Мессер Лоренцо устроил так, что из-за ширмы Орландо видел все в совершенстве. Потом подкупленные служанки вышли и Мадоннина осталась одна, изнывая от любовной тоски, она сжимала свои груди в ладонях, прикусывала губы, запрокидывала голову так, что волосы ее истекая ароматной влагой, струились прекрасно и щедро по ложбинке меж лопаток.
— Ну же, упрямый осленок, ступай к ней. Глупые девки не вернутся, пока я не подам знак, делай с нею все, что пожелаешь, она покорится тебе, как ярочка — овну, как Ветхий завет Новому, иди же! Она еще мужа не знала! — прошептал мессер Лоренцо, дрожа от похоти и желания выиграть спор, но Орландо закрыл лицо рукавом павлиньей куртки и спросил:
— За что вы мучаете меня? Я обещал отцу.
И отрок опрометью выбежал из купальни, перепугав Мадоннину, которая даже не поняла, что произошло.
Стоит ли передавать, как обозлился мессер Лоренцо, срок истек и он проиграл споре, но не о деньгах он сокрушался — заключая пари, мессер Лоренцо преследовал иную бесчестную цель: он надеялся после того, как неопытный мальчик лишит красавицу девственности, побаловаться с красавицей самому, не оставив следа своего пребывания.
Пришел день Мистерии. Церковь Сан-Феличе снаружи и внутри была прекрасно убрана тканями и гирляндами первоцветов. В тот день посередине ее был сделан помост, в одном конце его — комната Пречистой, занавешенная до поры драгоценными тканями, в другом — беседка, способная вместить многих, но до поры пустая. А купол церкви был, затянут полотном, так что ничего нельзя было различить.
Богатейшие семьи Флоренции пришли, чтобы насладиться искусством труппы маэстро Иннаморато и дивной машинерией маэстро Филиппо Брунеллески.
Церковь вместила множество людей, мессеры Козимо и Лоренцо вместе с другими участниками стояли незримые покуда для зрителей.
Братья были наряжены в облачения пророков и мессер Козимо то и дело дразнил брата показывая ему попеременно четыре и пять пальцев, тем он напоминал ему о выигранных четырехстах пятидесяти флоринах. Несмотря на это, мессер Лоренцо улыбался.
Послышалась сладостная музыка и на темном помосте возникли укутанные фигуры с огнями на шестах и стройный хор пел, как с небес. Появились, блистая белизной, шитьем парчи и яхонтами Пророки и Сивиллы, и каждый выход их зрители встречали с восторгом. Были там и иные фигуры — Язычество в медвежьей шкуре и Синагога с завязанными глазами в знак заблуждения, в руках она держала сломанное копье в знак поражения.
Пророки возвестили рождение Христа и разошлись по ярусам над помостом.
Тут зрители были ошеломлены пуще прежнего — полотняная завеса единым духом разорвалась и над их головами стали отворяться врата небес, и свод их, казалось, был неизъяснимо высок.
В вышине было различимо, как вращается небосвод, населенный живыми фигурами среди бесконечно дробящихся светочей, которые словно молнии то вспыхивали, то вновь потухали.
Купол небес поражал сиянием лазури и золота, набегали облака, сотканные из хлопка и золотых нитей, и сквозь них видны были колеса — ярусы небосвода, вращавшиеся в разных направлениях, соприкасаясь, они издавали музыку сфер, подобную органу, только нежнее.
На каждом из ярусов махины стояли невинные дети в белых одеждах с золотыми крыльями за спиной — на самом нижнем круге — помещались мальчики лет шести, а выше — более старшие, снизу небо, созданное маэстро Брунеллески напоминало гигантский цветок о восьми лепестках, каждый из которых был сам по себе — букетом танцующих и поющих ангелов в трепете огней и лебединых воскрилий.
Зрители уже не могли выбрать, куда смотреть, когда раздвинулись занавеси, скрывавшие комнату Пречистой и словно снежная горлица в небесах явлена была прелестная Мадоннина, прядущая серебряную пряжу, и поющая «Magnificat».[17] Была она столь хороша, что земные царства могли бы склониться перед колесом ее простой прялки.
Вот сквозь вьющиеся гирлянды светочей и все круги рая стала тихо опускаться медная мандорла[18] — ореол, в форме миндального зерна, и мандорла была подобна колыбели полной предначального пламени, и в сем необжигающем огне, в развевающихся на неведомом ветру белоснежных ризах, стоял архангел Гавриил с пылающей лилией в руках.
