— Попробуй, — Аче, которого, наверное, не узнала бы теперь даже их общая мать, пыхнул сигарой гжежчи и выжидательно посмотрел на брата близнеца. Старшего брата.
— Как ты живешь?
— Как видишь, с ума окончательно не сошел, а в остальном… Все неплохо, вот за княгиней ухаживаю.
— Ухаживаешь?
— Я ему пока согласием не ответила. Ши'йи Там'ра О ваша кто?
— Невеста.
— Она хороша! — улыбнулась женщина, имени которой Че все еще не услышал.
— Она великолепна, — согласился он. — Вы тоже, но по-другому. Как вас зовут?
— На самом деле или понарошку?
— Хоть как-нибудь!
— Ее зовут Дари.
— Даари, — произнес Че.
— Короче и жестче! — подсказала женщина. — Дари, с ударением на первый слог.
— Вы здесь?.. — Множество вопросов роились в голове Че, но обязательных нашлось немного — два или три.
— Ненадолго, если ты это имеешь в виду, — Аче был монументально спокоен, быстр, чуть ироничен, но, как ни странно, безумцем не выглядел. — Погуляем и уйдем обратно. Ты не возражаешь?
— Нет, разумеется, — Че чуть приподнял верхнюю губу, проверяя реакции брата. — Вы здесь инкогнито?
— Че, это наша игра, — Аче понял его правильно и не стал жонглировать смыслами, опустившись до конкретики третьего уровня выражения. — Просто вакации «На Родине Богов». Никаких интриг и заговоров, никаких порочащих тебя связей. Никакого Аче, если тебя это беспокоит. У нас есть документы. Мы простые люди из провинции. Зейтшане. Приехали посмотреть столицу, только и всего.
— Деньги, услуги, транспорт? — есть вопросы, которые нельзя не задать.
— У нас все есть.
— Всего нет ни у кого, — Че поднял руки и начал расплетать косу. — Это не для тебя, Аче. Это для вас, княгиня. Просто на память…
«Весьма удачное стечение обстоятельств, или это подсказка богов?» — Собираясь на поединок, господин Че практически случайно заплел в косу ленту красного золота, украшенную бриллиантами и серебристыми сапфирами. Светловолосой и сероглазой Дари эта лента подходила, как нельзя лучше.
— Вот, моя светлая госпожа, — протянул он ленту женщине, — просто на память.
— Я предпочла бы ваш кинжал, — она улыбалась, но говорила правду, ведь интонация не лжет.
— Значит, у вас будут два моих подарка, и память обо мне станет крепче! — господин Че снял с пояса ритуальный кинжал работы майянского мастера. Хотя формально Майяны тогда уже не существовало, место, люди и людская память никуда не делись, а мастер Схейсшем родился всего на триста лет позже первого господина Че.
— Благодарю вас, господин Че, — чуть поклонилась женщина. — Обещаю не опозорить этот клинок трусостью или подлостью.
«Хорошо сказано, но вовсе не по-ахански, хотя и на высоком Ахан-Гал-ши!»
— Сколько вы еще пробудете в Тхолане? Или это секрет?
— Не секрет, — пальцы правой руки Аче продублировали озвученное вслух, подтверждая, что сказанное истинно, — но я этого не знаю. Дела, брат. Притом, не только мои. Понимаешь? Вот мой код, — теперь задвигались пальцы левой руки. — Вдруг захочешь как-нибудь пригласить нас в гости.
И в этот момент Че наконец увидел безумие, плескавшееся в глазах брата.
2. Дарья Телегина
25 февраля 1930 года (пятый день первой декады месяца деревьев 2908), Тхолан, империя Ахан, планета Тхолан
— Сейчас! — шепнул ей на ухо Марк и тихонько подтолкнул вперед. — Еще шаг, и еще…
Судя по ощущениям, они только что обогнули какой-то массивный объект. Возможно, это был гранитный цоколь одной из колонн Славы, взметнувшихся на западной границе Гвардейского Парада. Во всяком случае, Дарья точно знала, что, едва это что-то осталось позади, как перед нею открылся невероятный простор.
— Ну, что ж… — удивительно, но Марк, остановившийся прямо за ее спиной, явно испытывал нечто, до странности напоминавшее чувство удовлетворения. Возможно даже, торжества. — Мы на месте, Дари, и вовремя. Можешь открыть глаза!
— О, да! — Улыбнулась Дарья, открывая глаза. — Умеете вы, сударь, поразить девушку. Мне отдаться вам прямо здесь, прямо сейчас?
