-Зачем? Мне и так все ясно. Это тебе они нужны, твоим людям нужны. Вывернись наизнанку комиссар, — Берия вновь постучал пальцем по столу, — но найди этого Макиавелли. Верховный в гневе. Ты сам это видел. Он шашлык сделает из тебя, если сорвешь операцию. И не вздумай к нему раньше времени лезть, без моего ведома. Понял? Все. Иди и работай, днем и ночью.
— Слушаюсь, — четко ответил Абакумов, находясь в тревожном раздумье и, развернувшись, пошел на выход в сторону двери огромного кабинета Берия.
В это время нарком НКВД недобро улыбался и пристально смотрел в его удаляющуюся широкую спину, — Ну-ну! Холуйская душа...
Поздно вечером начальнику главного управления контрразведки Смерш НКО (наркомата обороны) СССР комиссару госбезопасности 2 -го ранга Абакумову был представлен план поиска и вербовки немецкого офицера Франца Ольбрихта. Несмотря на важность порученного дела, он не мог сконцентрироваться над документами. Постоянно переспрашивал своего заместителя генерал-лейтенанта Селивановского, сидевшего, напротив, по тому или иному пункту. Тревожные мысли, посетившие его после беседы с Берия, были тому помехой. Они не покидали его целый день и жалили все больнее после каждого всплеска воспоминаний.
— Берия все видит, Берия все знает! Смотри у меня, умник! — эти фразы наркома НКВД, словно липкий подтаявший пластилин наползали на мозг, закрывая его способные к мышлению клетки, оставляя только центры тупости и безразличия, готовые вот-вот его взорвать. А все потому, что он висит на крючке у Берия. Такое состояние угнетало Абакумова и, не давала покоя. Он понимал, что Берия с него три шкуры сдерет, но добьется своего, а именно выполнения задач операции. А в случае ее провала вину свалит на него.
Девку заставить плясать под дудку костоломов НКВД плевое дело, он сам так делал и не раз, любил побаловаться кулаком, кулачищем и выбивать показания. А вот найти немецкого разведчика асса, который мог по роду своей деятельности быть где угодно, найти быстро и обезвредить, не физически уничтожить, а завербовать, задачей было явно крайне сложной. Болела голова. Хотелось к черту выставить за дверь Селивановского и напиться. Но нужно было работать. Дело было под особым контролем у Сталина и не терпело отлагательств.
Абакумов протер уставшие, слегка красные глаза и стал читать документ. Предлагалось вести поиск по трем направлениям. Первое направление — сбор информации об Ольбрихте через его семью и знакомых в Берлине, используя адресный стол, почту, телефон, а с выходом на местожительство, через соседей. Оно поручалось агентурной сети располагавшейся в Берлине. В скобках Альфред и Анна Гольденшмидт. Абакумов прочел фамилию и задумался.
  — Скажи, Николай Николаевич, — он взглянул на заместителя, — это кто такие Альфред и Анна.
-Это муж и жена Никитенко. Внедрены в 39 году, товарищ комиссар госбезопасности 2 -го ранга. Владеют ресторанчиком 'Fatter Karlo' в Берлине. Кстати, он пользуется заметным спросом у отпускников Вермахта. Работают безупречно. Надежны. Проверены, не единожды в деле. Имеют хорошую поддержку в лице городских властей.
-Справятся с заданием?
-Нет сомнений. У них есть очень влиятельные финансовые покровители. Нами все схвачено. Не волнуйтесь. Уже в ближайшее время жду от них весточки.
— Хорошо. Пусть будет так. — Абакумов вновь склонил голову к тексту.