Когда зазвучал чарующий голос Орландо Иннаморато, он стал так прекрасен, что женщины, бывшие в церкви царапали себе горло и груди, а иные теряли сознание от жестокого желания. То же происходило со многими мужчинами. И когда Орландо пропел: «Ангел Господень возвестил Марии…» за спиной отрока крестообразно распахнулись два пламенных крыла. И во всем храме разом вспыхнуло множество огней, так что стало светло, как днем. Вот-вот руки Пречистой протянутые ввысь должны были коснуться лилии Благовещения.
— Я все же осушу слезы Мадоннины, любезный брат — злорадно сказал мессер Лоренцо. В этот миг, подкупленный им негодяй из работников маэстро Иннаморато дернул вверх бечевку с крючком, прицепленным к серебряной застежке архангельской ризы, так, что она разошлась, одеяние упало и Орландо предстал перед зрителями мистерии голым, как в час рождения, лишь крылья, укрепленные ремнями на плечах полыхали по-прежнему, рассыпая искры, обжигая нагого отрока. Огненная лилия выпала из рук Орландо и разбилась вдребезги у сандалий Мадоннины.
Зрители умолкли, было, как мертвецы, а потом принялись свистеть, хохотать и хрюкать по свиному и лаять, как бешеные собаки, и богохульствовать. Орландо Иннаморато не имел яичек, и всякий теперь потешался над его изуродованной мужской снастью.
— Так вот почему Мария засиделась в девках! Господь послал благовестить каплуна! — крикнул со смехом мессер Лоренцо и шутку его подхватили зрители.
Смешалась музыка, и остановилось вращение колес. Но зрителям пришлось умолкнуть, потому что Орландо, бледный как слоновая кость, заливаясь слезами, снова запел столь отчаянно и грозно, что шутники были объяты ужасом так, словно им явился дьявол.
Все видели, что он не сводил ужасных глаз своих, подобных глазам сокола, с Мадоннины.
Так он пел:
— Радуйся, Мария! Зачнешь Ты от Святого Духа и Слово станет Плотью и поселится с нами.
Но Мадоннина вместо того, чтобы петь в ответ вдруг стала корчиться, и закричала, как роженица в муках. Так невыносим и безумен был ее вопль, что зрители в великом страхе бросились вон из церкви. И так она кричала без конца:
— Да будет мне по слову твоему, да будет мне по слову твоему! Да будет мне по слову твоему! — пока не упала, как мертвая.
Тут мессер Козимо подбежал к опозоренному отроку, разорвал полу пророческого одеяния и передал ему лоскут, чтобы прикрыть срам, ибо усовестился своей причастности к злому делу.
— Будет день, Медичи, когда ты благословишь ткача, который сработал эту жалкую ткань, — молвил Орландо и удалился, унося потухшие и безобразные крыла свои.
День спустя, разгневанный тяжким богохульством мессер Джованни Медичи призвал к себе сыновей и маэстро Лодовико Иннаморато, устроителя злосчастного действа.
— Что означает столь бессердечная выходка и увечье юноши? — спросил мессер Джованни.
Маэстро Иннаморато ответил на это:
— Не подумайте, мессер, что мой сын наказан за прелюбодеяние или иной похотный грех, он выращен в совершенной чистоте, как духа, так и плоти. Нож палача никогда не касался его тела. Я сам оскопил Орландо год назад, чтобы сохранить навечно все оттенки его божественного голоса, не стану лгать, его пришлось связать, он кричал и плакал, потому что по молодости не понимал своей выгоды. Но так часто поступают с мальчиками-хористами в Риме, обычно римляне говорят, что мальчиков покалечили свиньи, но все знают правду о капелле Папы. Что до его прилюдного позора и осмеяния — в том нет моей вины, среди моих людей нет предателей, виноват кто-то из завистников флорентийцев, решивший сорвать столь дорогое и великолепное действо.
При этом мессер Лоренцо усмехнулся, ибо знал, что его причастность к злой проделке нельзя доказать, ведь мессеру Козимо, пожелай он выдать брата отцу, пришлось бы рассказать и о своем участии в нечестивом споре.
Мессер Козимо же стоял молча, опустив глаза. Теперь он уразумел, что, сокрытая правда хуже изреченной лжи.
Мессер Джованни сказал:
— Раньше я жалел о том, что никогда не был в Риме, теперь же я счастлив этому, потому что не может быть благим город, в котором есть обычаи, позволяющие отцу безнаказанно выложить, как жеребца, собственное дитя. Во Флоренции такого жестокого обычая нет и не будет, потому потрудитесь как можно скорее покинуть пределы Тосканы. Орландо же, если пожелает, может остаться во Флоренции, я сделаю его своим музыкантом, и никто не посмеет обидеть его.
