Директора банка, решив, что им не под силу вернуть доверие народа и предотвратить крах, не подвергая себя риску быть потянутыми за собой теми, кого они намеревались спасти, отказались выполнять соглашение, участниками которого являлись. Они сложили с себя всякую ответственность за его дальнейшее выполнение, заявив, что так называемый договор не более чем черновик соглашения, в котором есть несколько серьезных пробелов и которое не предусматривает никакого наказания за выход из него Английского банка. «Таким образом, гласит «История парламента», за восемь месяцев мы были свидетелями взлета, прогресса и падения этого могущественного сооружения, которое, будучи вознесенным некими тайными мотивами до заоблачных высот, приковало к себе взгляды и ожидания всей Европы, но фундамент которого, будучи замешанным на обмане, иллюзии, легковерии и безрассудстве, рухнул, как только вскрылись ухищрения его директоров».
В самом разгаре активности компании, на пике этого опасного заблуждения, нравы народа заметно упали. Парламентское расследование, начатое для выявления виновных, вскрыло позорные эпизоды, в равной степени пятнающие как мораль самих правонарушителей, так и интеллект людей, среди которых они появились. Изучение всех тех зол, что явились результатом описываемой автором аферы, очень интересно. Нации, как и отдельные индивидуумы, не могут становиться безрассудными аферистами безнаказанно: рано или поздно их постигнет кара. Один знаменитый писатель[59] совершенно не прав, утверждая, что «эпоха, подобная этой, самая неприятная для историка; никакого читателя, обладающего чувствительностью и воображением, нельзя развлечь или заинтересовать детальным описанием подобных сделок, не допускающим ни эмоций, ни колорита, ни приукрашивания описанием, демонстрирующим лишь скучную картину безвкусного порока и низменного вырождения». Напротив (и Смоллетт мог бы это обнаружить, если бы захотел), эта тема способна вызвать настолько большой интерес, что за нее с радостью ухватился бы даже какой-нибудь писатель-романист. Разве нет эмоций в отчаянии ограбленных людей, нет жизни и живости в картине несчастий сотен доведенных до нищеты и разоренных семей; в том, как вчерашние богачи сегодня становятся нищими, как могущественные и влиятельные превращаются в отверженных и изгоев, как самопорицания и проклятия звучат в каждом уголке страны? Разве скучна или непоучительна картина того, как целый народ внезапно стряхивает с себя оковы здравого смысла и без оглядки гонится за золотым миражом, упрямо отказываясь поверить в его призрачность до тех пор, пока, словно введенный в заблуждение, крестьянин, бегущий за блуждающим огоньком, не оказывается в болоте? Но в таком ключе история писалась слишком часто. Летописи содержат пространные описания интриг недостойных придворных с целью добиться благосклонности еще более недостойных королей или нескончаемые рассказы о кровопролитных баталиях и осадах, красноречивые и захватывающие, в то время как обстоятельства, оказавшие решающее влияние на моральное состояние и благоденствие людей, описываются лишь мельком, как скучные и неинтересные, не заслуживающие ни эмоций, ни колорита.
Во время расцвета этого знаменитого «мыльного пузыря» Англия показала остальному миру необычный спектакль. Общественное сознание пребывало в состоянии нездорового возбуждения. Людей больше не удовлетворяли медленно растущие, но гарантированные доходы от вкладов. Упование на получение несметного богатства завтра делало их глупыми и сумасбродными сегодня. Тяга к доселе неслыханной роскоши влекла за собой неизбежную размытость моральных устоев. Повелительное высокомерие невежд, внезапно разбогатевших в результате удачных спекуляций, заставляло людей действительно утонченных и воспитанных краснеть от того, что обладание золотом позволяло недостойным подниматься по социальной лестнице. Надменность некоторых этих «счетоводов-белоручек», как их называл сэр Ричард Стал, вышла им боком в их черные дни. В результате парламентского расследования многие директора больше пострадали за свое оскорбительное высокомерие, чем за казнокрадство. Один из них, возгордившийся богатый невежда, однажды заявивший, что он будет кормить свою лошадь золотом, был посажен чуть ли не на хлеб и воду ему припомнили каждый высокомерный взгляд, каждую надменную речь и стократно отплатили бедностью и унижением.