Следующее направление возлагается на Управление Смерш 2-го Белорусского фронта, работающего с немецкими штабными документами, попавшими в руки контрразведки в ходе стремительного наступления Красной Армии. Ответственный подполковник Котелков. — Понятно. — Третье направление — получение информации от военнопленных офицеров и генералов 9 армии Вермахта где, по всей видимости, находился Ольбрихт. Все его донесения концентрировали свое внимание вокруг сил противостоящих этому объединению немцев. Вот это правильно, — Абакумов, взял карандаш и подчеркнул абзац. Ответственный подполковник ГБ Карташев — начальник 2-го отдела ГУКР.
-Смотри генерал, не проворонь щуку! — строго произнес Абакумов, приподняв голову и устремив свой тяжелый взгляд на заместителя. — На днях закроется Бобруйский котел. Там сосредоточены основные силы Йордана. Работы будет, хоть отбавляй. Привлекай переводчиков из других управлений фронтов. Чую нюхом, здесь мы пожнем больше всего сведений о мистере 'Х'. Подними всю документацию штабов, госпиталей, школ Абвера, которые падут в наши сети, — продолжал свои указания Абакумов, — собери по крупицам всю информацию, но дай мне полную картину об этом арийце и найди его. К ордену представлю. Ты понял Николай Николаевич свою ответственность?
-Так точно, товарищ комиссар госбезопасности 2 -го ранга, — Селивановский поднялся из-за стола и стал по стойке смирно.
-Это хорошо, что ты понял. Садись. Что дальше? — Абакумов вновь уставился на лежащие перед ним отпечатанные листы документов. — Второй этап. Подготовка разведгрупп засылаемых в глубокий тыл врага.
Он бегло, невнимательно просмотрел списки. По-прежнему болела голова. Готовилось две группы по 4 человека. Состав обычный. Старший группы капитан Киселев, радист, снайпер, подрывник.... Стоп. Что за ерунда. Подрывник — сержант Дедушкин. Дедушкин, Бабушкин, Тетин, Дядин...
-Это хорошо, что ты понял. Садись. Что дальше? — Абакумов вновь уставился на лежащие перед ним отпечатанные листы документов. — Второй этап. Подготовка разведгрупп засылаемых в глубокий тыл врага.
Он бегло, невнимательно просмотрел списки. По-прежнему болела голова. Готовилось две группы по 4 человека. Состав обычный. Старший группы капитан Киселев, радист, снайпер, подрывник.... Стоп. Что за ерунда. Подрывник — сержант Дедушкин. Дедушкин, Бабушкин, Тетин, Дядин...
— Селивановский !
-Слушаю вас, — Заместитель вновь поднялся со стула.
— Сержант Дедушкин, он, что родственник этой немецкой подстилки?
-Да, это ее родной брат.
-Ты что, генерал, с ума сошел? Как брат врага народа, осужденной на 10 лет, попал в этот список?
 -Товарищ комиссар госбезопасности, вы сейчас все поймете, — Селивановский сделал паузу и стал убедительно докладывать. — Сержант Дедушкин — это находка для управления. Он единственный кто знает врага в лицо, кроме того, он принимал личное участие в операции по поимке Ольбрихта. Имеет три награды, в их числе орден Красной звезды. Сержант прошел школу полковой разведки, знает превосходно немецкий язык, имеет математическую память. Необычно силен и вынослив. Его порекомендовал капитан Киселев и взял к себе в группу.
— Достаточно, — остановил генерала Абакумов. — Я понял целесообразность участия в операции Дедушкина. Ты можешь поручиться за него?
Селивановский немного замялся. Думал, что ответить.
  -Так да или нет?
— Сержант Дедушкин единственный кто видел и знает Ольбрихта. Он считает его личным и семейным врагом. Я доверяю своим людям и их выбору. Да, я ручаюсь за него.
-Убедительно Николай Николаевич. Других замечаний по составам групп я не вижу. Вы их утвердили вам и отвечать. Кто готовит группы?
-Подполковник госбезопасности Старостин. Он имеет богатейший опыт разведывательной диверсионной работы в тылу врага. В свое время был инструктором в Испании.
