– Вы к кому? – поинтересовался цербер, заметив некоторую заминку вошедшей женщины.
– Мне в семьдесят седьмую, – улыбнувшись, объяснила та.
– А вас ждут? – Колючие глазки сверлили Женьку насквозь. Наверняка лет двадцать-тридцать их обладатель проработал в органах. Или в отделе кадров какого-то солидного учреждения.
Но и Женька не лыком шита.
– А как вы думаете? – не снимая улыбки, спросила она, однако еле заметным нюансом интонации давая понять, что, сидя в этом вестибюле, следует быть поделикатнее. Мало ли кем она может оказаться.
Цербер сигнал принял и оценил.
– Вам направо, – вежливо объяснил он.
– Спасибо, – столь же вежливо поблагодарила дама.
Как только она скрылась за очередной полированной стеклянной дверью – на этот раз лифтового холла, – цербер снял трубку и набрал номер семьдесят седьмой квартиры. Переждав безрезультатно несколько длинных гудков, положил трубку и нажал на кнопку пульта. Теперь на большой плоский экран выводилось сразу восемь – по числу этажей – картинок.
Если ему повезет, тетка окажется воровкой, а он окажется с хорошей премией.
Женя, не зная о надеждах и приготовлениях охранника, тем временем поднималась в лифте. И вот ведь штука: лифт, обычная машина, по сути, корзина на железной веревке, и та оказалась символом народившегося в стране богатства: шла мягко, нежно даже, без малейших рывков или толчков.
Зеркала, правда, внутри не обнаружилось. Но его с успехом заменяла полированная матовая стена кабины.
Своим отражением она осталась довольна. Красива. Уверенна. Почти молода. И нужно быть полным импотентом, чтоб на нее не среагировать.
не к месту вспомнила она песенку из мультфильма. Сердце привычно заныло, но на переживания времени уже не осталось: лифт плавно притормозил и бесшумно распахнул двери.
Звонок оказался мелодичным, с мягким наполненным звуком. А к двери никто не подошел.
Как же так? Утром же созвонились. Когда она новый адрес выясняла. Может, не хочет с ней встречаться? Нет, это на Егорку не похоже.
Она еще раз нажала на кнопку звонка.
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возник Егор. Одна его щека была идеально гладкой, а вторая – неизвестно какой, потому что ее напрочь закрывала густая белая пена.
– Извини, Женька, в этой чертовой квартире из одного конца в другой надо курьеров посылать.
– Так это ж здорово, – улыбнулась бывшая жена. – Не наша «малосемейка», помнишь? – И поцеловала бывшего мужа в уже выбритую, приятно пахнущую щеку.
Охранник недовольно выключил камеру. Нет, в этот раз ему премию не заработать.
3
Валентина сегодня встала поздно. Что-то так не захотелось следовать как всегда расписанным планам! В итоге пропустила ежедневную сорокаминутную – разработанную специально для нее – зарядку. Да еще потом двадцать минут провалялась в постели просто так, уже без сна.
Это на нее общение с Грековым разлагающе влияет, решила она. Тот еще разгильдяй. За все время отношений ни разу вовремя не пришел.
Критически припомнила Валентина Егоровы особенности, а на душе стало теплее. Похоже, этот полуслужебный роман имеет шанс перерасти во что-то более серьезное.
Мысль была приятной: не раз уже она подумывала о том, что пора. В новом году – тридцать. Первый юбилей из нерадостных.
Все планы, поставленные до тридцатки, выполнены, и даже с лихвой. Должность, зарплата, квартира, машина. Теперь, пожалуй, уже можно сказать, что она никогда не повторит печальную судьбу своей мамочки. Всю жизнь просидела мамочка за спиной у супруга, а тот возьми да и влюбись на склоне лет.
Полтинник отметил, потом – серебряную свадьбу с Валиной мамой. А потом обычную – с библиотекаршей из районной библиотеки.
Валентина-то уже не совсем ребенком была, в институте училась, много чего понимала.
Но только не в этом случае.
Девка – самая обычная, даже хуже обычной. Без макияжа. С чулками перекрученными. В платьях-балахонах, хотя совсем не толстая. Зато интеллектуальная безумно в отличие от мамочки, которая была все больше по хозяйству.
Ну и моложе в два раза, что тоже не отнять, как ни относись к маминой обидчице.
Отец вообще-то ушел по-хорошему. В чем был. И денег потом отдавал не четверть, а половину: библиотекарше, похоже, деньги вообще были не нужны, питалась она исключительно духовной пищей.