Положение дел в стране было настолько тревожным, что Георг I сократил свое запланированное пребывание в Ганновере и со всей поспешностью вернулся в Англию. Он прибыл 11 ноября, и на 8 декабря было назначено заседание парламента. Тем временем во всех больших городах империи прошли общественные митинги, на которых были приняты петиции, призывавшие законодательную власть отомстить директорам Компании южных морей, которые своей мошеннической деятельностью поставили страну на грань разорения. Никто, казалось, не понимал, что сам народ виновен в случившемся в той же степени, что и Компания южных морей. Никто не обвинял людей в легковерии и алчности, в низменной жажде наживы, поглотившей все лучшие качества национального характера, или в безрассудстве, заставившем толпу бежать с неистовым рвением в сеть, расставленную для нее расчетливыми прожектерами. Об этом никогда не упоминалось. Те, кто попался в эту сеть, были простыми, честными, работящими людьми, разоренными шайкой грабителей, которых следовало повесить, выпотрошить и четвертовать без всякой жалости.
Это мнение разделяла почти вся страна. Обе палаты парламента не являлись исключением. Вина директоров Компании южных морей еще не была установлена, а парламентарии уже жаждали их крови. Король в своей тронной речи выразил надежду, что они вспомнят о благоразумии, успокоятся и вынесут необходимую резолюцию о поиске и принятии должных мер для нормализации обстановки. В ответных прениях некоторые ораторы не скупились на самые яростные выпады в адрес директоров компании. Особенно неистовствовал лорд Моулсуорт. Некоторые говорили, что нет такого закона, согласно которому можно было бы наказать директоров Компании южных морей, коих справедливо считают виновниками сегодняшних бед государства. По его мнению, это был тот случай, когда следовало бы взять пример с древних римлян, которые, не имея закона против отцеубийства из-за того, что их законодатели полагали, что ни один сын не может быть столь противоестественно злобен, чтобы обагрить руки кровью отца, ввели закон, предусматривающий наказание за это гнусное преступление сразу же по его совершении. Признанного виновным негодяя зашивали в мешок и живьем бросали в Тибр. Моулсуорт считал авторов и исполнителей злодейского плана «южных морей» отцеубийцами своей страны и сказал, что с удовольствием посмотрел бы на то, как их подобным же образом завяжут в мешок и бросят в Темзу. Другие парламентарии высказывались столь же запальчиво и неблагоразумно. Г-н Уолпол был более сдержанным. Он посоветовал парламентариям в первую очередь позаботиться о возрождении национальной кредитной системы: «Если бы город Лондон горел, все умные люди, прежде чем искать поджигателей, бросились бы помогать тушить пожар и предотвращать распространение огня. Национальная кредитная система получила серьезную рану и лежит, истекая кровью, и им следует оказать ей неотложную медицинскую помощь. С наказанием убийцы можно и подождать». Девятого декабря на основании одного из обращений в ответ на речь его величества было достигнуто соглашение о том, что Палата общин продолжает решительно настаивать на том, чтобы не только избавить страну от бед, но и покарать их инициаторов.