— Хорошо, — Абакумов устало закрыл папку с документами под грифом 'совершенно секретно' и, сложив руки, крест-накрест, строго посмотрел на своего заместителя. Вы лично генерал отвечаете за исход операции 'Ольбрихт'. Враг должен быть найден и.... — ему так хотелось сказать ликвидирован. Ему нравился принцип военного времени, распространенный в то время и негласно поддерживаемый вождем: 'Нет человека — нет проблем'. Но здесь был другой случай, здесь были конкретные, строгие указания Берия, да и Верховный одобрил бы план наркома НКВД, — и завербован, — закончил мысль Абакумов.
-Ясно, товарищ комиссар.
— Даю вам времени на первый этап операции две недели. Дальше по обстоятельствам. Все идите, готовьтесь.
-Есть, — с небольшой дрожью в голосе произнес генерал Селивановский, понимая, что времени практически нет и развернувшись, сутулясь под тяжестью ответственного задания, тихо вышел.
Когда первый заместитель начальника Смерщ закрыл за собой дверь, Абакумов взял трубку прямой связи с дежурным и властно приказал,-Меня не тревожить. Я занят для всех. -Затем торопливо достал из большого несгораемого сейфа бутылку конька 'Арагви",откупорил и, налив полный граненый стакан жгучего напитка, молча, по-простому, по-русски залпом осушил его. Немного скривившись, вытер огромной ладонью влажный рот и, отвалив в стороны, затекшие от сапог ноги, на минуту замер. После чего налил второй стакан коньяка и выключил свет настольной лампы. Алкоголь пил медленно, короткими глотками, смакуя каждую каплю. Сознание постепенно расплывалось. Язык деревенел. Тело становилось непослушным, чужим. Душевная боль таяла, словно мартовский снег, уступая место безразличию. Глаза слипались, хотелось спать.
Стояла тихая летняя ночь. Телефоны молчали. Абакумов с трудом поднялся. Лапищей ухватился за бутылку с остатками горячительной жидкости и, шатаясь, по-медвежьи прошелся по кабинету. Осоловевшими глазами зацепился за портрет вождя, занимавший почетное место на стенке недалеко от рабочего стола. Подсвеченный бледноватым лунным светом,Сталин выглядел могильно— холодным и угрюмым.— Доложу вам, товарищ Сталин, — непослушным языком промычал комиссар госбезопасности,стараясь держать стойку смирно и не упасть, — плохи наши дела в государстве. Жизнь человека — собачье дерьмо. Сегодня ты генерал, а завтра первый баран в стаде, идущий на бойню. И подохнем все мы под забором....-Сказав так, Абакумов вдруг дернулся, до него с опозданием докатился смысл озвученной фразы. Он замер, леденея сердцем. Изнутри его сущности стал пробиваться наружу страх. Но Сталин молчал и не повел глазом на его бормотание. Абакумов осмелел.— Малюта Скуратов за кадык взял меня,товарищ Сталин. Ме-ня-я...!— генерал ударил себя в грудь два раза кулаком, — комиссара госбезопасности 2— ранга, начальника Смерш наркомата обороны,... как вошь поганую.... За что...? И вам не пожалуешься. .... Гавнюк! -Затем решительным движением руки Абакумов вылил остатки коньяка прямо в горло. Осклабился, зашатался и, сделав несколько шагов к дивану, рухнул на него без памяти.
Глава 7
23 июня 1944 год. Следственный изолятор отдела НКВД г. Пропойска. Беларусь.
Вера с трудом переступила через порог и, волоча правую ушибленную ногу, пошатываясь, вошла в кабинет следователя. Сил сопротивляться издевательствам и тупому неистовому желанию старшего лейтенанта госбезопасности Данильченко в получении от нее признания в преступлении, никогда не совершаемого, уже не было. Хотелось одного — быстрейшего завершения следствия и суда. Ее подташнивало, нетерпимо болело внизу живота. Она согнулась и оперлась рукой о стоящий посредине комнаты табурет.