Но удар был нокаутирующим. Мамочка вдруг выяснила, что в этой жизни существует масса проблем, о которых она четверть века вообще не догадывалась! Однако еще хуже было то, что ей стало некого ежеминутно любить и ожидать с работы. Валентина-то никогда не была сильно привязанной к дому, хотя мамочку всегда любила.
В общем, мамочка сильно сдала. И этого Валентина отцу так и не смогла простить. Ну кто ему мешал общаться с библиотекаршей, не уходя из семьи? А там, глядишь, перебесился бы и успокоился.
Нет, Валентина никогда не повторит мамочкиных ошибок. Она всегда будет самостоятельной девушкой. Даже когда найдет того, кого сочтет достойным стать отцом ее детей.
Ладно, надо вставать.
Она откинула легкое одеяло и села на кровати. Прохладный пол приятно холодил пятки.
Валя прошла в ванную комнату, включила душ.
Конечно, у нее не так шикарно, как в квартире у Грекова, но тоже очень ничего. И потом, если она примет окончательное решение, то жить они будут в его квартире.
Струи теплой воды разбивались о разнежившееся тело и сплошной прозрачной пленкой стекали вниз.
Валентина посмотрела в большое, в треть стены, зеркало. Еще когда въезжала, решила, что висеть оно здесь будет до ее сорока пяти. Потом снимет. Но пока комплексовать было явно рано. Картинка в зеркале вполне могла присутствовать в фильме с торговым обозначением «мягкая эротика».
Красивая женщина. Все на месте. Нежная белая кожа. Высоко поднятая подтянутая грудь – все, конечно, не просто так: и косметика дорогая, и массаж строго по графику. Ну да подобные затраты весьма оправданны: потрогать такую кожу самой приятно, уж что говорить про сумасшедших, сдвинутых на сексе мужиков. А не сдвинутых на сексе мужиков Валентина в своей – правда, не столь обширной практике – пока не встречала.
У нее их было три.
Первый – еще на четвертом курсе. Показалось, что любовь. Чуть не умирал от страсти и грозил жить с ней вечно. Сейчас-то она понимает, какой был бы ужас, окажись это правдой. Но тогда его выразительные взгляды почему-то вызывали даже гордость: парень на курсе был заметный, и подруги завидовали.
На близость пошла спокойно и сознательно. Он был в полном экстазе: пыхтел, сопел и стонал. Потом столь же внезапно заснул.
Правда, уже утром опять пыхтел и сопел, но что-то подсказало ей, что секс – не единственная радость для женщины, у которой, помимо иных жизненно важных органов, еще имеется голова.
Короче, кончился институт – кончилась и их любовь.
Второй был случайный и мимолетный. Стыдно сказать – в командировке. До сих пор Валентина не понимает, как это случилось. Вспышка в голове, мгновенное озарение, что вот это – ее. На всю жизнь. И неважно, что у него было позади, тем более что у нее позади не было практически ничего.
Она была готова на все, даже остаться в том городке, куда приехала консультировать местный менеджмент.
И он тоже пыхтел, сопел и стонал. И даже не заснул. Точнее, заснул, но только под утро, когда уже и Валентина изнемогла от усталости, хотя по идее изнемогать от усталости в подобных ситуациях должны мужики.
А утром, когда Валентина предложила ему руку и сердце навечно, он хмуро отказался, объяснив невозможность такого развития событий массой действительно серьезных причин. Среди этих причин слову «любовь» не нашлось места вовсе.
Урок был жестоким, но полезным – на то он и урок.
Девушка от матримониальных планов не отказалась, но отложила их на попозже. И еще одно принципиальное решение приняла: что теперь в подобной ситуации окажется лишь в том случае, если командовать парадом будет сама.
Больше никаких экспериментов с сильными эмоциями. Секс – замечательная штука, но, как считают исследователи, занимает место в жизни человека меньшее, чем чистка зубов. По крайней мере, по затратам времени. А раз так, то как же можно этот процесс ставить во главу угла при принятии жизненно важных решений?
Третьим был Греков. Сразу ей понравился. А в том, что он на нее западет, даже и не сомневалась. Этот мужик был так занят на работе, что выбор у него получался небогатый, хотя она и при богатом выборе имела бы хорошие шансы.
Десятилетняя разница в возрасте не пугала. Наоборот, даже нравилась. А подходы к жизни казались вполне близкими.
С точки зрения денег за Грековым было, выражаясь финансовым языком, обременение: больной ребенок от первого брака. Но это Валентину тоже мало пугало. Она и сама прилично зарабатывала, и Егор, при его деловых качествах, очень быстро рос экономически.
Что касается ребенка, мальчик был не отвратный – пару раз его видела, – к тому же жил он с мамашей и никак на их будущую семейную жизнь влиять не мог.
