Его глаза кровоточили, и именно этому проклятию он был обязан своим именем. Из раскосых глазных линз по белому лицевому щитку бежали два багровых ручейка. Люкориф из Кровоточащих Глаз, чей птицеподобный шлем превратился в издающее безмолвный вопль лицо демона, осмотрелся взглядом хищника. Кабели шейных сочленений издавали механическое рычание, когда мышцы воина напрягались в непреднамеренных судорогах. Он поочередно оглядел каждого из собравшихся Повелителей Ночи, птичий шлем дергался влево-вправо, высматривая добычу.
Когда-то он был таким же, как они. О, да. Точно таким же.
На его доспехе было мало следов верности Легиону или роду. Все его воины демонстрировали свою связь одинаково: на лицевых щитках изображались красные слезы предводителя. Кровоточащие Глаза были в первую очередь самостоятельным культом, а уж только потом сынами Восьмого Легиона. Талоса интересовало, где в этот момент находились остальные. Они составляли половину той мощи, которую банда Возвышенного забрала на Крите из восстанавливающихся рот Халаскера.
— Возвышенный посылает меня к тебе, — Люкориф строил слова из звуков скребущих по наждаку ногтей. — Возвышенный в гневе.
— Возвышенный редко бывает в ином состоянии, — заметил Талос.
— Возвышенный, — Люкориф прервался, чтобы с шипением втянуть воздух через зубчатую ротовую решетку, — гневается на Первый Коготь.
Сайрион фыркнул.
— Да и это тоже не уникальное происшествие.
Люкориф издал раздраженный лающий звук, напоминавший вопль сокола, искаженный воксом.
— Ловец Душ. Возвышенный просит о твоем присутствии. В апотекарионе.
Талос поставил шлем на рабочий стол перед Септимом. Смертный начал вертеть его в руках и, не скрывая, вздохнул.
— Ловец Душ, — снова проскрежетал Люкориф. — Возвышенный просит о твоем присутствии. Сейчас.
Талос неподвижно стоял, его лицо было обезображено полученными всего лишь час назад ранами. Он возвышался над скрюченным раптором, облаченный в броню, которая была изуродована недавней местью братьев. Висевший за спиной украденный у Кровавых Ангелов клинок отражал скудное освещение каморки оружейника. На бедре в магнитных зажимах покоился массивный двуствольный болтер героя Восьмого Легиона.
Люкориф же, напротив, пришел безоружным. Забавный жест со стороны Возвышенного.
— Возвышенный попросил, — улыбнулся Талос, — или потребовал?
Люкориф дернулся в непроизвольном мускульном спазме. Птичья голова мотнулась вбок, и из-за демонического лицевого щитка раздалось шипящее дыхание. Левая рука-лапа сжалась, когтистый кулак дрожал. Когда пальцы разжались, то раздвинулись с визгом металлических суставов.
— Попросил.
— Впервые за все время, — произнес Сайрион.
Возвышенный облизнул зубы.
Он все еще был облачен в большую часть доспеха, однако керамитовое покрытие уже давно стало частью преображенной плоти. Апотекарион был обширен, но природа Возвышенного вынуждала его неудобно сутулиться, чтобы не царапать рогатым шлемом потолок. Вокруг царила тишина — безмолвие запустения. Помещение не использовалось уже много лет. Водя когтистым пальцем по хирургическому столу, Возвышенный размышлял над тем, как после десятилетий пренебрежения вскоре все изменится.
Существо подошло к криогенному хранилищу. Целая стена герметичных стеклянных цилиндров, установленных в идеальном порядке, на каждом по-нострамски выгравированы имена павших. Возвышенный низко зарычал, издав мучительный вздох, и его подобные ножам пальцы с визгом процарапали полосы на металлических стойках хранилища. Так много имен. Так много.
Существо прикрыло глаза и какое-то время вслушивалось в биение сердца «Завета». Возвышенный дышал в унисон с далеким ритмичным гудением термоядерных реакторов, которые грохотали, пока двигатели стояли в доке без дела. Он слышал шепот, крики, вопли и пульсацию крови каждого на борту. Все это отдавалось через корпус прямо в сознание существа — постоянный прилив ощущений, которые становилось все труднее игнорировать с течением лет.
Изредка был слышен смех, его почти всегда издавали смертные, влачившие тусклое и мрачное существование в черном брюхе корабля. Возвышенный уже не был уверен, как надлежит реагировать на этот звук и что он может означать. «Завет» был крепостью существа, памятником его собственной боли и тому страданию, которое оно причиняло галактике своего деда. Смех манил Возвышенного, он не мог вызвать подлинных воспоминаний, однако нашептывал, что когда-то существо бы его поняло. Оно и само издало подобный звук в те времена, когда его можно было назвать «он».