-Стоять, — рявкнул сопровождавший ее конвоир и кованым сапогом выбил его из-под девушки.
Вера не удержалась и рухнула на пол, сильно ударилась головой о бетонный пол, из рассеченной кожи брызнула кровь. Она вскрикнула и зарыдала. Боль, обида, бессилие противостоять костоломам НКВД — все эти чувства, накопившиеся за две недели и комом, стоявшие в груди, сдерживаемые невероятными усилиями воли, моментально выплеснулись наружу.
-Пусть лежит! — не подымая головы, приказал следователь, мордатому в прыщах конвоиру, быстро исписывая очередной протокольный лист. — Она все равно стоять не может. А сидеть? — широкоскулый, низкорослый старший лейтенант бегло посмотрел на Веру, — еще успеет насидеться. Это у твоих жеребцов главное чтобы все стояло, — офицер госбезопасности громко рассмеялся. — Хочешь ее, сержант?
-Хлипкая она, товарищ старший лейтенант, кожа да кости, вся в крови, разве что 'цыцки' хорошие, да глазищи, посмотришь в них, как в омут тянет. — Сержант отошел на шаг от Веры. — Нет, не хочу. Моя Нинка лучше. У нее бока — во бока! — Храпко с усмешкой развел руки, вспомнив лучший довоенный фильм 'Веселые ребята', — глаза — во глаза! А эта, — он пренебрежительно сплюнул на пол, — дохлая курица.
Вера в это время, скрутившись калачиком, как ребенок, прижав подол ситцевого платья к ране, чтобы не сочилась кровь, лежала на полу и безутешно плакала. Острые плечи, жалко вздрагивали, подчеркивая ее невероятную худобу, а разбитые, опухшие от побоев губы, дрожа, выдавливали одну и ту же фразу, — быстрее бы все свершилось, быстрее бы все свершилось.
В какой-то момент в ее затуманенное сознание, в ее истерзанное, чувственное пространство из глубин памяти, сквозь слезы, внезапно ворвались сцены последней встречи с Францем. Мозг с радостью переключился на новую волну, спасая рассудок Веры от умопомешательства. Она чуть притихла. — ... Вот они стоят друг — против друга, не решаясь слиться воедино. Вот она чувствует пьянящий, немного полынный вкус его губ, чувствует сильные, позабытые телом мужские руки, легкое головокружение от объятий, видит его глаза, слышит его голос: простужено-резковатый, почти незнакомый, но такой долгожданный и до боли родной и вдруг..., вдруг испуганно-отчаянный. В глазах темно. Лишь стон мольба, пронизывающий холодный стон как из-под земли,— Верочка не умирай! Верочка не умирай! ...Провал памяти... и вновь слова, но уже строгие и чужие,— Добавьте еще один кубик морфия..., скальпель...., тампон..., зажим...., вновь слова Франца, — Верочка не умирай. Не умирай любимая....
...Вновь реальность...
-Глупый ты Храпко и в бабах не разбираешься. Она слыла первой красавицей на селе. А что худая, были бы кости — мясо нарастет. Месяц в госпитале на воде и хлебе провалялась. Ее с того света полковой врач Назаренко вытащил. Как выжила, что ее удержало в этой жизни, он сам до сих пор не понимает.
-Лучше бы померла, товарищ старший лейтенант. Нам меньше возни.
-Верно соображаешь, сержант.
Данильченко поднялся, дописав последний протокольный лист, потянулся, зевая, как кот шелудивый и, продолжил вслух свои рассуждения. — Устал я сержант Храпко. Устал мертвецки от этой этой Дедушкиной. Вот смотри, как ломает жизнь человека. Была отличницей, комсомолкой, лучшей в школе активисткой. Пришла война. Связалась с немцем, стала шлюхой. Одним словом переметнулась на сторону врага. Вот и пойми этих баб. Теперь должна сурово ответить по закону. Я прав сержант?