Нет, определенно Греков ей был интересен. И спать с ним в удовольствие, и болтать, и даже деловые вопросы обсуждать. Так что в новом году ее вполне может ожидать новая жизнь.
Валентина выключила воду, тщательно вытерлась огромным мохнатым – очень мягким – полотенцем (тоже, кстати, подарок Егора) и пошла в комнату одеваться. Напоследок еще раз оглянулась на себя в зеркало. И сзади тоже очень, очень достойно, удовлетворенно подвела итог девушка.
День начинался хорошо.
4
Женька, приложившись к выбритой щеке Грекова, стремительно проскочила мимо явно не поспевавшего за ее темпами Егора. В прихожей остался лишь аромат ее духов и свежего декабрьского морозца, занесенный бывшей супругой с улицы.
– Ох ты, господи! – искренне восторгалась та из комнаты, она же зал, она же кухня. Шестьдесят квадратных метров старинного дубового шика вперемешку с суперсовременным хромом, никелем, галогенками и чем-то там еще.
– Ну, Грека, ты даешь! – выдохнула наконец бывшая супруга. – Надо было за тебя держаться.
– Да ладно тебе, – засмущался Егор, хотя Женькины восторги были ему очень даже приятны. А уж лет восемь назад он эти ее слова постоянно представлял в мечтах. Как зайдет к нему и скажет: «Грека, я ошиблась. Возьми меня обратно». Он бы тогда точно взял.
А сейчас?
Греков на миг задумался. Сейчас, наверное, все-таки нет. Красива Женька по-прежнему. И по-прежнему его волнует. Но жизнь у них давно разная. И в его жизни ей место уже вряд ли найдется.
Валентине есть. Работе есть. Авдеевой, с которой опять-таки давно пора что-то решать, есть.
А Женька хоть и занозила по сей день Егорово сердце, но была уже в другой жизни, с его нынешней никак не перекрещивающейся.
– И сколько ж у тебя таких комнатушек? – поинтересовалась Женька.
– Таких – одна, – сознался Греков. – Еще спальня и кабинет. И два туалета, – не удержался-таки он. В их «малосемейке», построенной ракетным заводом для молодых специалистов, туалет был один. Причем на две квартиры-комнаты, в которых жили соответственно две семьи.
Но как же они были счастливы, получив ордер на то убогое – по его новым меркам – жилье!
Въезжая в свои нынешние хоромы, Греков, конечно, тоже радовался. Да разве можно сравнить обычную человеческую радость и то полное, нечеловеческое счастье!
Егор некстати вспомнил, что они с Женькой сотворили, впервые переступив порог собственной квартирки. Даже пальто не успели снять. Опомнились, лишь услышав голоса соседей в общем коридоре. Греков, путаясь в брюках, подскочил тогда к двери и успел запереть ее прежде, чем заинтересованные шумом соседи заглянули внутрь.
А то бы обитатели их дома увидели такое, что только-только начало появляться на экранах «Рекордов» и «Рубинов» – с помощью видеомагнитофона «Электроника», символа тогдашнего благосостояния советского человека. Причем, с улыбкой вспомнил Егор, пока он полуодетый (а точнее, полураздетый) прыгал до двери и обратно, она хохотала, лежа на полу на трех развернутых газетах («Подстелила-таки, успела», – внезапно открылась Грекову малая деталь событий, произошедших чуть не полтора десятка лет назад).
– А я знаю, о чем ты думаешь, – вдруг засмеялась Женька. – Первый визит в нашу квартиру вспомнил?
– Ну-у-у-у… – нечленораздельно промычал Греков, застигнутый врасплох. Его выбритая щека покраснела. Вторая, недобритая, так и оставалась под пеной. Вид у него стал такой, что Женька расхохоталась уже искренне, даже тревоги свои на миг позабыла.
– Ну чего ты смеешься? – наконец не выдержал он. – Я сейчас тоже кое-что понял.
– Что же ты понял, Грека? – сдерживая смех, спросила бывшая супруга.
– Что ты тогда за пять секунд успела газеты на пол подстелить.
– Дурачок ты у меня, – вдруг потеряв улыбку, сказала Женька и погладила его по чистой щеке. – Я бы не успела. Я заранее приходила и газетки принесла. Я ж все твои реакции наперед просчитывала.
Лицо ее снова стало печальным. Не напряженным, как когда он смотрел на нее в дверной «глазок», а просто печальным.
Греков вдруг почувствовал, что он теряет ощущение времени и что вся его жизнь без Женьки вдруг свернулась в небольшой и ничего не значащий клубочек. Не смея противиться нахлынувшему ощущению, он схватил Женьку за плечи и притянул к себе.