Губы растянулись в неощутимой ухмылке, обнажив акульи зубы. Как же поменялись времена. А скоро изменятся вновь.
Талос, Люкориф. Знание об их присутствии пришло не просто в виде узнавания имен. Приближались их мысли, туго сжатые, словно плотный почерк, и загрязненные фрагментами личностей. Их приход накатил на Возвышенного незримой шепчущей волной. Существо развернулось за мгновение до того, как двери апотекариона распахнулись на непослушных петлях.
Люкориф склонил голову. Раптор двигался на четвереньках, скошенные сопла за спиной болтались из стороны в сторону в такт неуклюжей походке воина. Талос не удосужился отсалютовать. Он даже не приветствовал Возвышенного кивком. Пророк вошел медленно, его доспех представлял собой измолоченную палитру абсолютного разрушения, и лицо выглядело немногим лучше.
— Чего ты хочешь? — спросил он. Один из глаз был погребен под полосами оторванной бледной кожи и сочащимися рубцами. На голове обнажилась кость, а плоть обгорела и покраснела. Повреждения от попадания болтерного заряда, причем практически смертельного. Интересно.
Несмотря на типичное для пророка унизительное упрямство, Возвышенный на мгновение ощутил благодарность Талосу за то, что тот пришел в таком состоянии.
— Ты ранен, — заметил он голосом ворчащего дракона. — Я слышу, как твои сердца бьются с трудом. Запах крови… мягкое влажное сотрясение перегруженных органов. Но ты все равно явился ко мне. Я ценю твое проявление доверия.
— Третий Коготь мертв, — как обычно, напрямик сообщил пророк. — Первый Коготь лишен боеспособности. Нам требуется два месяца на восстановление.
Возвышенный согласно наклонил клыкастую голову. Разумеется, существо уже знало все это, но пророк сообщил новость, как подобает послушному солдату, и этого было достаточно. Пока что.
— Кто разбил тебе лицо?
— Дал Карус.
— И как он умер?
Талос отнял руку от обширной проникающей раны в боку. Латная перчатка блестела от покрывавшей ее крови.
— Он умер, моля о милосердии.
Сгорбившийся на одном из хирургических столов Люкориф издал из вокалайзера визгливое хихиканье. Возвышенный же фыркнул перед тем, как заговорить.
— В таком случае без него мы стали сильнее. Вы собрали геносемя Третьего Когтя?
Пророк вытер с губ слюну.
— Я велел сервиторам закрыть тела в криохранилищах. Я соберу его позже, когда мы пополним запасы консервационного раствора.
Возвышенный перевел взгляд на могильные склепы: встроенный в дальнюю стену ряд шкафов.
— Очень хорошо.
Талос вздохнул, не скрывая содрогания. Боль от ран, как подозревал Возвышенный, должна была быть на грани муки. И это тоже было интересно. Талос пришел не из покорности. Даже получив тяжелые ранения, он пришел из-за выбранного Возвышенным места. Любопытство способно мотивировать даже самых упрямых. Другого ответа быть не могло.
— Я устал от этого существования, мой пророк, — существо позволило словам повиснуть в холодном воздухе между ним. — А ты?
Казалось, что неожиданная реплика привела Талоса в нетерпение.
— Говори конкретнее, — произнес он, стиснув кровоточащие десны.
Возвышенный провел когтями по запечатанным капсулам с геносеменем, театрально оставляя на бесценных контейнерах царапины.
— Ты и я, Талос. Каждый из нас является угрозой существованию другого. Ах, ах, даже не думай спорить. Меня не волнует, правда ли ты настолько лишен амбиций, как заявляешь, или же грезишь о моей смерти всякий раз, как позволяешь себе поспать. Ты символ, икона бесправных и недовольных. Твоя жизнь — это клинок у моего горла.
Пророк подошел к другому операционному столу, праздно осматривая подвесные стальные руки, вяло свисавшие с установленного на потолке хирургического аппарата. Поверхность стола стала серой от заиндевевшей пыли. Он смахнул прах латной перчаткой, и под ним оказалась коричневая от пятен старой крови поверхность.
— Здесь умер Долорон, — тихо проговорил он. — Тридцать шесть лет назад. Я сам извлек его геносемя.
Возвышенный наблюдал, как Талос предается воспоминаниям. Существо умело быть терпеливым, когда этого требовал момент. Сейчас спешка ничего бы не дала. Когда пророк снова взглянул на Возвышенного, здоровый глаз был прищурен.