Маэстро Иннаморато возразил:
— Но, мессере, я прогнал его с глаз долой в тот же день, потому что с дурной славой он к нашему ремеслу непригоден. Мне неведомо, где он теперь.
— Вы обрекли свое искалеченное дитя на изгнание, нищету, на поношение людям? — нахмурившись, спросил мессер Да Биччи.
— Я сказал ему: уходи. И он тотчас ушел. Он был послушным. — отвечал маэстро Иннаморато, так, словно речь шла не о его единственном сыне, а о нашкодившем псе.
— Все подите прочь. — сказал мессер да Биччи. — Кончено.
В тот же день маэстро Иннаморато покинул город, потерпев большие убытки.
Спустя несколько дней слуги мессера Медичи доставили несчастную Мадоннину обратно в селение Виккьо, девушке вернули старое платье и заплатили 45 сольди за участие в мистерии. Оправившись от обморока, девушка потеряла разум, не узнавала односельчан и опекуна, горько плакала, запустив пальцы в волосы, качаясь из стороны в сторону, забывала есть и пить и все твердила: Да будет мне по слову твоему…". И ни священник, ни лекарь, ни знающие бабенки не в силах были ей помочь.
Вскоре капитан скьопетти[19] из прихода Сан-Феличе ин Пьяцца донес мессеру Джованни, что в саду при храме найден удавленник, в чертах которого опознали кантора Орландо.
Мессер Джованни послал для разъяснения мессера Лоренцо, потому что мессер Козимо отказался пойти, представившись больным, и вправду жестоко страдая от содеянного грязного спора, от скрытой от отца правды. Мессер Лоренцо также узнал в покойном Орландо, злосчастного сына маэстро Иннаморато. Еще до прихода мессера Лоренцо тело грешника снял дьячок, он сказал также, что кто-то из любопытных похитил расшитый пояс, на котором и повесился отрок, быть может вора, прельстило ломбардское золотое шитье, а может быть и то, что по мнению суеверных баб и кликуш веревка повешенного сулит удачу во всяком денежном деле.
Мертвеца, признав самотратчиком,[20] снесли в общую покойницкую при лазарете церкви Санта-Мария делла Мизерикордия что на Виа Барди, где и оставили вместе с прочими самоубийцами, опойцами и попрошайками, которых ожидало погребение в неосвященной земле.
Верно, под полынной звездой, были рождены Орландо, лишенный мужского естества и Мадоннина, утратившая ясность разума. Воистину, не всякое сердце может выдержать тяжесть Господней десницы. За что ты терзаешь, Господи, слишком слабые души великого замысла мигом?
* * *"МИСТЕРИЯ БЛАГОВЕЩЕНИЯ" — или "sancta representazzione" священное представление, «священнодейства», ежегодно проводились в церквах и парках Флоренции, собственно, специализированных театральных зданий во Флоренции XV века не существовало, их заменяли "Luogo teatrale", то есть театральное пространство, место, которое ранее не использовалось для проведения зрелищ, но ставшее таковым по мере необходимости. Во Флоренции такими местами были храмы, патио (внутренние дворики) и сады частных дворцов, естественно, рыночные площади и залы купеческих и правительственных собраний. Весь город становился театральной сценой. Помимо актеров, хористов и пр, над постановкой «священнодействий» трудились и прославленные механики, архитекторы, мастера карнавалов, лучшим из которых в описываемые Гуалтьеро Рота времена считался Филиппо Брунеллеско, хотя сам сер Филиппо считал создание театральных машин лишь приятной гимнастикой для ума, ставя это занятие гораздо ниже своих неоспоримо гениальных архитектурных и скульптурных дарований. Впрочем, как истинный человек раннего кватроченто, Брунеллеско был разносторонним знатоком и мастером, в частности, как пишет Джорджо Вазари в главе "Жизнеописание Филиппо Брунеллеско, флорентинского скульптора и архитектора" "…Завязав сношения с некоторыми учеными людьми, он (Брунеллеско) стал вникать при помощи воображения в природу времени и движения, тяжестей и колес, размышляя о том, как их можно вращать и почему они приводятся в движение. И дошел до того, что собственными руками построил несколько отличнейших и прекраснейших часов"
так как я еще буду обращаться к труду Вазари "Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих", позволю упомянуть, что именно Джорджо Вазари первым ввел термин «Возрождение», которое знакомо нам поныне.