– Ты что, псих, я же в шубе! – попыталась отбиться та. Но фразу закончила, уже оказавшись на огромном синем, гладком и мягком, ковре. – А ты – в пене… – были ее последние слова, потому что следующие несколько минут им было совсем не до разговоров.
Они так и оставались на ковре, чтобы немного прийти в себя. Женька только пару крючочков застегнула, а больше и застегивать было нечего, остальные крючочки и пуговки теперь надо было пришивать.
Егор, наваждение которого уже закончилось, чувствовал себя немного неловко. Но и вставать не хотелось – лежать рядом, опираясь головой на ее руку в мягком рукаве так и не снятой шубы, было приятно и уютно.
– Грека, это не входило в мои планы, – тихо сказала Женька и снова погладила его по щеке, но теперь как-то мягко и нежно.
– В мои тоже, – честно сказал он.
– Ну, значит, будем считать, что ничего и не было, – успокоенно подытожила она, аккуратно высвобождая руку из-под его головы. – Ты, кстати, теперь уже весь в пене.
– Ты тоже, – улыбнулся он.
Через пять минут, приведя себя в порядок и окончательно успокоившись, они сидели в больших мягких креслах в углу огромной гостиной. Если бы кто-нибудь зашел сейчас в комнату, ни за что бы не догадался, что происходило здесь совсем недавно.
– Ну рассказывай, что у тебя случилось, – сказал Греков, закуривая сигарету.
– Сейчас, – ответила Женька. – С духом соберусь только.
– Лешка? – напрягся Егор.
– Нет, слава богу, – даже перекрестилась та и сплюнула трижды через плечо. – Стойкая ремиссия.
– Замечательно, – улыбнулся Греков. Он не испытывал всепоглощающего чувства любви к ребенку, которого почти не видел. Но предположение об обострении болезни сына напугало его. – Тогда что же?
Женька молчала. И по лицу было видно, что молчит, чтобы не заплакать.
– Да что наконец случилось? – не выдержал Егор. – Палатки твои разорились? Степан бьет? Говори, не молчи!
– Степан не бьет, – справилась с собой Женька и, мгновенно изменившись, снова стала спокойно-уверенной. – Его убили. Три года назад.
– А почему не говорила? – ошарашенный новостью, спросил Греков. Он еще не знал, что состояние ошарашенности в этот день будет его основным чувством. – Мы же с тобой в прошлом году виделись, когда ты Лешку привозила. И в позапрошлом.
– А зачем мне тебе это рассказывать? – вопросом ответила Женька. – Ты что, оживишь мне его, что ли?
«Логично», – подумал Егор. Его бывшая жена не всегда отличалась хладнокровием и выверенностью решений, но крепость ее характера никогда и ни у кого сомнений не вызывала. Может, поэтому его и тянуло к Валентине? По привычке…
– Значит, ты теперь без денег? – напрямик спросил он.
– С деньгами, – спокойно ответила она. – Хотя, конечно, все относительно.
– А как же ваш бизнес? Выжил?
– Выжил, – без эмоций произнесла Женька, тоже закуривая сигарету.
– Друзья Степана помогли?
– У бандитов друзей не бывает, – жестко ответила она, выпуская ароматный дым. – Особенно у давно мертвых бандитов.
– Ты его не любила? – некстати спросил Егор.
– Не знаю, – не удивившись вопросу, ответила Женька. Секунду подумав, довела ответ до полной ясности: – Я была ему благодарна. Очень. За Лешку, за себя. Он-то нас точно любил.
– И как ты вышла… – Егор запнулся, тщательно подбирая слова, – из всего этого?
– Тебя детали интересуют? – усмехнулась Женька. – Крестным отцом я не стала, если вопрос об этом. И с нужными людьми не спала, если опять-таки вопрос об этом. Все остальное использовалось. И теперь у меня вместо четырех палаток семь. А если бы ничего не произошло, то и магазин бы появился, все бумаги подписаны.
– А… что произошло? – тихо спросил Егор.
– Помнишь песенку, которой я тебя в школе дразнила? – после паузы опять вопросом ответила бывшая жена.
– Конечно, – заулыбался Греков. – Ехал грека через реку.
– А что он в реке увидел, помнишь? – Голос Женьки стал совсем тихим, но каждое слово было произнесено совершенно отчетливо.
– Видит грека – в реке… – машинально произнес Егор. И на полуслове запнулся.
– Точно, – выдохнула Женька. – Рак. Только цапнул не греку, а Женьку. И не за руку, а за другие места. – Она не заплакала, только глаза стали влажные.
– Я могу как-то помочь? – после тяжелой паузы спросил Греков. И погладил Женьку по голове.