Расследование шло быстро. Директорам было приказано представить Палате общин полный отчет об их деятельности. Были приняты резолюции, содержание которых сводилось к тому, что основной причиной бедствия были низменные ухищрения биржевых спекулянтов, и что восстановлению национальной кредитной системы более всего способствовало бы принятие закона, не допускающего подобную позорную практику. Тогда г-н Уолпол встал и сказал, что, как заявлял ранее, он затратил некоторое время на разработку плана возрождения национальной кредитной системы, но, так как его выполнение зависит от позиции, которая будет принята за основу, он, прежде чем изложить свой план, счел бы целесообразным узнать, может ли полагаться на эту основу. Он хотел бы знать, останется ли принятие на себя государственных долгов и обязательств с обеспечением имуществом, приобретение ценных бумаг по подписке и другие контракты, заключенные с Компанией южных морей, в своем нынешнем виде. Этот вопрос вызвал оживленные дебаты. В конце концов 259 голосами против 117 было решено, что все эти контракты останутся в силе до тех пор, пока не будут изменены с целью оказания помощи пайщикам общим собранием Компании южных морей или аннулированы в законном порядке. На следующий день г-н Уолпол представил на заседании парламентского комитета свой план возрождения национальной кредитной системы, суть которого заключалась в передаче на определенных условиях девяти миллионов акционерного капитала Компании южных морей Английскому банкуй такой же суммы Ост-Индской компании[60]. План был благосклонно принят Палатой общин. После немногочисленных возражений было предписано принять соответствующие постановления. Обе компании были нерасположены оказывать свои услуги, и план встретил активное, но бесплодное противодействие на их общих собраниях, созванных для его обсуждения. Их тем не менее полностью устроили условия, на которых им предлагалось согласиться ввести в обращение облигации Компании южных морей, и они представили комитету свой отчет, после чего под контролем г-на Уолпола был внесен законопроект, который был благополучно принят обеими палатами парламента.
Одновременно был внесен законопроект о запрещении директорам, управляющему, помощнику управляющего, казначею, кассиру и клеркам Компании южных морей покидать королевство в течение года, об описи их движимого и недвижимого имущества и предотвращении его перевозки или отчуждения. Все наиболее влиятельные члены Палаты общин поддержали законопроект.
Г-н Шиппен, видя, что г-н секретарь Крэггз присутствует на заседании, и веря слухам о руководящей роли этого министра в деятельности Компании южных морей, решил задеть его за живое. Он сказал, что рад видеть, как британская Палата общин обретает былую силу и дух и столь единодушно действует на благо общества. «Необходимо, продолжал он, арестовать самих директоров компании, ее служащих и их имущество, но, добавил он, пристально глядя на г-на Крэггза, есть и другие высокопоставленные чиновники, которых я не побоялся бы назвать виновными не менее директоров компании». Разгневанный г-н Крэггз встал и сказал, что если эти инсинуации направлены против него, то он готов принять вызов любого или в стенах палаты, или за ее пределами. Немедленно отовсюду раздались громкие призывы к порядку. Посреди этой суматохи встал лорд Моулсуорт и выразил удивление дерзостью г-на Крэггза, бросившего вызов всей Палате общин. Хотя лорд Моулсуорт был довольно пожилым человеком (ему было за шестьдесят), он заявил, что ответил бы г-ну Крэггзу в стенах палаты независимо от того, что ему пришлось бы при этом сказать, и он верил, что найдется немало молодых людей, которые не побоятся встретиться с г-ном Крэггзом лицом к лицу снаружи. Призывы к порядку прозвучали вновь, парламентарии одновременно встали и, казалось, заголосили все разом. Спикер тщетно призывал их к порядку. Замешательство длилось несколько минут, в течение которых лорд Моулсуорт и г-н Крэггз были едва ли не единственными членами палаты, сидящими на своих местах. Наконец призывы, обращенные к г-ну Крэггзу, стали настолько требовательными, что он счел нужным подчиниться всеобщему настроению палаты и объяснить свое непарламентское выражение. Он сказал, что принимая вызов тех, кто ставит под сомнение его деятельность в этой палате, он имел в виду не дуэль, а лишь желание отчитаться о своих действиях. На этом инцидент был исчерпан, и палата продолжила обсуждение того, следует ли ей вести расследование деятельности Компании южных морей в виде большого или особого комитета. В конечном счете был назначен тайный комитет из тринадцати человек, уполномоченный посылать за людьми, документами и записями.
Палата лордов была столь же рьяной и резкой в своих суждениях, что и Палата общин. Герцог Уортонский заявил, что палате не следует выказывать никакого уважения к виновным и что он со своей стороны отвернулся бы от лучшего друга, окажись тот вовлеченным в эту аферу. Он добавил, что нация была ограблена самым позорным и вопиющим образом и что он, как и любой на его месте, не остановился бы перед самым суровым наказанием негодяев. Лорд Стэнхоуп сказал, что каждый фартинг, принадлежащий преступникам, будь они директорами или нет, следует конфисковать для возмещения понесенных народом убытков.