Возвышенный наблюдал, как Талос предается воспоминаниям. Существо умело быть терпеливым, когда этого требовал момент. Сейчас спешка ничего бы не дала. Когда пророк снова взглянул на Возвышенного, здоровый глаз был прищурен.
— Я знаю, зачем ты меня вызвал, — сказал он.
Возвышенный наклонил голову, ухмыляясь между клыков.
— Подозреваю, что да.
— Ты хочешь, чтобы я восполнил наши ряды, — Талос вскинул левую руку, демонстрируя ее Возвышенному. В локтевом сочленении что-то заискрило. — Я больше не апотекарий. Я не ношу ритуальных инструментов уже почти четыре десятилетия. И никто из пополнения из отделений Халаскера также не проходил обучения. — Испытывая извращенное удовольствие от обсуждения трудностей, Талос обвел комнату рукой. — Посмотри на это место. Призраки мертвых воинов заперты в холоде, а на трех дюжинах хирургических столов скапливается пыль. Оборудование — немногим более, чем мусор, из-за возраста, пренебрежения им и повреждений в боях. Даже Делтриан не смог починить большую часть из этого.
Возвышенный облизнул пасть черным языком.
— А если я верну все, что было утрачено? Тогда ты восполнишь наши ряды? — существо прервалось, и его глубокий голос утонул в выдохе, который был чем-то средним между ревом и рычанием. — У нас нет будущего, если мы останемся порознь. Ты должен это видеть так же отчетливо, как и я. Кровь богов, Талос… разве тебе не хочется вновь обрести силу? Вернуться в те времена, когда мы могли выступить против своих врагов и гнать их, словно дичь, а не бесконечно отступать?
— У нас осталось больше половины сил, но больше едва-едва, — Талос облокотился на хирургический стол. — Я сам проводил подсчеты. Кровавые Ангелы вырезали больше ста членов экипажа и почти тридцать наших воинов. Наши дела не лучше, чем до унаследования людей Халаскера, но, по крайней мере, и не хуже.
— Не хуже? — Возвышенный смахнул языком повисшие между зубами сталактиты слюны. — Не хуже? Не закрывай глаза на собственные прегрешения, Талос. Вы уже убили семерых из них за эту ночь.
Вместе с резкими словами раздался звук рвущегося металла. Чудовищный коготь Возвышенного смял стену в том месте, где существо схватилось слишком сильно. Издав ворчание, оно освободило лапу.
— Воины Халаскера пробыли с нами считанные месяцы, а междоусобица уже настолько сильна, что кровь льется почти каждую ночь. Мы умираем, пророк. Смотрящий на пути будущего, ты не имеешь права быть столь слепым. Взгляни прямо сейчас и скажи мне, проживем ли мы еще столетие.
Талос не ответил. Ответа и не требовалось.
— Ты зовешь меня сюда и предлагаешь непонятное перемирие в конфликте, в котором я не желаю участвовать. Я не желаю наследовать мантию Малхариона. Не хочу вести то, что от нас осталось. Я тебе не соперник.
Люкориф издал еще один всплеск полного помех шума — то ли шипящий смешок, то ли насмешливое фырканье. Талос не знал воина достаточно хорошо, чтобы сказать наверняка.
— Ловец Душ носит оружие воителя-мудреца, однако заявляет, что не наследник Малхариона. Забавно.
Пророк проигнорировал раптора, сосредоточившись на существе, которое когда-то было его командиром. Перед тем, как заговорить, ему пришлось сглотнуть наполнившую рот кровь, которая полилась по задней части языка.
— Я не понимаю, Вандред. Что изменилось, почему ты так заговорил?
— Рувен, — выплюнув имя, словно проклятие, Возвышенный развернул свое громадное тело и положил деформированные когти на стену хранилища. Сгорбившись и рыча, он смотрел на содержавшееся внутри генетическое сокровище. — На Крите, когда мы бежали от гнева Кровавых Ангелов. Та ночь отравляет мои мысли даже сейчас. Рувен, этот трижды проклятый подлец, который беспечно раздавал нам приказы, будто он что-то большее, чем поденщик Магистра Войны. Я не подчинюсь тем, кто бросил Легион. Не преклоню колен перед предателем и не стану внимать словам слабака. Я — мы — выше этого.
Возвышенный снова повернулся, черные глаза смотрели с бесстрастной и бездушной проницательностью существа, рожденного в безмолвных безднах океана.
— Я хочу вновь обрести гордость. Гордость за нашу войну. Гордость за моих воинов. Гордость стоять облаченным в полночь. Мы должны снова подняться, стать более великими, чем раньше, или же навечно сгинуть в забвении. Я буду сражаться с этой судьбой, брат. И хочу, чтобы ты сражался вместе со мной.