Для краткости:
Филиппо ди сер Брунелесско (1377–1446), сын нотариуса — архитектор, скульптор, инженер, перспективист (его считают первооткрывателем теории перспективы, он наиболее полно развернул эту тему в своих прикладных трудах, что было переворотом для живописи и скульптуры кватроченто, не менее чем Данте в италийской словесности)
В 1418 году Брунеллеско принял участие в конкурсе моделей купола флорентинского собора Санта-Мария дель Фьоре, строительство купола, считавшееся делом невозможным было начато в 1420 году и продолжилось уже после смерти Брунеллеско. Другие архитектурные работы Брунеллеско (кстати, упоминания о некоторых из них часто встречается на страницах "Книги Снов" — Воспитательный Дом, Оспидале дельи Инноченти, капелла Пацци во дворе церкви Санта Кроче, монастырь Сан-Лоренцо.
Сохранились до наших дней рукописи, старые книги, рисунки, гравюры, эскизы декораций, перспективные штудии Брунеллеско — театрального инженера и сценографа.
Празднество в церкви Сан-Феличе ин Пьяцца засвидетельствовано во многих хрониках, сценическое устройство действа удалось реконструировать благодаря двум документам — книге Джордж Вазари и свидетельству одного из зрителей, имеются так же иллюстративные материалы — рисунок Боннакорсо Гиберти — "осветительное устройство" мандорлы, в которой спускался к Богоматери архангел Гавриил, во вторых- ксилография, лубочная картинка, на которой хорошо фидна форма сценического устройства. Мандорла, висящая в центре полушария, изображающего отверстый рай, от нее исходит сияние, на «облаках» стоят ангелы, вниуз листа изображена сама сцена Благовещения. Примечательно, что упоминание о флорентинской "Мистерии Благовещения", а так же о ее трагическом финале встречается в древнерусском тексте "Сказание о граде Флорензе иже во фряжской земле и о Вознесенской церкви и како в ней действо устроено дивным строением" — отрывок из путевых записок суздальского епископа Авраамия.
В небольшой по размерам церкви Сан Феличе действие развивалось по вертикали, вот выдержки из описания Вазари, оно крайне пространно, поэтому в примечаниях привожу его фрагментарно:
"Это была поистине удивительная вещь, в вышине было видно, как движется небо, полное живых фигур и светильников…" Вазари подробно описывает каким образом было устроено это небо, сделанное из тонких дощечек на железном каркасе, нетрудно представить его в виде деревянной модели прославленного купола Санта Мария дель Фьоре, созданием которого в ту пору сосредоточенно занимался Брунеллеско. Это небо висело на "еловой балке крепкой, хорошо обшитой железом и лежавшей поперек матиц крыши", оно вращалось с помощью "железной звезды" — очевидно речь идет о большом зубчатом колесе или даже системе колес, подобной тем, которые применялись на строительстве собора. На внутренней поверхности сценического неба были расположены узкие помосты, на них расставляли двенадцатилетних мальчиков, одетых ангелами, прикрепив их страховочными поясами к перилам "так что ребенок не смог бы упасть, даже если бы этого захотел". Все было рассчитано так, чтобы один ярус неба не заслонял другой, но уводил взгляд в гармонию «надмирного» горнего пространства. Облака заменял хлопок, а звезды изображались сложнйо системой неопрокидываемых разноцветных лампад, дети должны были совершать синхронные движения руками, имитируя танец, вся эта живая картина представляла собой сценический вариант неосуществленной росписи, которой Брунеллеско собирался украсить внутреннюю поверхность купола Санта Мария дель Фьоре.
Внутри "букета из восьми ангелов" помещалась сделанная из бронзы подвижная мандорла, полая внутри в которой во многих отверстиях помещались особого рода лампадки в виде стеклянных трубочек, насаженных на общую железную ось, которые, когда нажималась спускная пружина, все прятались в полость медного сияния, покуда же пружина оставалась не нажатой, все горящие светильники были видны сквозь его отверстия. Этот способ освещения, позволялвший создать эффект внезапного озарения весьма занимал и современников Брунеллеско и его потомков, упомянутый Боннакорсо Гиберти зарисовывает именно светочи, пытаясь объяснить чудо самозагорающихся огней, так поражавшее зрителей.
Впрочем, ученые по сю пору не могут разгадать секрет театральной машинерии Брунеллеско, как ему, при практически средневековом уровне техники, удалось воплотить столь серьезный пиротехнический трюк, избежав каких либо трагических последствий. О срыве выступления и " срамном обнажении отрока, Гавриилом одетого" — пишет и Авраамий Суздальский, епископ и посол России во Флоренции, посетивший Республику в год подписания знаменитой Флорентийской унии. Обычно ежегодную мистерию Благовещения подготавливал цех гончаров Орчуоло, но сорванное представление, которое возможно и легло в основание новеллы 3, "Книги Снов" действительно вопреки обычаю, устраивалось приезжей труппой римлянина Иннаморато.