— Этим, Дари, мы никого не удивим! — Судя по тону, произведенным эффектом Марк был удовлетворен. Но и то сказать, такого чуда Дарья увидеть никак не ожидала, хотя Тхолан и был исполнен многих и многих красот и чудес. Технических, ландшафтных, и архитектурных. Любых и на всякий вкус. Однако зрелище, открывшееся Дарье, едва она подняла веки, было особого рода и не могло оставить равнодушным никого из тех, кто понимал толк в символах и знаках.
Гвардейский Парад — местный аналог Марсова поля в Ландскруне — представлял собой огромную, вымощенную циклопическими гранитными плитами площадь — искусственную террасу, вырубленную в Левом Плече Малого Медведя и круто обрывающуюся к долине Серебряной на востоке. И вот там, на самом краю плаца на низком массивном постаменте замер в мощном движении чудовищных размеров бык. Вставало солнце, и Дарья открыла глаза как раз в тот миг, когда Бык и солнце сошлись в незабываемом образе: огромный багровый бубен восходящего светила и черный Бык на его фоне, как будто выведенное черной тушью изображение на крашеной охрой воловьей шкуре.
— Царица небесная! — Дарья все-таки поддалась впечатлению и позволила естественной реакции сердца облечься в достойные места и времени слова.
— «Бык времен, идущий по пажитям Вечности», — ответил на ее восторг Марк.
— Красиво сказано…
— Но не мной. Это слова Йейри Каменотеса, и говорил он, на самом деле о другом. Лизал задницу Пятому императору, но фраза отменная.
— Почему бык?
— Потому что Бык и Медведь символы мощи, — объяснил Марк. — Но культа Медведя в Ахане давно уже нет, а культ Быка существует почти три тысячи лет…
3. Жемчужный господин Че
Второй день второй декады месяца деревьев 2908, Тхолан, империя Ахан, планета Тхолан.
Этот голос был чистое серебро — ясный, прозрачный, как небо листопада, высокий и звучный. Голос любви и отчаяния, сильный, будто воплощенная в звук душа Хозяйки, ранящий, словно боевая сталь.
И вот последний звук взлетел к Высоким небесам, и под Хрустальным куполом повисла звенящая тишина. Пауза между двумя ударами сердца. Пропасть между двумя пределами вечности: Вечностью и Вечностью. Даже Первый Среди Живущих не посмел или, скорее, не захотел вторгаться в случившееся чудо звуками грубой речи.
Совершенство! — Жест Императора возник среди великой тишины.
Падение одинокой капли в безмятежное зеркало вод. Черная вода, серебряные круги…
Никто не дышал. Одни — потому что послевкусием великой музыки можно наслаждаться ничуть не меньше, чем самой музыкой, другие — потому что страх побеждает даже физиологию. Император умел возвращать оскорбления, но никто никогда не знал, чем его можно оскорбить.
Браво! — Длинные пальцы могли быть беспощадно стремительными, но умели казаться медлительно рассеянными. — Брависсимо!
И барон Фрам вздрогнул, встретившись мятущимся взглядом с безмятежным взором старого императора, закатил глаза и грохнулся в обморок. Все его силы ушли в голос, и чудилось, «выдох» Айн-Ши-Ча вернулся на Высокие Небеса вместе с пронзительно-чувственными звуками древней песни.
«Моление о любви» — самая старая из записанных нотными знаками песен. Самая первая и самая любимая. Но одновременно и одна из самых сложных для исполнения. Чтобы спеть ее по всем правилам, нужен контртенор виртуоз, приближающийся по вокальным характеристикам к колоратурному сопрано — высокому и сильному женскому голосу. Однако исторически сложилось так, что исполняли песню, если брались за это вообще, только мужчины, и никогда — кастраты. Такова многовековая традиция. Точно такая же, как и традиция «танцевать» «Моление о любви» в память Последнего Короля. Последний король, как всем известно, стал последним только потому, что принял сан императора. Так что и «поминовение» имело двойной смысл. Провожая короля, встречаем императора, — сказал современник. И день Последнего Короля — второй день второй декады месяца деревьев хоть и отмечался исключительно в «тесном кругу» высшей аристократии, почитался одним из самых важных праздников Империи. Однако уже много лет в Ахане не находилось танцоров, способных воспроизвести сложнейшую партитуру «Моления о любви». Вернее, встречались иногда, — один или два за восемьдесят девять лет, прошедших с великого танца князя Яагша Ваарнакха, — но происхождение не позволяло им танцевать под Хрустальным куполом императорского дворца, тем более в дни празднеств. Ну, а уж день Последнего Короля и вовсе не предполагал присутствия посторонних. Только свои, только те, чьи имена записаны бриллиантовыми, изумрудными и рубиновыми буквами.