Талос оглядел обветшалую аппаратуру и брошенные столы. Возвышенный не мог не восхищаться тем, как воин терпит боль, которую должен был чувствовать. В здоровом глазу пророка блеснула какая-то сдерживаемая эмоция.
— Чтобы починить корабль и восстановить нашу мощь, нам снова придется пришвартоваться в Зенице Ада.
— Так и будет, — проворчал Возвышенный.
Талос не стал отвечать, предоставив тишине говорить за него.
Возвышенный облизнул почерневшую пасть.
— Возможно, на этот раз кровопролития будет меньше.
На это Талос отозвался мучительным вдохом.
— Я помогу тебе, — наконец произнес он.
Пророк вышел из комнаты, и потрескавшиеся губы Возвышенного растянулись в чем-то, близком к улыбке, обнажив ряды грязных зубов. Дверь закрылась за Талосом со скрежещущим лязгом.
— Разумеется, поможешь, — прозвучал в холодном воздухе влажный шепот существа.
Дверь закрылась, и он остался один в подхребтовом коридоре, размышляя над словами Возвышенного. Талос не питал иллюзий — предложенное существом перемирие основывалось на его выгоде, и никакие заверения Возвышенного не могли заставить пророка перестать оглядываться при каждом удобном случае. «Завет» не был безопасным местом. Не теперь, когда между Когтями бурлила напряженность.
Решив, что отошел достаточно далеко, Талос замедлил шаг. Необходимость постоянно вытирать кровь со здорового глаза раздражала. Ободранную половину лица щипал мороз, и воздух, будто пальцы, неприятно поглаживал череп. Пульс лишь проталкивал боль по всему телу.
Оставаться здесь в одиночестве было неразумно. Первым местом, куда ему нужно было зайти после выхода из апотекариона, были рабские трюмы. Если Возвышенный хотел сделать банду сильнее, чем ранее, требовались обученные рабы, стрелки, оружейники, ремесленники, а также легионеры. Удовлетворить нужду в последних было сложнее всего, но и это было возможно. Станция «Ганг», помимо добычи, щедро снабдила их плотью.
Пророк свернул в боковой коридор, ощущая, как сердца сжимаются в груди при движении. Они не бились, а гудели, жужжали от перенапряжения. Неожиданно и непривычно накатила новая волна тошноты. Совершенное над ним в детстве генетическое перестроение практически полностью лишила его способности испытывать головокружение в общечеловеческом смысле, однако интенсивные стимулы все же могли дезориентировать. Похоже, что и боль тоже.
Четыре шага. Четыре шага по ведущему на север коридору, и он врезался в стену. Боль обожгла язык медным привкусом, смешавшись с едкими соками слюнных желез. Выдох принес прочищение, его вырвало кровью на палубу. Лужа на стали шипела и пузырилась: к крови примешалось достаточное количество коррозийной слюны, чтобы она стала едкой.
В коленном суставе что-то заклинило, почти наверняка это корд волоконной проводки больше не мог гнуться из-за повреждений. Пророк оттолкнулся от стены и захромал прочь от пузырящейся кровавой рвоты, в одиночестве продвигаясь по темным туннелям корабля. От каждого шага под кожей расцветала свежая боль. Мир накренился и перевернулся. Металл зазвенел о металл.
— Септим, — произнес он во мрак. Какое-то время он вдыхал и выдыхал, прогоняя через свое тело затхлый воздух корабля и чувствуя, как из треснувшего черепа сочится что-то горячее и влажное. Звать раба толку не было. Будь прокляты кости Дал Каруса. На мгновение поддавшись мстительности, он представил, что подарит шлем Дал Каруса рабам, чтобы те использовали его в качестве ночного горшка. Заманчиво. Заманчиво. Перспектива столь детской мести вызвала на кровоточащих губах виноватую улыбку, пусть в реальности подобное действие и была слишком мелким, чтобы заслуживать рассмотрения.
Чтобы снова подняться на ноги, ушла вечность. Он умирал? Он не был уверен. Они с Ксарлом приняли на себя тяжесть удара болтерного огня Третьего Когтя — доспехи были разбиты, и Талос очень хорошо представлял серьезность полученных ран, если кровь не запекалась и не затягивала огромный разрыв в боку. Остатки лица тревожили его в меньшей степени, однако если в ближайшее время с ними ничего не сделать, для восстановления потребуется обширная имплантация бионики.
Еще дюжина шагов, и в глазах поплыло. От моргания зрение не прояснялось, а заметное жжение в импульсных точках явно указывало, что доспех уже заполнил его кровеносную систему синтетическим адреналином и химическими ингибиторами боли в количествах, превышающих разумные.