Все это время общественное возбуждение находилось на пределе. Из «Уолпола» Кокса мы узнаем, что само по себе имя кого-либо из директоров Компании южных морей считалось синонимом всякого рода обмана и злодейства. Из графств, больших и малых городов по всей территории королевства шли петиции, умоляющие о свершении правосудия по отношению к подлым расхитителям от имени оскорбленной нации. Тех сдержанных людей, которые не приветствовали крайность ни в чем, даже в наказании виновных, обвиняли в соучастии преступлению, всячески оскорбляли и сулили им как в анонимных письмах, так и публично скорую месть униженного народа. Обвинения против г-на Айлэби, канцлера казначейства, и г-на Крэггза, еще одного члена кабинета министров, звучали столь громко, что Палата лордов приняла решение провести в отношении них расследование. 21 января всем брокерам, участвовавшим в предприятии «южных морей», было приказано представить палате отчет по подписанным акциям, купленным или проданным ими для кого-либо из чиновников казначейства либо их доверенных лиц, начиная с Михайлова дня[61] 1719 г.
Когда данный отчет был представлен, выяснилось, что большое количество ценных бумаг было переведено на г-на Айлэби. Было приказано заключить в тюрьму пятерых директоров Компании южных морей, включая г-на Эдварда Гиббона, деда знаменитого историка. По предложению графа Стэнхоупа было единогласно решено, что предоставление кредита на покупку ценных бумаг или их покупка., совершенная любым директором или агентом Компании южных морей, для любого члена администрации или члена парламента до вынесения последним решения по законопроекту о Компании южных морей, является разновидностью взяточничества и коррупции. Несколько дней спустя была утверждена еще одна резолюция, согласно которой несколько директоров и других руководителей компании, тайно продавшие свои собственные ценные бумаги, признавались виновными в мошенничестве и злоупотреблении доверием, в силу чего считались главными виновниками того, что дела приняли дурной оборот, столь сильно пошатнув национальную кредитную систему. Г-н Айлэби отказался от должности канцлера казначейства и отсутствовал на заседаниях парламента, пока законодательная власть вела формальное расследование на предмет установления его личной вины.
Тем временем Найт, казначей компании, посвященный во все опасные секреты бесчестных директоров, упаковал бухгалтерские книги и документацию и сбежал из страны. Замаскировавшись, он уплыл по реке в маленькой лодке, и, поднявшись на корабль, нанятый для побега, был благополучно переправлен в Кале. Тайный комитет поставил Палату общин в известность о случившемся, и было единогласно решено представить на рассмотрение короля два обращения: в первом короля просили издать прокламацию, объявляющую награду за поимку Найта, а во втором — немедленно приказать закрыть порты и принять на побережьях эффективные меры по предотвращению побега из королевства вышеупомянутого Найта или любых других чиновников Компании южных морей. Едва на этих обращениях высохли чернила, как они были доставлены королю г-ном Мэтьюэном, делегированным для этого палатой, и была издана королевская прокламация, объявляющая награду в две тысячи фунтов за поимку Найта. В тот же вечер началось закрытое заседание парламента. Палата общин приказала закрыть свои двери и положить ключи на стол. Генерал Росс, один из членов тайного комитета, сообщил присутствующим, что комитет уже обнаружил ряд самых изощренных злодейств и обманов, какие только мог придумать мошенник для разорения нации, о которых палата узнает в должное время. Пока же, для проведения дальнейшего расследования, комитет считал в высшей степени необходимым взять под стражу некоторых директоров и главных чиновников компании, а также наложить арест на их документацию. Поступившее на сей счет предложение было принято единогласно. Сэра Роберта Чаплина, сэра Теодора Янсена, г-на Собриджа и г-на Ф. Эйлза, членов Палаты общин и директоров Компании южных морей, призвали откликнуться со своих мест и ответить за свою продажность. Сэр Теодор Янсен и г-н Собридж отозвались на свои имена и постарались себя реабилитировать. Палата терпеливо их выслушала и затем приказала им удалиться. После этого было внесено и единогласно принято предложение признать их виновными в злоупотреблении доверием, повлекшим за собой значительные убытки большого числа подданных его величества и нанесшим большой ущерб национальной кредитной системе. Далее было предписано исключить их за преступления из состава палаты и передать парламентскому приставу. Сэр Роберт Чаплин и г-н Эйлз, присутствовавшие в палате четыре дня спустя, были также исключены из ее состава. Одновременно было решено обратиться к королю с тем, чтобы он отдал директивы своим посланникам в других странах объявить розыск Найта для передачи его английским властям на тот случай, если он нашел убежище в одной из них. Король незамедлительно согласился, и той же ночью во все части континента были отправлены гонцы.