— Помогите барону, — тихо сказал император, и несколько гвардейцев — кажется, это были Мясники Лавруха — неслышными тенями скользнули к упавшему певцу.
Не нарушая приличий, — Господин Че поймал движение глаз императора и без промедления шевельнул пальцами, «произнося» ритуальную фразу малого обращения.
— Че! — Сказал император вслух. — Вот так удача! — Даже он не мог игнорировать обращение своего «кровного» родича. — Рад вас видеть, господин Че. Не затруднит ли вас, подойти ближе?
— Сочту за честь, — господин Че поклонился и пошел к возвышению, на котором в гордом одиночестве пребывал император. Сейчас он стоял, но мог и сесть. Впрочем, не теперь. Не после того, как подозвал к себе «брата».
Дворцовый этикет предусматривал множество разнообразных ситуаций. Он существовал три тысячи лет, а за такую прорву времени императоры и их подданные перепробовали практически все, на что способно человеческое воображение. И «Книга приличий» определяла с точностью справочника по математике поведение обеих сторон в любом из вероятных, маловероятных и практически невероятных, но, тем не менее, предполагаемых обстоятельствами случаев.
— Здравствуй, братец! — Старик не стал скрывать свое обычное раздражение. «С чего бы вдруг?» Все и так знали, что его «ненависть» чуть сильнее необходимого, но, с другой стороны, давняя распря расцветала нынче новыми цветами.
«Чертополохом, — предположил Че. — Или терновником».
Впрочем, видеть и слышать этот их разговор не мог никто. Частная жизнь императора охранялась должным образом, и даже под взглядами тысячной толпы, император мог позволить себе много больше, чем кто-либо другой. Его право.
— Здравствуй, братец! — сказал император.
— Здравствуйте, брат! — вежливо ответил господин Че, не имевший привычки «расширять борозду без цели».
По древнему закону, от которого некуда не денешься, он являлся сводным братом императора, вторым человеком в империи, но при том не имел права обсуждать свое особое положение с людьми, не посвященными в «секрет для двоих».
— Дай угадаю! — Брюзгливо сказал император. — Ты хочешь меня о чем-то попросить?
— Ты же знаешь, — чуть улыбнулся в ответ Че, — я никогда не одалживаюсь.
— Уж лучше бы ты меня о чем-нибудь попросил!
— Тебе не повезло, — Че не хотел пережимать, но с братцем-императором по-другому не выходило.
— Хочешь станцевать «Моление». Я угадал?
— Со второй подсказки. — Разговор протекал по-свойски — на втором уровне выражения, но и то сказать, оба были не в восторге от своих «братьев». Однако оскомина еще не ненависть, и переходить на третий или, не дай бог, четвертый уровень представлялось поспешным.
— Пусть так, — оттопырил губу император. — С кем?
— Я женюсь, — любезно улыбнулся господин Че.
— Мне доложили, — отмахнулся император. — Но ты меня поймал. Значит, с ней?
— Это песня на два «мужских голоса», — не без злорадства напомнил Че.
— Уел! — Осклабился император. — Так с кем?
— С твоим приятелем Ё, — господин Че торжествовал, все получалось даже лучше, чем он рассчитывал.
— Хорошо, — вздохнул император, — я проведу ваш брачный обряд и подарю молодоженам что-нибудь роскошное. Планета? Крейсер? Бочка «Ледяного пламени»? Три бочки?
— Меня вполне устроят «Слезы Эйи».
— Ну, ты и жадная тварь! — вполне искренне восхитился император.
— Ты задолжал, я попросил, — открыто улыбнулся Че.
— Ладно! — Кивнул император. — «Слезы» твои. Иди и танцуй.
«Слезы Эйи» — одно из величайших сокровищ императорской казны: гарнитур, состоящий из диадемы, колье, тройных серег в каждое ухо, двух ручных и двух ножных парных браслетов и перстня. 171 голубой бриллиант и 61 сапфир небесно-голубого цвета на тончайшей паутине из платины и синего золота. Вес — 32 килограмма, но камни и работа такие, что захватывает дух, а «поднять и пронести» на себе три десятка килограммов Ши'йя Там'ра О была вполне в состоянии. Оно того стоило, и господин Че заранее предвкушал ее восторг.
«И свой, разумеется», — признал он, рисуя в воображении, нагую красавицу, купающуюся в лучах взошедших Че и Аче.
«Ее кожа будет светиться, как жемчуг, — грезил он, с ужасом и восхищением, погружаясь в бездонный омут своего воображения. — И камни воссияют, впитав серебро Че и золото Аче!»
«Аче!» — имя всплыло в памяти само собой.
«Зачем же ты вернулся, брат мой Аче? Случайная встреча? Но, я-то знаю, таких случайностей не бывает, потому что ни что не случайно под Высокими небесами».
«Боги не шутят, — вспомнилось ему древнее присловье аханков. — Но, тогда, о чем они хотят меня предупредить?»
* * *Говорят, боги не шутят, и, может быть, так и есть. Но иногда они все-таки смеются. В Западном Ахане, в предгорьях и выше, есть даже специальная молитва, обращенная к жестокосердному господину Айн-Ши-Ча — богу близнецу дамы-заступницы Айна-Ши-На. Люди просят не смеяться над ними и над их делами, и это многое говорит об обитателях Высокого неба. Их шутки могут казаться безобидными, но у богов долгое дыхание, и никто не знает, когда случится то, над чем они уже успели посмеяться. Че полагал, что его судьба еще одна скверная шутка богов, и имел на то веские основания. Однако даже его изощренного ума не доставало, чтобы заглянуть в будущее так далеко, как видят боги, и предугадать то, над чем на самом деле смеялись Вечноживущие в миг его появления на свет. Он только надеялся, что не узнает об этом последним, но надежда — плохой помощник.
Че стал «братом императора», едва появившись на свет. Вернее, «благодать» сошла на него еще в утробе матери, поскольку именно в тот день, когда ему предстояло родиться, ушел в Посмертные поля старый господин Че. Старику было хорошо за двести — по точному счету двести двадцать семь лет, — и он по всякому должен был вскоре освободить место для своего преемника. И то, что он решил «пустить себе кровь» как раз в этот чертов день, а не когда-нибудь в отдаленном будущем, всего лишь дело случая, но Случайность, как говорят сведущие люди, дочь Порядка, и, возможно, боги знали, отчего господину Че вдруг наскучило жить.
Итак старик умер, о чем роженице, в суете спешных приготовлений никто не сообщил, — да, и зачем? — но кое-кто в империи «шутку богов» оценил вполне: в течение трех месяцев, предшествующих кончине господина Че, один за другим ушли из жизни три главных претендента на «титул». Один погиб на дуэли, другой — на войне, а третий, как и «сводный брат императора», умер от «переутомления». Так что наследником — совершенно неожиданно не только для себя, но и для членов своей семьи, — стал один из близнецов, рождение которых ожидалось со дня на день, но случилось именно в этот день. Так господин Че обрел имя и статус, но для того, чтобы стать тем, кем он, в конце концов, стал, одного имени недостаточно.
Князья Цьёлш — очень древний род, возникший волей и словом принцессы Сцлафш в один день с титулом «господин Че». Но вот, что любопытно, за все эти долгие века, прошедшие с той роковой ночи, когда принцесса нашла Крерина на поле брани, ни один господин Че не получил это имя при рождении. Все обретали его в тот или иной период своей жизни вместе с «титулом» — по наследству. Одни раньше, другие — позже. В детстве или юности, в зрелости или в старости. И лишь нынешний господин Че обрел имя, едва появившись на свет. Однако родился в тот день не он один, и его младший брат-близнец тоже получил весьма редкое в империи имя. Если одного брата зовут Че, отчего бы не назвать другого — Аче?
Че и Аче росли вместе. Как и принцы крови, коими они на самом деле и являлись, мальчики были практически лишены общества сверстников. Впрочем, первенцы, наследующие основным линиям великих домов, все-таки воспитываются в семье, какой бы на поверку она ни оказалась. Но господин Че не мог воспитываться при дворе князей Цьёлш. Он стоял для этого слишком высоко на иерархической лестнице аханской знати. Там, где находился он, в разреженной атмосфере горных вершин, могли существовать только император и его сводный брат. Но император к тому времени, когда родились Че и Аче, уже перешагнул порог зрелости, так что Че оставалось довольствоваться обществом своего родного брата. И, разумеется, всех тех монстров, которых создавало больное воображение Аче.
О том, что все эти сущности — суть иллюзия, порождаемая расколотым сознанием брата, Че стал догадываться, пожалуй, года в три. Вначале это было интуитивное, не осознанное и не озвученное знание, но позже Че постиг суть происходящего, используя уже не только свое природное «чутье зверя», но и усвоенную в процессе обучения логику. Он вычислил настоящего Аче среди множества «искривленных отражений» и принял, как брата. А жить в компании чудовищ он научился еще будучи младенцем. Возможно, и даже скорее всего, он разгадал тайну Аче намного раньше, чем тот сумел сделать это сам. Но факт в том, что, когда в тринадцать лет Че остался один и вышел в свет, он умел выживать лучше любого из окружающих его людей, но совершенно не умел дружить. Ведь дружба предполагает искренность, но именно искренности Че и не мог себе позволить.