Среди директоров, заключенных в тюрьму, был сэр Джон Блант, которого считали вдохновителем и отцом пресловутого предприятия. Этот человек, как сообщает нам Поп в своем «Послании Аллану, лорду Батерсту», был самым благочестивым раскольником, изображавшим из себя правоверного[62]. Он постоянно выступал против роскоши и коррупции того времени, пристрастности членов парламента и бедности партийного духа. Особенно красноречиво он клеймил алчность высокопоставленных и титулованных персон. Блант начинал как ростовщик и впоследствии стал не просто директором, а самым активным руководителем Компании южных морей. Начал ли он выступать против жадности сильных мира сего именно на данном этапе своей карьеры, нам неизвестно. Он определенно был свидетелем ее проявлений в количестве, оправдывающем его самую суровую анафему, но если бы сей проповедник был сам свободен от осуждаемого им порока, его декламации возымели бы больший эффект. Бланта под конвоем привели к барьеру Палаты лордов[63] и подвергли длительному допросу. Он отказался отвечать на некоторые важные вопросы, сказав, что его уже допрашивал комитет Палаты общин, и, поскольку он не помнит своих ответов и может противоречить сам себе, он отказывается отвечать перед другим трибуналом. Это заявление, само по себе являющееся косвенным доказательством вины, вызвало в палате некоторое смятение. Бланта вновь безапелляционно спросили, продавал ли он когда-нибудь какое бы то ни было количество ценных бумаг кому-либо из членов администрации или комулибо из членов любой из палат парламента для облегчения принятия законопроекта. Он опять отказался отвечать, заявив, что очень хочет относиться к палате со всем возможным уважением, но считает несправедливым, что его принуждают свидетельствовать против самого себя. После нескольких безуспешных попыток освежить память, ему было приказано удалиться. Последовала яростная дискуссия между сторонниками и оппонентами кабинета министров. Утверждали, что администрации удобна неразговорчивость сэра Джона Бланта. Герцог Уортонский бросил тень на графа Стэнхоупа, что привело последнего в негодование. Он выступал, будучи в сильном возбуждении, и эта горячность вызвала у него внезапный прилив крови к голове. Он почувствовал себя так плохо, что был вынужден покинуть палату и удалиться в свои апартаменты. Ему немедленно поставили банки, а на следующее утро пустили кровь, но это не принесло особого облегчения. Никто не ожидал летального исхода. Ближе к вечеру он впал в забытье и изменившись в лице скончался. Внезапная смерть этого государственного деятеля вызвала в стране великую скорбь. Георг I был безмерно потрясен и на несколько часов заперся в кабинете, безутешный в своей утрате. Найт, казначей компании, был арестован в местечке Тирльмонт, неподалеку от Льежа, одним из секретарей г-на Ледеса, английского дипломатического представителя в Брюсселе, и помещен в Антверпенскую крепость. Австрийскому эрц-герцогскому двору неоднократно посылались прошения о его выдаче, но тщетно. Найт отдался на милость правосудия Брабанта и требовал, чтобы его судили в этой провинции. Существовала привилегия, дарованная провинции Брабант одной из статей Joyeuse Entree, согласно которой все преступники, задержанные в Брабанте, подлежали суду в этой провинции. Провинция настаивала на своей привилегии и отказывалась выдать Найта английским властям. Последние не переставали слать ходатайства, но тем временем Найт сбежал из крепости.